…Увидев у входа в музей толпящихся студентов, внешне похожих на русских, Гулам Гусейнли поначалу растерялся, потом, уточнив у смотрителя, что именно здесь состоится творческий вечер поэта Биткина, стал медленно подниматься по мраморным ступенькам музея на второй этаж.
За долгие годы, что Гулам Гусейнли не был в музее, здесь ничего не изменилось.
Все теми же были и входная дверь, украшенная ажурной резьбой, и узкий темно-вишневый ковер на ступеньках, и гардероб красного дерева слева от входа. И гардеробщица была все та же, словно живая память тех давних лет… морщины на ее смуглом лице, поредевшие седые волосы пробудили в памяти Гулама Гусейнли мелодию какой-то народной песни…
…Гулам Гусейнли был удивлен и даже растроган тем, что музею, окруженному со всех сторон магазинами, аптеками, отделениями связи, удалось в этой одуряющей сутолоке сохранить за прошедшие пятьдесят лет тишину и неизменность.
…Фойе было полно странными, незнакомыми Гуламу Гусейнли людьми – мужчинами в клетчатых пиджаках, черных очках и с осторожной походкой, нервными старухами со странными манерами, высокими русскими женщинами с русыми косами чуть ли не до пят, стариками с тросточками и в панамах.
Ни на одном из поворотов своих пятидесяти лет, ни в одном из уголков города ни разу не встречал Гулам Гусейнли этих людей…
Поэтому он растерянно застыл, как человек, попавший в незнакомое ему место. И чтобы поскорей справиться с этим неудобным положением, и оказаться в кругу литераторов - основных участников подобных мероприятий, он прошел в актовый зал.
…И там было много народу. Часть сидела в креслах, уставленных вдоль стен, другие - толпились у фотостенда, посвященного творчеству Биткина.
И пахло в зале как-то странно… это была неизвестная до сих пор Гуламу Гусейнли смесь совершенно непонятных ароматов…
Почему-то от этого запаха Гулам Гусейнли почувствовал дрожь в коленях. И пока он смотрел по сторонам, оглядывая собравшихся, дрожь эта с необыкновенной легкостью поднялась к желудку. Почувствовав это, Гулам Гусейнли осторожно присел в кресло, стоящее у самых дверей.
…Никого из сидящих в зале он тоже не знал. И не просто не знал, но странно и непонятно было Гуламу Гусейнли, как это оказался он среди совершенно чужих людей, окутанный незнакомым ароматом?!..
Все это внушало непонятный страх…
…И теперь, сидя в кресле и глядя на людей, медленно прохаживающихся рядом с ним, Гулам Гусейнли старался вспомнить текст приглашения, напечатанного на голубой бумаге, каким-то чудом неделю назад оказавшегося на его столе…
На приглашении черными жирными буквами было напечатано:
«Уважаемый господин Гулам Гусейнли!
Приглашаем Вас на творческий вечер видного поэта-публициста… (далее следовал длинный перечень бесчисленных титулов Биткина, его почетных званий, названий общественных организаций, где он председательствовал) Биткина…»
Ниже указывались место и время, когда состоится вечер.
…Один из мужчин сняв свои черные очки, кажется, поздоровался с ним…
Гулам Гусейнли, заерзав в кресле, ответил на приветствие, но тут же понял, что мужчина здоровался совсем не с ним, а с высокой худой женщиной в голубом пиджаке, которая быстрыми шагами прошла мимо него, направляясь к тому самому мужчине. Смущенно огляделся он по сторонам и тут вдруг вспомнил аббревиатуру встроенную в конце пригласительного, который странным образом появился на его столе неделю назад: С.В.А.Д.Ж.О.
…Что значит СВАДЖО?.. - Покрываясь холодным потом подумал Гулам Гусейнли и встал. С самого начала он не знал, куда девать руки, и потому, спрятав их в карманы брюк, подошел к стенду.
Шлепая по чистому, устланному сукном полу, башмаками со следами вчерашней грязи, он вспомнил, что утром, обуваясь в темной прихожей, забыл почистить туфли.
Этими мыслями он бросил осторожный взгляд на обувь собравшихся.
У всех обувь ярко сверкала под лучами огромной люстры…
…У стендов стоял тот самый непонятный смешанный аромат… казалось, он тут совсем сгустился. Словно, каждый из подходивших, оставлял тут на память часть своего запаха.
…Втиснувшись в плотную стену запахов, Гулам Гусейнли, почувствовал, как начинает кружиться голова… стал он делать вид, что изучает якобы стенд, сам же с колотящимся сердцем пытался расшифровать эту странную аббревиатуру…
…И тут ему в голову пришла новая мысль, от которой вдруг с какой-то пьяной плавностью стали затихать гулкие удары сердца…
…Почему на это булгаковски-дьявоьское сборище из всех литераторов приглашен только он?.. Думая об этом, Гулам Гусейнли краем глаз покосился на людей, стоявших рядом с ним у стенда.
…Слева двое иссохших стариков с трясущимися головами и слезящимися глазами молча смотрели на фотографии.
По цвету их лиц можно было подумать, что они очень долго были заперты в душном помещении, куда не проникал ни единый луч солнца.
Затаив дыхание, Гулам Гусейнли попробовал прислушаться к тихому разговору стоявших справа от него мужчины и женщины, но никак не мог разобрать их слов.
Парочка была похожа на персонажей какой-то оперетты…
Говорила женщина. Делая странные, кругообразные движения головой, она что-то быстро произносила на незнакомом Гуламу Гусейнли языке, в котором было много шипящих звуков, и оттого создавалось впечатление, что она не говорит, а читает молитву…
От ее шепота Гуламу Гусейнли стало совсем плохо… уши заложило, как в самолете, во рту появился странный химический привкус.
Потом заговорили и другие... И как Гулам Гусейнли ни напрягался, как ни вслушивался, не смог он уловить ни слова. Но совсем дурно ему стало, кода он обратил свой взор на фотографии, расположенные на стенде в совершенно непостижимой симметрии.
…Казалось, на фотографиях был запечатлен совсем не тот Биткин, которого Гулам Гусейнли знал, чуть ли не с пеленок. Странное выражение страдания затаилось в глубине глаз человека на фотографиях…
…Поправив очки, Гулам Гусейнли пристальней вгляделся в одну из фотографий и почувствовал, как озноб прошел по его телу от муки, затаившейся в глазах Биткина.
И что странно – не было ни одной фотографии, на которой Биткин снялся бы в своих привычных черных очках.
…Под каждой фотографией, отражавшей определенный период в жизни Биткина, было написано какое-нибудь из его высказываний.
«Часть мира светлая, на другой - темно. Заблудившийся на свету, не сможет выйти в темноту…»
Ниже стояла витиеватая подпись Биткина, напоминающая слово «Ботаника».
Этот автограф, написанный буквами, чуть больше обычных, был выведен белой краской под каждым подобным высказыванием. И Гуламу Гусейнли представился Биткин, который, засучив рукава и прикусив нижнюю губу выводит кисточкой свою подпись под этими цитатами.
Такой Биткин напоминал ему военного инженера…
…На фотографии под только что прочитанным высказыванием Биткин был снят идущим вперед и вдруг оглянувшимся на зрителей. На лице Биткина было написано совершенно непонятное Гуламу Гусейнли выражение, казалось, он преступник, убегающий от кого-то, кто преследует его по пятам.
…Гулам Гусейнли вытер платком пот со лба, поправил очки и стал рассматривать другие фотографии.
…Вот Биткин в матросской форме… одной рукой он поливает себе, а другой - моет черную густую бороду, с которой Гулам Гусейнли его никогда не видел.
…Разглядывая фотографии, Гулам Гусейнли чувствовал, как нервный зуд, зародившийся где-то под ребрами, расползается по мышцам. Давешняя болезненная дрожь вновь появилась на спине, ступнях, в ладонях.
…На центральной фотографии стенда Биткин стоял в саваноподобной длинной белой хламиде, скрестив руки на груди и погруженный в глубокую задумчивость. «Путешествие в Индию», гласила надпись сбоку.
Тут Гуламу Гусейнли пришла мысль, что, может быть, таинственная подпись С.В.А.ДЖ.О. на пригласительном билете как-то связана с Индией и с этим белым балахоном Биткина…
…Рядом кто-то что-то произнес хриплым голосом и громко засмеялся...
Этот смех неожиданный смутил Гулама Гусейнли, покраснев он снова украдкой посмотрел на грязные носки своих ботинок… Потом, вынув руки из карманов, отошел от фотографий. Выискивая себе свободное место, Гулам Гусейнли подумал – почему это до сих пор он ни разу не видел Биткина, как сейчас, без черных очков?!.
…Зал постепенно заполнялся. Студенты, недавно толпившиеся у входа, теперь стояли вдоль стены с букетами в руках.
Самого Биткина видно не было.
Наверное, он прячется где-то … - подумал Гулам Гусейнли, садясь в свободное кресло… - а чтобы стало совсем интересно, готовится он наверняка в начале церемонии возникнуть в центре зала, как фокусник из горящего ящика…
От этой мысли где-то в глубине Гулама Гусейнли начал зреть нервный смех и тут он вновь погрузился в густое облако смешанного аромата…
Вокруг все продолжал витать таинственный шепот, смешавшийся с облаком густого аромата ...
…Сквозь стену этого аромата невозможно будет пробиться, - думал Гулам Гусейнли, тоскливо разглядывая потолок. – Остаеться лишь один единственный выход – перепрыгнуть его, как перепрыгиваешь через забор, или проползти снизу, как под колючей проволокой.
…Тут неожиданно колдовство вьющегося вокруг него шума разом исчезло…
- Да все мы там… - сказал по-русски кто-то совсем рядом, и вдруг Гулам Гусейнли понял, что этот напоминающий молитву говор - ни что иное, как русский язык, который он слышит день и ночь и на котором и сам хорошо ли, плохо ли изъясняется…
И теперь сквозь это невнятное, таинственное бормотание стали отчетливо различаться простые русские фразы… И хотя от этого напряжение вроде бы спало, но облако неизвестного аромата, казалось, еще плотней сжало его…
И тогда Гулам Гусейнли вдруг отчетливо услышал все русские слова, произносимые в огромном зале… Будто все заговорили одновременно.
…Кровь, резко запульсировав в позвоночнике, взметнулась к голове, застучала в висках.
…Нервы в последнее время совсем расшатались… - подумал Гулам Гусейнли и, достав платок, снова вытер выступивший на лице пот.
Чтобы взять себя в руки и собраться с мыслями, он опять уставился в потолок…
…Потолок был того же зелено-голубого цвета, что и много лет назад...
Прищурившись, Гулам Гусейнли разглядывал старинные миниатюры, украшающие самый центр и углы потолка.
…Потолок был полон людьми… Узкоглазые, с белыми чалмами на головах, они стояли рядом или друг напротив друга и смотрели вниз…
…Поправив очки, Гулам Гусейнли перевел взгляд на стены.
И они были украшены такими же зелено-голубыми миниатюрами...
…Странен был сюжет этих миниатюр…
Некие узкоглазые люди в белых чалмах, словно на зарядке, стояли, чуть наклонившись, один за другим и, протягивая руки, словно прося подаяния, смотрели на лежавшего чуть ниже раненного оленя со стрелой в груди…
…Что это означает?.. - Гулам Гусейнли почувствовал, как на лбу его снова выступил пот. - Кто эти люди?.. Почему они так тянут руки и чего просят?..
И на других миниатюрах были те же маленькие узкоглазые люди в чалмах... И они сидели так же в ряд, но эти были верхом на конях… И у них руки были одинаково вытянуты будто для подачки вперед…
…Вытирая пот со лба, Гулам Гусейнли вспомнил, что еще много лет назад, в студенческие годы, он видел эти же миниатюры в этом же музее…
Но, удивительно… тогда они были скульптурами… Ему даже вспомнилось, как одну из них он обходил вокруг, чтобы рассмотреть ее с разных точек… И еще он точно помнил, что тогда в руках этих узкоглазых людей были стрелы.
…Зал постепенно заполнялся… гул голосов становился все громче. Мужчины в клетчатых пиджаках, с тростями в руках, беспокойно расхаживали по залу, пыхтя трубками…
Каждого вошедшего встречали, как человека, потерянного много лет назад и вот теперь вновь обретенного, растроганно, со сдерживаемым волнением, проявить которое им мешает воспитание…
Женщины с косами стояли друг против друга, уперев руки в бока и ритмично постукивали каблуками по мраморному полу. Казалось, они с трудом сдерживали желание раскинуть руки в стороны и пуститься в пляс…
Что-то назревает… - промелькнула вдруг в голове Гулам Гусейнли и он почувствовал, как сильней забилось сердце. – Будто идет подготовка к чему-то… к началу чего то… Как же он до сих пор не понял этого?.. Что в этом старинном очаге культуры что-то должно произойти?!.. Эти люди – не просто гости, а нашедшие тут приют некие сектанты… и собрались они не на творческий вечер Биткина, а на что то…
…И тут Гулам Гусейнли стал представлять себе, что могут сделать члены этой тайной секты здесь – в этом храме национального искусства… и от волнения потемнело у него в глазах.
…Встал он на ноги и оглянулся…
…Никто не обратил на него внимания…
Но только он собрался двинуться к выходу, как вдруг появилось в дверях бледное лицо Биткина, с охапкой огромных букетов в руках внимательно оглядывавший вокруг… Скромной походкой Биткин вошел в зал, раздавая букеты под бурные аплодисменты встречающим его взволнованным женщинам…
Его сопровождали несколько светловолосых людей, похожих на иностранцев в черных костюмах.
…Биткин опять был в черных очах. Уселся он в приготовленное для него огромное бордовое кресло с высокой спинкой, закинув ногу за ногу, начал из-под темных стекол очков осматривать зал.
Тут Гуламу Гусейнли вдруг показалось, что взгляд Биткина устремлен не на кого-нибудь, а именно на него. Будто поэт все старался понять именно его реакцию...
Отводя лицо, Гулам Гусейнли огляделся во круг.
Лица присутствующих были бледны от волнения... Казалось, они ждут только мгновения, когда можно будет выплеснуть скопившуюся в душах печаль, страдание… зарыдав, выплюнуть душащий их комок в горле… И это мгновение было совсем близко…
…Это Гулам Гусейнли понял, когда стоявшие вдоль стен студенты вдруг по чьей-то команде хором запели старинный русский романс… и Гулам Гусейнли только сейчас понял что, не заметил, когда студенты успели отложить букеты, которые держали раньше, и переодеться.
Выстроившись в ряд, будто в очереди, они пели звучными голосами, обратив лица в сторону Биткина… И под это пение некоторые в зале украдкой утирали слезы, те же, кто не мог сдержать плача, сидели, опустив головы.
Окончив петь, схватив цветы студенты стали разбрасывать их по всему залу…
…Один цветок упал у самых ног Гулама Гусейнли.
Это был странный полевой цветок, с мелкими желтыми лепестками, напоминающими кучку жемчужин… Таких цветов Гулам Гусейнли не видел ни в одном из цветочных магазинов города. Судя по свежести лепестков, их поразительной нежности, сомнительно, чтобы его могли привезти откуда-то издалека, - думал Гулам Гусейнли.
И тут он представил себе желтый луг, усеянный такими же мелкими цветками… и ему от этого зрелища опять стало не по себе…
Представшая ему картина была абсолютно чудой…
Этот желтоватый луг, в представлении Гулама Гусейнли должен был быть будто бы где-то здесь… но оказалось это совершенно иной, чужой землей…
И вновь Гулам Гусейнли почувствовал странный озноб.
…Сидевший рядом с Биткином невысокий мужчина с густыми бровями подошел к микрофону. Проверив чувствительност апарата он начал говорить о творчестве Биткина, о взаимосвязанности национальных культур и объявил вечер открытым.
Ведущий говорил на русском языке, его лицо напоминало яркие, румяные лица нефтяников, изображавшихся на полотнах в шестидесятые годы.
Картины с такими героями наверняка висят тут на верхних этажах… - подумал Гулам Гусейнли.
Лица уставившихся на Гулама Гусейнли поэтов средних веков сходили друг-на друга, их отличало лишь цвет чалмы и костюмов…
…За микрофоном теперь стояла одна из женщин с косой. Она читала стихотворение на русском языке, посвященное Биткину, и при этом ее полное тело все дрожало от волнения.
…Гулам Гусейнли с изумлением заметил, как и Биткин сам дрожащими от волнения руками полез в карман, достав оттуда трубку с зажигалкой, непослушными пальцами с трудом шеклнув зажигалкой, прикурил, затуманив свое кресло облаком дыма…
…Что все это означает?.. Кто эта женщина?.. Что связывает Биткина – поэта, посвятившего всю свою жизнь и творчество своему народу и родине, - с этой дородной русской женщиной, похожей на доярку из российской глубинки?..
- Все более нервничая, подумал Гулам Гусейнли.
…Закончив говорить, растроганная женщина вернулась на место и спрятала лицо в ладонях.
Наверное, плачет… - взволнованно подумал Гулам Гусейнли.
…Биткин тоже был растроган… опустив голову, он глубоко затягивался трубкой, словно хотел спрятаться за клубами дыма.
Слово взял Главный психиатр республики. По-еврейски картавя, стал он говорить о наметившемся в последние годы расслоении общества, о разобщенности людей, о невозможности единого сообщества людей из разных миров, о существовании в этом мире множества миров… К концу речи и на его глаза навернулись слезы, и голос задрожал…
Может, Биткин собирается покинуть родину и навсегда уехать куда-то далеко?!. - думал Гулам Гусейнли, с трудом ворочая пересохшим от волнения языком.
…Тут вдруг Биткин сняв свои затемненные очки и, протирая стекла носовым платком, уставился своими маленькими глазками на Гулама Гусейнли…
…У Гулама Гусейнли вдруг оборвалось сердце … Он впервые увидел глаза Биткина, который долгие годы тщательно прятал их за черными стеклами…
…Эти по-птичьи маленькие, полные печали глаза совершенно не вязались с его большим безжизненным лицом, пожелтнвшими от курения редкими зубами, хорошо знакомой Гуламу Гусейнли холодной плавностью речи…
…Такую печаль он видел только в глазах дельфинов, да и то по телевизору, в документальном фильме, снятом неким французским путешественником.
…Биткин несколько мгновений по-дельфиньи смотрел на него, потом снова надев очки, казалось, погрузился в глубину черных вод…
…После психиатра к микрофону вышел невысокий, похожий на борца крепыш и густым оперным голосом запел грустный романс, написанный на стихи Биткина.
Романс был на русском языке…
…Не много погодя, когда Гулам Гусейнли оказался на улице, погода будто стояла посвежевшая. Смеркалось. Поднявшийся ветер куда-то сдул толпившихся перед музеем людей…
…Подняв воротник пальто, Гулам Гусейнли поспешил подальше от этого страшного музея… от атмосферы таинственного собрания некой секты, которого и он стал непроизвольным соучастником…
Перейдя на другую сторону улицы, он зашагал к остановке.
Сомнений не было: организатором этого загадочного вечера было какое-то общество или партия… - думал Гулам Гусейнли. – Судя по аббревиатюре в слове С.В.А.ДЖ.О. - это, возможно, название какай-то ассоциация.
Гулам Гусейнли снова стал пробовать разные варианты расшифровки этой аббревиатуры, но у него опять ничего не вышло. Никак не удавалось пристроить букву «О»…
…Всю обратную дорогу Гулам Гусейнли вспоминал людей, собравшихся на вечер… фотографии Биткина… этот странный смешанный аромат, рослых русских женщин, которые стояли, уперев руки в бока, и постукивая каблуками, готовые пуститься в пляс…
…Замедлив шаг, он оглянулся и посмотрел на плотно занавешенные окна музея…
…Казалось, по ту сторону тяжелых занавесей что-то вспыхивало и гасло... какой-то дым поднимался вверх и растворялся в облачном темнеющем небе…
Сердце Гулама Гусейнли сжалось от этой картины. Стараясь спрятать лицо в воротник пальто, он, воровато оглядываясь, продолжил свой путь к остановке.
Всю дорогу домой его мучил вопрос: чего же, судя по взволнованным лицам людей в музее, они так нетерпеливо ожидали?
…Он думал об этом весь вечер и у себя дома, в маленькой, однокомнатной квартире, сидя на диване перед телевизором, листав газеты, лежащие на сплющенном от частого сидения подлокотнике…
…По телевизору скрипачи играли что-то печальное, напоминающее траурную музыку.
Под эту грустную мелодию Гуламу Гусейнли вновь вспомнились дельфиньи глаза Биткина, так не соответствующие его большому, бесцветному лицу…
Вдруг музыка прекратилась. На экране появилось взволнованное лицо диктора. Она стала читать информацию о неудачной и трагической попытке побега, предпринятая полчаса назад в одной из городских тюрем.
Побег был организован группой азербайджанских офицеров, получивших военное образование в России… Они были расстреляны, когда в форме сотрудников охраны пытались выехать на захваченном автобусе за ворота тюрьмы.
…На экране появились фотографии убитых, начался прямой репортаж из камеры, где они сидели…
- …Есть версия, что эти надписи на стене имеют отношение к давно подготавливаемому побегу, - говорил журналист торопливо и растеряно, как человек, оказавшийся в незнакомом месте, оглядывая обступившие его со всех сторон бледные страшные стены камеры…
…Потом оператор взял крупным планом одну из стен камеры, и отчетливо стали видны какие-то знаки и надписи на ней.
…Большинство надписей было на русском языке. Некоторые были сделаны углем, другие нацарапаны чем-то острым. Отдельные надписи ясно прочитывались и невооруженным глазом.
Поправив очки и прищурившись, стал Гулам Гусейнли читать их по слогам … и вдруг у него перед глазами мелькнули – или только показалось ему – знакомые шесть букв. Тут камера остановившись наехала именно на эти буквы… и Гулам Гусейнли почувствовал нервный дрожь, охватываюший колени…
…На бледной закопченной стене камеры среди прочих слов и цифр все теми же жирными, почти печатными буквами грозным пятном темнело то самое С.В.А.ДЖ.О…
1998
Комментариев нет:
Отправить комментарий