…Опять приближалась процессия с телом отца… Длинная нестройная вереница людей в черных одеждах… Багровые от света заходящего солнца, лица выглядели одинаковыми. Чем-то походили на козлов… Шли, натыкаясь друг на друга, щуря от солнца маленькие глазки с почти невидимыми зрачками… подбородки их дрожали...
Время от времени кто-то, топнув ногой, подпрыгивал. Позади, в самом конце толпы, слышалось ржание…
Вслед за процессией рядами несли венки. Порывы ветра обрывали лепестки искусственных цветов, и те порхали над толпой, будто маленькие бумажные бабочки…
По мере приближения фигур в черных одеждах нарастал и гул голосов… Ветер усиливался, и черные одеяния величественно колыхались, подобно траурным флагам...
…Сквозь гул она разобрала слабо донесшийся знакомый голос… Это был отец… не раскрывая рта, одним лишь носом он выл, будто совенок. Ему было больно, или он оплакивал себя?! Или, быть может, он пел?..
…Спазм сдавил ей горло.
- Мама! – закричала она, но не услышала себя.
…Толпа продолжала путь, удаляясь, клубясь, как черный туман…
…Бабушка шла где-то за спиной, дергая похожими на запятые бровями и все бормотала:
- Теперь узнаете, что такое голод, узнаете сиротство… - и смеялась подленьким смехом.
Когда бабушка смеялась, обнажались ее редкие металлические зубы.
Далее клацнув металлом бабушка добавила:
- Вот к чему привели вочание твоей матери!
- Не говори так… - сказала она, чувствуя, как спазм сжимает ей рот, - …ведь мама умерла.
- Так ей и надо!.. – по-змеиному прошипела бабушка.
…Впилась тогда она ногтями в ее лицо… и кожа с бабкиного лица начала сползать, как вареная кожура…
Сколько бы не старалась отшвырнуть эти ошметки, но ни как не получилось. Кожа прилипла к ладони. Тогда подняв с земли острый камень, содрала она им эту кожу.
Вдруг неизвестно откуда возникли серые куры и со звонким стуком склевали слипшиеся кусочки кожицы.
…Когда толпа скрылась из вида, опустилась она на землю и вытянула ноги.
…Ноги стали гораздо длиннее… И, кажется, чуть-чуть искривились.
Она с легкостью переплела их.
Одна нога несколько раз обернулась вокруг другой… и как потом ни старалась - расплести их не смогла. Ноги так и остались связанными в узел…
…Тут раздался звонок и она волоча за собой бесполезные свои ноги, на руках подползла к двери.
…Пришла мама. Не заметив, перешагнула она через нее, прошла в комнаты, и что-то долго там искала.
…Она попыталась закричать, позвать маму, но не смогла. Захлопала в ладоши, чтобы та услышала и нашла ее.
Мать подошла, наклонилась и долго ласково смотрела на нее, потом добрым, мягким голосом:
- Ну, как ты? – спросила она.
…И отец был тут рядом. Он сидел в дальнем углу комнаты лицом к стене и, покачивая ногой, снова что-то писал, курил… Дым шел из его ушей.
Вдруг дым клубами повалил прямо из его головы… и отец швырнув ручку в стенку, стиснул уши и закричал:
- О боже, голова гори-и-ит!..
Мама, улыбаясь, пришла из кухни с ведром воды и опрокинула его отцу на голову. Голова, продолжая дымить, зашипела…
Разгоняя рукою чад, мать приблизилась к ней, взяла на руки, уложив в постель, накрыла с головой чем-то розовым…
- Ну спи, деика, поздно уже, - сказала и ушла.
Из-под платка все казалось розовым…
И голова отца уже не дымилась… Теперь он с голодным лицом жадно перелистывал розовые страницы, словно искал среди них что-то съедобное.
И тут вдруг кто-то, похожий на ее мужа, подойдя остановился у ее изголовья. Улыбнулся в розовые усы, смущенно сняв с ее лица покрывало, подал руку, помог подняться…
…Она встала… и цветы с колен посыпались на пол.
…Музыканты толпились где то в коридоре и с вытаращенными глазами наигрывали веселую песню.
Муж собрал цветы, и сунул ей в руки.
Опустив глаза она увидела, что держит старые туфли со стоптанными каблуками… И тут же вспомнила, как они оказались в ее руках…
Вспомнилось, как незадолго перед тем, услышав со двора свадебную мелодию, она растерялась, путаясь в подоле… забегала из стороны в сторону, и надеть эти туфли так и не успела…
Туфли были скользкими, будто мыло… и, как бы цепко она их ни держала, все выскальзывали из рук.
Она наклонилась, посмотрела на ноги…
Ноги замерзли, посинев от холода… пальцы походили на зубы.
… Муж взяв ее под руку, провел мимо музыкантов, бережно помогая спускатся по лестнице.
…Она спускалась, а подол длинного подвенечного платья все попадал под ноги чинно спускавшихся вслед родственников и дергал ее… А немного погодя зацепившись за что-то сзади и вовсе приостоновил ее.
…Она оглянулась, и сердце ее чуть не оборвалось…
…Позади никого не было… Все куда-то пропали, продев конец ее подола сквозь перила…
Вернувшись назад, она хоть стала высвобождать подол, но ни чего ни получалось. Перегнувшись через перила, она внезапно увидела мужа, стоявшего внизу у самого выхода…
…Засунув руки в карманы, болтая с кем-то и громко смеясь, он выходил уже из парадной… Чуть позже голос его доносился со двора. Он что-то говорил о военной авиации.
Затаив дыхание, она продолжала слушать его еще некоторое время… и голос стих.
…Она снова принялась высвобождать подол из перила и изо всех сил потянула на себя край платья… и тут что то, похоже на высокое сооружение на голове, зашатнулось и звоноко звякнуло...
Протянула она руку на голову, чтобы поправить его, но дотянуться так и не смогла…
Рука ее стала короткой и широкой, с трудом доходило только до рта. И когда Она в очередной раз попыталась выдернуть подол, это продолговатое похожее на стеклянное сооружение нечто упало и разбилось вдребезги…
Похоже, это была цветочница… что принес ей муж вместе с цветами…
…На шум открылись двери соседних квартир… Соседи прямо с порога злобно наблюдали за ее неуклюжими движениями…
…Неоднократно извинившись перед соседями, за причененное им беспокойства, она продолжала тянуть подол все сильней, и отвратительный треск рвущейся ткани разнесся по всем этажам…
…где-то проснулся ребенок и завопил, будто резаный.
Озираясь вокруг, она вдруг поняла, что крик идет не откуда-то, а из-под ее подола.
…Кричала дочь… Головка девочки застряла меж прутьев перил, и та никак не могла ее высвободить…
…Ухватившись за дочку, она наконец то выдернула ее… и тут же вздрогнула…
…Уши девочки оторвавшись хлопнулись об пол...
…Стоящий в дверях напротив бровастый мужчина презрительно смотрел то на нее, то на прилипшие, будто пельмени, к полу, уши…
- Тьфу! – сказал он и захлопнул дверь.
…Задыхаясь от стыда, она подобрала уши ребенка, рассовав их по карманам, подхватила позеленевшую от боли дочь и торопливо, на заплетающихся ногах сбежала вниз.
…Спускалась она долго… а лестнице не было конца…
Двери закончивались, квартиры с жильцами оставались где то там, на верху… а ступени уходили все ниже и ниже…
…Голос мужа раздавался теперь откуда-то сверху… Он по-прежнему говорил о военной авиации.
И музыканты играли где-то наверху. Потом и муж и музыканты будто ушли куда то дальше... Далее хлопнули дверцы машин, послышались голоса соседей:
- Будьте счастливы!.. Желаем много детишек!
…Всхлипывая у нее на руках, дочка размазывала маленькими ручонками по лицу всю кровь от упавших ушей… затем сунув окровавленные пальчики в рот и, посасывая их, затихла.
…С ребенком на руках она перегнулась, посмотрела вниз, потом вверх…
…Лестнице не было предела…
Попыталась представить в какой стороне от лестницы дверь, ведущая во двор, но ни как ей невспоминалось, где могла закончиться вся эта бесконечность...
Тогда присев на ступеньки, она принялась укачивать дочь, подпевая тихим голосом ей:
- А - а - а!..
Девочка спрятав голову ей подмышку, заснула.
Она еще некоторое время сидела на ступеньках, вслушивалась в тишину и услышала… где-то далеко внизу вроде бы открылась дверь… и усталый голос матери эхом разнесся в этой каменной ловушке.
- Скоре-е-ей!.. - звала мать, растягивая слова. - Замучили они меня-я-я!..
Подхватив дочь, она, задыхаясь, заспешила вниз…
…Квартира была полна детьми… Дети сновали в коридоре, в комнатах пятеро, или шестеро катались на велосипедах… те, что были чуть младше, висели, раскачиваясь, на занавесках, люстре… остальные дрались, ползали по полу.
Двоих мать держала на руках, и каждый жадно сосал ей грудь…
Волосы матери отросли и запустились ей в плечи. Припав к ее соскам, младенцы играли с ее волосами, заплетая косички.
…Опустив дочку на пол и, чувствуя, как от ужаса холодеет затылок, спросила:
- Что это?..
- Это у тебя надо спросить. – стаскивая с занавесок малышей, ответила мать.
А потом, подбоченясь, при этом сосунки так и остались висеть на ее грудях, вплотную подошла к ней и с горечью на глазах:
- Может, скажешь, ты тут ни при чем?!.. – сказала.
…Пара малюток подползли к ней и стали карабкаться по ногам, жалобно заглядывая ей в лицо и мяукая…
Собирая остальных малышей по углам комнаты, из-под шкафов, со стульев, мать сдавленным голосом приговаривала:
- Сколько раз говорила тебе - достаточно и двоих! Говорила или нет?..
- Говорила… - ответила она, опустив голову.
Хрипло ворча, мать собрала детей в огромный, пыльный мешок:
- А почему ты не слушала меня?..
Вытащив последнего из-под подушки, и тоже сунув в мешок, завязала она его толстой веревкой и, взглянув на нее расширенными глазами, сказала:
- Ну, давай, скорей.
…Чувствуя, как дрожат колени, прошла она на кухню и принялась искать там спички… еле волоча ноги, вернулась и подала коробок матери.
Та взяв у нее спички спросила:
- А керосин?..
…Бутыль с керосином стояла в спальне в шкафу. Отдав керосин матери, прижалась она к стене, закрыв лицо руками, сквозь пальцы стала смотреть, как мать открывает бутылку… выливает содержимое на огромный, в человеческий рост, мешок, набитый детьми… и отступая бросает на мешок горящую спичку…
…Мешок вспыхнул… завизжав, завыл страшным воем… задергался, запрыгал, охваченный пламенем, по комнате… и из горловины его повалил дым… Стал он забиватся о стены, застонал и грохнулся об пол... и черный дым заполнил комнаты, скрыв все из глаз…
…Задыхаясь и кашляя, она долго металась по дому…
- Мама! - звала, но никто не отзывался…
… Долго-долго шла она сквозь дым…
Стены, коридор - все растворилось, исчезло в черном дыму… Она шла прямо сквозь черноту…
…И глубины дыма показался знакомый ей, чей то силует… Она тут же узнала его, по горбинке на спине… Это была учительница Сурая… приподняв скрюченным указательным пальцем свое веко, тяжелой морщиной прикрывающее левый глаз, посмотрела на нее и грубым мужским голосом приказала:
- А ну, руки покажи!
…Руки были черны от сажи... она вытянула их, показывая Сурае, и виновато опустила голову.
Учительница подняла и второе веко, внимательнее изучила ее руки, потом вскинув голову, еще пристальнее всмотрелась в ее лицо и пробормотала злобно:
- Иди, пусть родители придут.
Опустив свои веки-морщины на глаза и, волоча в дыму ногами, ушла. Но голос ее потом долго слышался откуда-то сзади... И сзади уткнувшись на кого то она говорила :
- А ну, покажи руки! Иди, пусть родители придут…
…Но ушла Сурая недалеко. С трепещущим сердцем она слышала позади себя, как, пройдя еще немного, та снова наткнулась на кого-то, но больше ничего не сказала, остановившись на миг, и прорезая кривобоким телом дым, молча двинулась дальше, шаркая подошвами…
…Вся дрожа, вслушиваясь в тишину до звона в ушах, она поняла, что Сурая идет не одна.
…Скоро и сама она двигалась сквозь дым в черной толпе, касаясь идущих рядом плечами…
…Люди позади опять все наступали ей на подол, заставляя спотыкаться, и проходили мимо… Кто-то вдруг подпрыгнул, сел на волочившийся ей с сзали подол, и, визжа от удовольствия, пополз прямо на нем следом.
…Она оглянулась, но не узнала - кто... Была эта круглолицая, молодая женщина… сидела она на подоле, как у себя дома, на уюутном ковре, поджав под себя ноги, тряся головой все визгливо смеялась...
…Лицо женщины было очень знакомым. Но никак не могла она вспомнить, то ли видела ее на фотографии, то ли эта женщина приходила когда-то к ним…
…Отца несли далеко впереди… Он опять временами всхлипывал, как совенок. Из клубов сизого дыма ему отзывались другие совы…
…От ужаса у нее зашевелились волосы, тело бил озноб… Попыталась укутать шею в ворот платья, но не смогла… Платье оказалось без воротника.
…Совиные голоса слышались совсем рядом… Казалось, кто-то зовет из гущи толпы… Потом раздался чей-то приглушенный смешок.
…Воровато оглянулась по сторонам, стараясь выбраться из процессии, но тут кто-то сзади толкнул ее в спину концом трости и сухо приказал:
- Иди-иди, не оглядывайся.
Не оглядываясь, она узнала голос.
Это была ее учительница географии – Сугра. Ее маленькие зрачки как всегда нервно косили… в краях посиневших губ по прежнему виднелась засохшая слюна… в руках она держала ту же указку, чей сломанный конец некогда постоянно задевал за сгибы старых карт и рвал их...
…Неожиданно кто-то взвыл совсем рядом, затем повернул к ней птичью головку, выпучил круглые глаза и, тряся поросшим перьями подбородком, заухал, наводя на нее жуть.
Дрожа от страха, она закрылась руками и заплакала.
- Плачь, детка, плачь… Пришло время плакать…
…Это опять была она… бабушка… старшая сестра матери, с металлическими зубами… Тащилась она на своих костлявых кривых ногах где-то в передних рядах, время от времени повернув к ней узкое лицо, задыхаясь от наслаждения и щипя, поговаривала:
- …Ой, как много придется вам плакать… Плача и сдохнете!.. И подыхая - заплачете!..
…На плече бабушки сидел воробей и смотрел на нее черными зернышками глаз… и розовый дождевой червь обвивал шею старухи ожерельем, свернув на согбенной спине головку на манер застежки.
…Она выхватила из рук высокого мужчины, идущего рядом с Сугрой, мухобойку, которой тот отгонял насекомых, и ударила бабку изо всех сил так, что бабушка зажужжала, как муха, и умолкла. А на асфальте от нее осталось влажное пятнышко не больше ногтя…
…Кто-то схватил ее за руку и вытянул из толпы.
Это была Фатьма... белый передник и белая лента в волосах, как всегда были в чернильных пятнах…
…Подмигнув ей Фатьма мотнула головой куда-то в сторону.
…Удаляясь с ней от процессии, они еще какое-то время слышали позади злой свист указки Сугры… Преследуемые этим звуком, чувствуя, как вздрагивают от каждого взмаха их тела, они убежали за школу, забрались у входа в спортзал в огромный люк и задвинули крышку.
…Люк был полон железок и мелкого, похожего на известь, порошка...
- Сугра сдохнет - не догадается, что мы тут. Посидим, а после второго звонка вылезем. – с дрожью прошептала из темноты Фатьма.
…Когда прозвенел второй звонок, пробежали дети, будто лошади топая по крышке люка… Потом наступила тишина и кто-то, как в дверь, постучался в крышку…
…Сквозь щель виднелось зеленоватое ухо географички… Некоторое время оно двигалось вверх-вниз вдоль щели, потом щель со скрежетом разрослась и в отверстие просунулся похожий на молоток, острый нос учительницы… Какое-то время обнюхивая внутренность люка, сунула она в щель и костистую, с кривыми пальцами, точно вилка, руку… по-скорпионьи зашаривая как можно глубже… искала их…
…Затаив дыхание, они прижались к стенке люка.
…Рука-скорпион долго тыкалась пальцами во все стороны, и нашла ногу Фатьмы…
Затаив дыхание, Фатьма хоть и прилипла всем телом к стенке люка… побродив по ноге, рука вдруг тисками впилась в ее щиколотку.
…Пойманная Фатьма грустно посмотрела из темноты на нее, будто в последний раз… И тут она увидела ее глаза… заблестевшие стеклышками слез…
…Ухватив Фатьму за щиколотку, учительница перевернула ее, приподняв, подержала на некоторое время вниз головой, а потом, царапая ее, разрывая платье, протащила сквозь узкую щель наружу.
…Голос Фатьмы послышался сверху… девочка сначала промяукала, как кошка, затем закудахтала по-куриному и протяжно заржала.
…Чувствуя дрожь в коленях, она выглянула в щель и увидела, как Сугра, оседлав Фатьму, размахивая тонкой длинной указкой, похлестывая девочку по бокам с криками «Эге-ге-гей!..» понеслась в сторону массивного, наводящего трепет здания школы…
Ржание Фатьмы все удалялось… а в люке становилось все темней и темней… Или это темнело на улице?!.. Как бы там ни было, люк будто сузился и стал нагреваться...
…Вдруг почувствовав что задыхается, она взялась отодвинуть крышку, чтоб вдохнуть полной грудью воздух… но не получилось. Казалось, на крышку навалили пудовую гирю.
…И осталась она сидеть на дне среди всякого хлама и кажется, заснула.
И снилось ей, как обливаясь холодным потом, чувствуя слабость в теле, прищурившись, она аккуратно льет ртуть в ухо спящей Сугры…
…Ртуть падала тяжелыми, плавными каплями из кончика термометра, серебрянным вареньем… падала она в несоразмерную с огромным ухом маленькую, с росинку, ушную раковину учительницы… она при этом стонала от удовольствия…
… Ртуть вся вытекла, а Сугра продолжала стонать… она не знала, куда девать пустой термометр. Воровато оглянувшись по сторонам, бросила егл в ушную раковину учительницы… потом долго вслушивалась, как свистя, долго летал термометр в ухе Сугры… и со стуком ударился на глубоком дне обо что-то. …и тут Сугра широко раскрыв глаза, посмотрела на нее… и скривив заблестевшее ртутью лицо, спросила:
- Это ты?!..
…а далее держали ее вниз головой… и невозможно было разобрать, сон был это, или нет… так и поднесли к маме, лежавшей в белой рубашке на белой кровати… И маму она увидела перевернутой. Так она походила на какое то насекомое, державшее на спине кровать.
Потом ее спеленали туго и отнесли в полутемную комнату, полную запеленатых детей, положили на что то, стоявшее на углу и ушли.
Как только врачи удалились, дети в пеленках сдвинулись в ряд и запели хором какую то душераздирающую песню о детстве… и ей стало больно
…Чей-то голос особенно выделялся. Присмотревшись повнимателней, она заметила младшую дочку… в тесной, цветочной пеленке, со стиснутыми руками и ногами, она пело звонким, трепетающим от волнения голоском…
…Ротик ее открывался и закрывался, как птичий клюв... и тут она вспомнила, что не кормила ее уже с прошлой недели…
…В комнате зажгли свет... Ослепленные от яркого света, расползлись дети по полу, будто улитки запеленатые… Ворвавшись в комнату, врачи в белых халатах бросились ловить детей, грохоча железными каблуками по полу бежали они со стороны в сторону, но поймать кого то, так и им не удалось... Дети уползали все вверх по стенам… Двое заползли на потолок и повисли там вниз головой…
…и она долго ползла в стае пеленатых… прижимаясь животом к холодному полу, обливаясь потом…
Дети, добравшись до верхнего угла стены, по одному заныривали в черную дыру на потолке и там исчезали. Лишь некоторых все же удалось поймать. Врачи связывали их, складывали на каталки и торопливыми шагами увозили куда-то.
…ребенок, который полз впереди нее, был совсем уж дохленьким… с легкостью заполз он в дыру и выглянув оттуда подмигнул:
-Иди, иди, голубка ненаглядная…- хрипло сказал он грубым мужским басом… и исчез в темноте.
И тут она сообразила, что это - усатый, седой мужчина… поэтому то вдруг запахло так горьким табаком…
…Подползнув к дыре где все еще стоял тяжелый запах табака, она заглянула в дыру… в ее бездонную тьму…
…Из дыры несло сыростью и плесенью… откуда-то издалека еле слышно доносились странные звуки… Будто там, на другом конце, кого-то купали, поливая водой… или река текла?!..
…Втиснув в дыру сначала голову, а потом и все тело, она поползла, обдирая лицо о шершавые стенки душного лаза, набитого приползающими детьми.
…Дорога была длинной, и никак не кончалась… Но вот, шершавая стена оборвалась и пошла сырая земля... чуть теплая... Словно кто-то только что лежал на ней… было так тихо, что шуршание земли оглушало ее...
…Вдруг откуда-то, совсем сблизи дохнуло родным…
Принюхиваясь, она поползла туда…
…Отец лежал в самом теплом месте… поползнув по его лицу, щеке, сползла на подбородок.
…Глаза отца, ноздри были забиты землей… лицо изменилось. Нос стал тоньше и вытянулся, брови вздернулись вверх, усы были жесткими, как проволока и стояли торчком.
…Она выпростала из пеленок руку и дотронулась указательным пальцем до усов…
…Волосок задрожал, будто струна, звук ее растекся в земле теплой водой.
…Она водила пальцем по усам и в утробе земли зазвучала давно, очень давно знакомая грустная мелодия…
…На эти звуки со всех сторон начали сползаться насекомые… образовав кружок, уставились на нее тусклыми безжизненными глазками.
…Она высвободила и вторую руку и заиграла на отцовских усах в две руки.
…Играла она, играла… а глазки улиток, червяков, слизней становились все шире и шире…
Самая маленькая из улиток была похожей на младшую дочь… шевеля торчащими рожками, повернула она к ней голову величиной с булавочную головку, и смотрела на нее жалкими глазами, поных сиротства и печали…
Она играла, а волосинки отцовских усов все выпадали, будто высохшая трава… и в конце закончились
Музыка оборвалась… улитки замерли… вдруг расползшись по сторонам, они, собрали вонзившиеся в землю, как стрелы, волоски, придостав их ей, вновь заняли свои места...
…Как ни старалась, но воткнуть волоски обратно ни как удовалось… а улитки все смотрели на нее полными любви и отчаяния глазами…
Тогда от смущения, пришлось забратся к отцу в карман.
…Карман изнутри весь заплесневел… В верхнем углу, поджав ноги и опустив голову, сидела мама… большой иголкой она зашивала дырку на дне… увидев ее:
- Вот почему мы в вечной нужде… - сказала, - С такой дыркой деньги удержатся?!
…сунув голову в дыру она выглянула по другую сторону…
…Там сиял ослепительно-яркий свет... люди с важными лицами расхаживали по светлому вестибюлю в ожидании лифта.
…Двери лифта раскрылись-закрылись… и очютилась она с людьми незнакомыми внутри… долго поднимаяась куда-то вверх в душной кабине лифта, прижатая лицом к зеркалам стенок… от духоты зеркала запотели… затуманились и лица людей… задыхаясь, она еще долго плыла все вверх вместе с людьми без лиц…
…Дверцы, наконец, открылись и все вышли в большой зал с зеркальным полом… Зал наполняла торжественная публика. Похожие на маки заколки на головах женщин, жемчуга, бриллианты, парадные пиджаки мужчин переливалось в ярком свете всеми цветами радуги… и лица людей, как и их одежды, сияли... а при виде ее все громко зааплодировав, забросав ее цветами, закричали:
- Браво-о-о!!!..
…ловила она цветы на лету, вежливо кланялась, потом кто-то пощелкал в стоящий перед ней микрофон и отошел в сторону… и она поднесшая к губам длинную, черную зурну заиграла, раздувая щеки давно забытую всеми, веселую мелодию… играла… играла… и вместе со щеками надувались ее уши… потом все тело… и вот ноги ее оторвались от земли… и поднявшись в воздух и продолжая играть, пролетела она над восторженно аплодирующей, кричавшей ей: « Гениально!..» публикой…
…так, продолжая играть на зурне, она долго парила над городом… звуки зурны растекались по улицам, будили спящих… те высовывались из окон, выходили на балконы, всматриваясь в нее…
И вдруг кто-то снизу вскрикнул:
- А где же ее штаны? Почему она без трусов?..
Тут кто-то стащил ее за подол со сцены, вырвал из рук зурну и сказал:
- Постыдись. Хоть бы сыграла что-то грустное.
…Зал заполняла мрачная толпа…
…Впереди возвышались рядами оголившиеся венки… позади - люди в черном… В конце виднелось гроб с телом отца...
Толпа наплывала прямо на нее…
Устав таскать гроб, они пристроили к нему колеса и теперь как арбу, поволакивали за собой…
Лицо отца, его челюсти подрагивали… и от этого черты лица его исказились… нос свисал на самые губы, уши лежали на плечах…
…поднесла зурну к губам, надула щеки и заиграла она траурную мелодию…
Все играла и чувствовала, как текут слезы по щекам...
…Тело отца теперь тянул дедушка... шел он, задыхаясь, переложив веревки чараз плечо, вытянув длинную шею, будто вез арбу полный сеной. Иногда он откусывал кусок от длинного ломтя лаваша*, который держал в руке и все всхлипывал:
- Бедный сын мой…
Продолжая волочить гроб, дедушка вытащил откуда-то бутылку воды и с громким бульканьем выпил… но вода полилась у него из носа и он навьючил на себя еще пару обессилевших от долгого хождения людей и потащил свою неподъемную ношу дальше.
…Как ни бежала она за дедушкой, догнать его не смогла.
Долго еще маячила впереди его высокая фигура с людьми на закорках, потом он пропал из вида…
-Мама…- зарыдала она, оставшись по среди дороги как вкопанная.
-Что, доченька?…
…Мать потолстела… и была тут рядом. Покачивая животом, подошла она к ней, потом наклонившись, долго смотрела ей в лицо…
*лаваш – тонкая, мучная лепешка
…ей хотелось плакать… и тут она плаксиво зскулила…
Подхватив на руки, мама прижала ее к груди и покачивая, запела:
-А-а-а…
…Соски мамы были гладкими и твердыми, как пуговицы, сколько она ни трудилась, ни капли не удалось выжать...
…Мама качала ее сначала медленно, потом все быстрей и быстрей, наконец, легла, прижав ее к груди, и стала качаться вместе с ней.
Они так долго, молча раскачивались… вдруг ощутив что то опасное, она оглянулась на лежавшую рядом мать.
…Ее укачало и она спала… в полураскрытом отверстии рта ее мелко подрагивал безжизненный язык… и чем сильнее они раскачивались, тем громче становился мамин храп... временами сглотнувшись воздухом она рычала по-львиному… и рык этот приводил ее в ужас…
…спрятавшись головой маме в подмышку, начала она ждать, сама не зная чего... Тут, в самой глубине, тихо тикали маленькие часики... но рычание матери не давали маленьким стрелкам двигаться и они вовсе остановились.
…От рычания мамы волосы вздымались дыбом… солнце посерело, покрылось темными пятнами… со скрипом стирались невидимые канаты качелей…
…Рычание матери перешло в конче в дикий рев… и качели, сорвавшись с перекладины, полетели в куда то в пустоту…
…С головой подмышкой у матери, слушая как тихо-тихо начинает тикать часы, долго летела и она… на пол дороги вдруг качели обо что-то ударились и с грохотом рухнули на землью.
…Поднявшись, прихрамывая, пошла она искать маму вдоль бесконечной ровной стены, но так и не нашла…
…Храп доносился теперь откуда то, с другой стороны стены…
Там, за стеной - напротив, под часами с маятником, в глубоком кресле с бархатной обивкой сидел дедушка… С очками на носу, вздернув брови вверх и покачивая ногой, он с раздражением на лице читал газету…
Увидев ее, он замер, еще выше вскинул брови над очками.
- О-го-го?! – только и сказал.
Подойдя к нему и показывая ушибленное свое колено:
-Кажется, сломала себе ногу. – сказала она.
Дедушка долго смотрел на нее расширенными от удивления глазами, видимо, ждал, что она скажет еще.
Приблизившись еще на шаг, и выставляя вперед больную ногу она еще раз сказала:
-Вот она, сломана.
Дедушка перевел взгляд на ушибленное колено, покачал головой и тряся вторым подбородком, пробормотал:
- Если сосед плохой – переезжай, если болит нога - отрежь.
Присев, она долго рассматривала себе ногу...
…внутри колена тоже тикали часы… а когда Она открыла коленную чашу, часы зазвонили...
На этот звон дедушка задрал брови совсем высоко, вытянул шею и нервно повторил:
- О-го-го?!..
Потом стащил с ноги огромный башмак, повертев его над головой, швырнул в нее.
…Башмак пролетел над ней и попал в лицо стоящему у нее за спиной длинноносому мужчине с корзиной в руке… Тот упал на колени и, всхлипывая, пополз вперед… обогнул ее сбоку, замер у кресла дедушки и плаксивым голоском стал что-то лепетать на непонятном языке…
…Мужчина все говорил, скулил жалко… а дедушка морщился, качая головой, тряся отвислым подбородком, и повторял:
-Нет!..
Тут вдруг откуда то появились еще несколько длинноносых мужчин и они также приползли на коленях к дедушке, окружив дедушкин кресло, стояли на коленях спиной к ней, о чем-то бормоча, плаксивыми голосами.
Слушая их, дедушка все вздыхал и повторял:
- О-го-го?!.. О-го-го?!..
…и с каждым разом это звучало все более угрожающе.
Потом встав на ноги, дедушка схватил большую лейку рядом с креслом, и начал поливать стоящих на коленях мужчин… и тут она увидела, как на одном из них появились листья… но, вглядевшись внимательнее, поняла, что это не листья, а зеленые иглы, как у ежа.
…«Мужчина-еж» медленно повернул к ней свою узкую мордочку, нажал на черный шарик на кончике носа и послышался странный сигнал.
…Успокоившись наконец, дедушка вновь опустился в кресло и широко зевая, уставился на нее.
Откуда-то появилась жена дедушки, величиной с горошину, прыгнула дедушке на ладонь и, размахивая руками, стала она писклявым голоском говорить что-то, обращаясь к стоящим на коленях мужчинам…
Закончив речь, она, словно клоп, побежала по руке дедушки, вскарабкалась по шее к голове и исчезла в ухе…
…Мужчины обернулись… и стоя по-прежнему на коленях, поползли теперь в ее сторону.
…Впереди полз «мужчина-еж»… время от времени сворачиваясь в клубок, метал он в нее торчащие из спины зеленые свои иглы… Иглы со свистом проносились над ней и поподали кому то в спину…
…надо было бежать... и она побежала…
одна нога ее оказалась длиннее и поэтому приходилось бежать, переваливаясь, точно утка.
…Сзади доносился сердитый голос дедушки. Вздыхая, он все повторял:
- О - го -го?!!..
…Мужчины в конец догнали ее, повалили на землю и под ее истошные вопли принялись выдирать ей перья.
Она кричала долго, пока они не выщипали ей все перья, а потом ощипанная донага, прикрывая грудь и бока, побежала сколько было сил…
…но убежать далеко не удалось… поймав ее, снова повалили, связали ноги веревкой, заломили руки за спину, выдернули язык и…
…содрогаясь всем телом, она ощутила, как к горлу приставили острый нож… и как он медленно, не торопясь заскользил по ее жилам… как начала струиться теплая кровь по шее… и послышался голос бабушки:
- Оставьте голову, – тонким голосом приказала бабка, - так будет красивее.
…Она говорила и одновременно разводила огонь, кажется, собиралась изжарить ее…
Вскоре послышался треск разгоравшихся дров.
…С трудом высвободившись от хватки мужчин, скользя в собственной, бьющей из горла крови, она побежала… хромая, с болтающейся на почти перерезанной шее головой…
…Мама проснулась, потянулась лежа, посмотрела на полуотрезанную ее голову и зевнув глубоко:
- Ложись спать. - сказала. – Нам завтра рано вставать.
…Она долго лежала с повисшей на одном лоскутке кожи головой у ног матери… и уставившись в пасмурное небо, хрипела…
Подул ветерок… постепенно он становился сильней...
…И сквозь вой ветра откуда-то издали опять послышались совиные голоса...
…Процессия проходила где-то совсем рядом…
…Ей захотелось закричать, но не смогла… из горла вырывался лишь булькающий кровью хрип.
- Помогите… - прохрипела она и потеряла сознание.
…И ее завернули в саван, понесли рядом с отцом…
…Впереди шла бабушка, мамина мама, на ходу приседая и всплескивая скрюченными руками.
- Уходит моя деточка… э…э… - то ли причитала, то ли смеялась она – разобрать было невозможно.
…Кто-то сзади толкнул бабушку, та упала и толпа тяжелыми шагами прошла по ней, вдавливая ее в землю…
…Съежившись в своих полотнах, она взглянула на огромную голову плывущего рядом отца… и увидела, как вздымаясь опадает кожа на его лице… как распрямляются и собираются морщины на лбу… и слышится тихая, знакомая музыка... Это - отцовские морщины играли некогда слышанную ею, старинную, грустную мелодию… из уголков закрытых глаз его стекали под ритм музыки крупные слезы…
…перебравшись на гроб к отцу, сунула она голову в его огромную темную ушную раковину и будто ища кого то гулко прогудела:
- У… у!!!
…Голос ее отозвался эхом внутри головы… и в самой глубине кто-то протяжно ответил ей… прогудев:
- Угу-гу… - умолк.
Напрягав зрение, она долго всматривалась в темноту ушного прохода, удоляюшейся куда то в даль, но ничего не увидела. Где-то там, на самом краю тьмы, дул, будто ветерок, поскрипывала чья-то дверь…
Вступив в ушной проход ногой, влезла туда вся и выпрямилась и пока глаза привыкали к темноте, постояла там неподвижно, оглядываясь, всматриваясь в косые и кривые ступеньки, ведущие внутрь, и двинулась на скрип.
…Внутри было мягко… шла она, как по ковру… Скоро дорога повернула и ступеньки повели куда-то вверх... Скользя и спотыкаясь, она поднялась по ним…
…Старая, облезлая дверь со скрипом хлопала под порывами ветра… Она вошла в нее и остановилась.
…Прямо напротив двери сидели в ряд, сложив руки на коленях, и молча смотрели на нее молодой дедушка - отец отца, ее отец и совсем молодая мать.
Отец, с аккуратно зачесанными набок каштановыми волосами, как на детской фотографии, приютился на коленях у дедушки. Над их головами висела большая фотография в массивной раме. На фотографии были они же, в тех же одеждах с теми же лицами и тоже сидели в ряд. Отец был в той же, из фотографии - в поношенной черной курточке… увидев ее, он соскочил с дедушкиных колен, подбежал к ней, подняв свое детское личико, взглянул снизу-вверх, потом опустившись на пол, пыхтя, стащил свои стоптанные башмачки, надел ей на ноги, зубами затянул узел на шнурках, затем на четвереньках вернулся на свое место и вскарабкался опять на дедовские колени.
…Дед и прадед замахивали ей руками, призывая к себе… а когда она подошла, усадили рядом и все вместе сфотографировались.
Фотограф повесил на стене под старой фотографией новую, и у нее сжалось сердце, когда она увидела среди них вместо себя смуглую горбоносую старуху…
Ткнув пальцем в старуху на фото, она спросила:
- Это я?..
- А то - я? - нервно откликнулся фотограф.
…Отец снова слез с колен дедушки, подбежал к ней и за руку потянул уже знакомыми ей извилистыми, скользкими дорожками по направлению к свету… Долго ходили они по полутемным, извилистым дорогам… У выхода остановились и отец молча указал рукой на процессию, плывущую черной змеей где то внизу и заплакал, беспомощно растирая слезы по щекам.
Она хоть и попыталась успокоить его, пробрав его на руку, отвлекая песенькой, но тот не унимался…
…Тогда прижав к груди, она бросилась в толпу, расталкивая людей, побежала вперед…
…она бежала, бежала… а небо все темнело, темнело… потом подул ветер, заморосил дождь, а конца толпе все не было видно… жесткая ткань черных балахонов царапала ей лицо, сдирала кожу на шее, на руках… босые ноги спотыкались об острые носы их туфель, ранящие до крови…
…где-то рядом закричала сова… и она остановилась… тяжело переводя дух, оглянулась в сумраке по сторонам…
…Вокруг густо росли деревья с широкими плотными листьями… под сильными порывами ветра они жались друг к другу, шумели листвой, откликаясь на совиный крик…
…С замирающим от ужаса сердцем она прижалась к огромному дубу, потерлась щекой о его корявый ствол и плача, прошептала:
- Боюсь...
Приложив покрепче ухо к стволу и, холодея от ужаса одиночества, прислушалась.
…Из глубины дерева не доносилось ни звука… иногда казалось, что там, внутри, что-то с треском ломается… подняв голову она посмотрела на его крону.
…Дуб давно высох… голые сучья его искривились, подобно старческим конечностям… сквозь ветви виднелся клочок неба и серп полумесяца… Оттуда доносились бесчисленные людские голоса…
…Небеса заполняли люди… о чем-то разговаривая, сердито споря, они с гулом надвигались будто на нее…
От звуков их голосов и небо тяжелело… медленно, неумолимо опускалось вниз, оседая на деревья, сгибало их ветви…
…Ящерицей она покарабкалась вверх, цепляясь за кору, забилась в темное дупло и дрожа всем телом, затаила дыхание, прислушиваясь к шуму леса...
…В дупле было холодно и сыро… пахло грибами. Вдруг что-то щелкнуло… Кто-то зажег спичку и взглянул на нее совсем сблизи, круглыми глазами, потом от той же спички зажег свечу…
…Это был маленький, седой, тощий карлик… шмыгая носом, нависающим над беззубым ртом, он глядел на нее близко поставленными карими глазами… Кроме удивления и страха, лицо его выражало еще нечто странное, чего она не успела понять.
Присев напротив, он чуть ли не шепотом спросил:
- И тебя заметили?..
- Кто?
Маленький мужичок ткнул тонким, как иголка, пальцем куда-то вверх и тихо продолжил:
- Они.
Все еще дрожа от ужаса:
- Да. - ответила она.
- Сюда они войти не смогут, - сказал он, - не бойся…
Вдруг лицо его расцвело в улыбке, взгляд смягчился:
- Есть хочешь?.. – спросил он.
- Да…
Встав на ноги, карлик тихо затопал на маленьких ножках по дуплу, что-то сдвинул внизу, в полутемном углу. Прошло немного времени и дупло наполнил запах еды, послышалось шипение разогреваемой пищи и мужичок, обжигая руки, поставил перед ней сковороду, чуть ли не размером с себя, улыбнулся одними глазами и.
- Ешь. - сказал он.
…У еды был незнакомый вкус.
Карлик сидел напротив, подперев личико свое ладонью, смотрел круглыми глазками, как она ест и гладил ее по голове.
- Где твои родители?.. – спросил он.
…Кусок застрял у нее в горле… на глаза навернулись слезы...
- И отец и мать умерли… - ответила Она.
Глаза карлика тоже заблестели… еле сдержав слезы и кривя губы, чтоб не заплакать:
- Джа-ан…* Не плачь, ешь. – сказал он полушепотом.
…Жуя во рту еду, она чувствовала, как веки ее набухают от слез… Как слезы капля за каплей льются из глаз прямо на сковороду...
И карлик заплакал вместе с ней, все повторяя:
- Джа-ан… джа-а-ан…
Потом он скрылся в темноте дупла, принес оттуда старые, выцветшие тряпки… укутав ее в них, снова погладил маленькой ручкой по голове, утер рукавом ей нос, улыбнулся и подмигнув:
- Спи, - сказал он, - малышка, спи. Завтра взойдет солнце, запоют птицы, вырастут грибы… - затем снова усевшись напротив, подпер щеку рукой и долго-долго не отводя от нее глаз, все повторил:
- Джа-ан…
…Закутавшись в теплое тряпье, глядя на пламя догорающей свечи, она уснула…
Во сне на нее снова надвинулось небо, полное людей… они что-то говорили ей с недовольными лицами, гудели и ругались…
* * *
…Она проснулась под утро… сонными глазами осмотрелась во круг...
В дупле было пусто. Не оказалось ни карлика, ни пня, ни сковороды…
Она выглянула наружу…
Лес окутывал тяжелый туман… Изредка посвистывали птицы. Вокруг дерева выросло множество грибов.
Ей захотелось крикнуть, позвать карлика, но тут вспомнила, что имени его не знает… Приложив руку ко рту и растягивая слова, она позвала его:
- Джа-ан!..
Крик ее пролетел меж деревьями… деревья зашелестев листьями, отозвались:
- …жа-а-а-а-н…
…Ей стало холодно, забившись в угол, она укуталась по самый нос шалью, поджала колени к подбородку и заплакала...
Джан* - душа моя
А деревья долго, качая ветвями, все продолжали шептать:
- …жа-а-а-а-н…
Немного погодя поднялся ветер… откуда-то издалека вновь начал доноситься тот самый ужасающий гул…
Высунувшись из дупла и дрожа всем телом, она оглянулась вниз.
…Сминая сучья и сухую листву, топая через весь лес, толпа проходила под дубом, на котором сидела она… ветер все продолжал трепать волосы мертвого отца…
Люди в черном почуяв что то, приостоновились… подняли к ней свои длинные лица, и с ненавистью глядя на нее, прокричали:
- Стыдно!.. Слезай!!..
…Она вылезла из дупла и спустилась на землю.
Ветки цеплялись за платье, рвали его…
Кто-то ударил ее по щеке, вытолкнул в центр толпы, выкрикнув:
- Да покроет тебя Аллах позором!..
…и воя по-совиному, она двинулась вслед за покойником в самой гуще высоких людей в черном…
…И опять послышался ей чей то плачь… Кто то плакал знакомым ей ревом… повернувшись, она незаметно вышла из толпы и пошла…
* * *
…Это была мама… была она в пеленках, во рту – соска, умолкнув смотрела на нее круглаыми глазами…
Вдруг выплюнув соску, заплакала … и лицо ее посинело от напряжения...
Подошла она к маме, взяла ее на руки, сунула соску ей в рот и стала укачивать, запевая:
- А-а-а!..
Мама не унималась, снова выплюнула соску и зашлась в крике.
Оглянувшись кругом в торопях расстегнула она себе ворот рубашки, и сунула грудь в холодеющий от плача рот матери. Мама принялась жадно сосать, а у нее потемнело в глазах, закружилась голова…
…выдернула онемевший сосок изо рта матери… но та не отставала, выпроставала ручонки из пеленок, крепко вцепившись в ее истекающую кровью грудь…
…Они долго боролись… пыхтя, царапая друг друга, но одолеть мать она так и не смогла. Грудь снова оказалась у нее в губах… и обливаясь кровью, она потеряла сознание…
…Очнулась на стон матери…
Наклонившись, та сидела спиной к ней и:
- Бедная я… - стонала и плакала.
Дрожа от слабости, на четвереньках подползла к ней…
Мама сидела, обхватив живот желтыми руками...
…Она дотронулась до ее живота. Показалось, он набит камнями. Стоя на коленях, стала она массировать его, разминая пальцами камни…
Камни размягчились и закрыв глаза, мама заохнула:
- Оххай…
Тут подошл к ним откуда то тетя, сестра мамы. Раскачиваясь массивным телом, тетка устроилась напротив, поджав ноги под себя, вместе с ней стала белыми, пухлыми руками мять, месить, будто тесто, мамин живот… достав из под кровати миску с мукой, высыпала маме на живот… замесив тесто, нарезала на части, собрала все в подол, встала, закрыла глядящие в одну точку глаза матери, накинула на ее лицо белую ткань и тихим голосом сказала:
- Умерла.
Испачканными мукой руками тетка собрала на затылке растрепавшиеся волосы, аккуратно укрепила на голове, взяла ее за руку и сказала:
- Пойдем.
Указав на маму, она омертвевшими губами спросила:
- А она?..
- Она умерла, - холодно ответила тетя.
Тетка тащила ее за руку, а Она, оглянувшись, заметила, как мама, приподняв край покрывала на лице, одним глазом смотрит им вслед…
…Двор тети был напротив их дома. Зашли они во двор, и усадила тетя ее у тендира* и протянула кусок теста.
…Тесто было белым и мягким, легко мялось в руках.
Она слепила из теста маленьких человечков, построила их друг против друга и затеяла бой. Когда это ей надоело, она побросала их в тендир, наклонилась и стала смотреть, как они с треском горят и обугливаются.
Стащив еще пару кусков теста, она вылепила фигурки покрупней. Сделала им носы, рты, а потом швырнула фигурки в тендир и, подпрыгивая у края печки, с радостью следила за тем, как они обугливаются.
…Скоро тесто закончилось… У края тендира осталась лишь тетка, похожая на наваленные друг на друга куски теста… Тетя сидела спиной, и не видела по-волчьи хищных ее глаз.
Она на цыпочках осторожно приблизилась к тетке сзади.
Та, наклонившись над тендиром, лепила чуреки, поэтому голова ее находилась в яме тендира, а зад возвышался наверху…
…Упершись плечом в зад тети она столкнула и ее…
Тетка свалилась в тендир вниз головой, где безмолвно сгорела вместе с человечками из теста…
…Покончив с теткой, она почувствовала, как кровь, пульсируя, толчками заливает ей глаза, виски раздуваються… и она, подобравшись всем телом, стала искать, что бы еще сжечь.
*тендир – печьная яма.
…Во дворе оставалась лишь круглая, белая, тоже похожая на кусок теста тетина кошка…
Подбежав к кошке, и схватив ее за хвост, повертев швырнула и ее туда же, в огонь тендира, потом встав у края и грызя ногти долго смотрела, как горит визжащая кошка…
…Тут откуда то появился муж… Увидел ее грудь, глаза его округлились… вздохнувшись он спросил:
- А где твои груди?
…Взглянула на грудь и покраснела…
Вместо грудей там висели сморщившиеся перчатки.
Муж смотрел на них с отвращением…
- Ну, что ты еще выкинешь?! – сказал он, потом встал и широкими шагами вышел.
…Она бросилась за ним следом.
Муж шел по забитой машинами улице.
- Вернись! – рыдая, крикнула она ему вслед, но муж не услышал ее.
…Среди прохожих оказался отец… сунув одну руку в карман, а другой размахивая над головой, и все твердя:
- Краска… а не реальность этот мир!.. – он споткнулся и чуть не упал.
Обхватив отца за пояс, положила его руку себе на шею и повела…
…Отец был сильно пьян и еле передвигал ноги…
Она приволокла его во двор, задыхаясь, втащила наверх, и нажала на кнопку звонка.
…Дверь открыла мама… зло смерив их взглядом, она захлопнула дверь и дважды повернула ключ в замке.
Сколько потом она ни стучала, мать дверь не открыла.
Из квартиры доносились звуки музыки: мама играла на пианино и звучно пела…
Приподнявшись под эти звуки, отец стал пинать дверь ногами…
Дверь не выдержала, и он ввалился в коридор… упал лицом на пол и долго дергая плечами, зарыдал...
Вышла мать в коридор, уставилась на отца с верху-вниз… потом свернув его как ковер, перевязала посередине веревкой, унесла в другую комнату и сунула там в стенной шкаф, повернув на несколько раз ключом в замке.
…Отец теперь ревел в шкафу… и заревел он на этот раз, как раненный зверь...
…Не обращая внимания на звуки доносившиеся из дальнего шкафа, мать прошла в другую комнату, снова села за пианино и запела на этот раз со злостью в голосе.
Подойдя к к матери, она протянула ей руку:
- Отдай ключ. - сказала она.
Мать прекратила играть, с ненавистью посмотрела на нее, потом вытащила из кармана ключ, повертев его перед ее носом, бросила в рот и кажется, проглотила.
…Схватив мать за ноги, она долго трясла ее вниз головой… но ключ так и не выпал.
Вместо ключа из ее рта вывалилось смятое, изжеванное письмо…
…Она подняла его.
Писал отец. Там было всего одно слово: «Люблю…»
…Ногтями и зубами она открыла дверь шкафа.
…Упакованный в сверток, отец тихо хрипел.
Как она ни вертела, сверток развязать не удавалось.
Отец - с головой в живот, ногами на ушах, в конце хрипя, сказал:
- Не трогай… мне так хорошо.
Тогда пришлось прибрав сверток с отцом под мышку, выйти во двор.
Дворовые дети увидев ее, вприпрыжку подбежали, окружили ее.
- Давай играть, «кто остался», - сказали они, потом, не дожидаясь ответа, вырвали у нее сверток и потащили в другой конец двора.
Она бросилась за детьми, но догнать их не смогла.
Они вернулись, весело подбрасывая в воздух упакованного отца, встали в кружок и начали перебрасывать сверток друг другу…
…Она металась из стороны в сторону, но отнять сверток никак не удовалось…
Тогда присев на землю, она горько заплакала...
Никто не обратил на ее слезы внимания… дети все бежали, догоняя друг друга, с криками, щелкая ее по голове, по носу, и убежали в конец, перебрасывая друг другу упакованного отца...
… На бегу из свертка что-то выпало и покатилось по двору…
Вскочив на ноги она побежала… схватив выпавшее, сжала в ладони... а когда раскрыла пальцы, сердце ее чуть ни оборвалось…
…Это был отцовский глаз… таял он под солнцем, как льдинка… становился все меньше меньше, вытекая меж пальцев, капал на землю…
…Долго сидела она во дворе и плакала... Стало темнеть… и ей вдруг надоело ее эта плаксивая, жалкая поза… и легла она вниз животом.
Было уже совсем темно… и мать стала звать ее из окна…
Но она не подняла головы, и не посмотрела в ту сторону.
А мама умоляющим голосом все звала ее к ужин… потом устала звать, ушла внутрь и больше не появилась…
…Во всех окнах дома зажегся свет… лишь их окно оставалось темным.
…Весь вечер она просидела посреди двора в винограднике, на сырой земле и обхватив колени, наблюдала, как одно за другим гаснут окна дома…
…Глядела она на безлюдный двор, на черные окна… и вдруг ей стало страшно… захотелось подняться, все же пойти домой… но тут…
Ни как не смогла оторвать ног с земли…
…Ноги вросли в землю… переплелись к серому стволу виноградника… и когда она тянула их, корень его зашевелялся и причинял ей боль...
Так и осталась она лежать по среди двора, ничком, и с переплетенными ногами взростившимися в землю…
Но немного погодя двор осветила луна… и она увидела, как виноградные лозы вокруг нее зашевелились, будто змеи, и медленно расползлись по двору… Они опоясали весь двор, заполонив буквально все кругом… заползли на машины, вскарабкались на ветви деревьев, обвились вокруг горла кошек… и вдруг ей почудилось, что и она дергается, вытягивается… что все тело ее чешется… ноги, руки, пальцы вытягиваются, тянутся…
…и поняля… она и сама становится виноградной лозой…
…карабкаясь по зданию - по его ступчатым столбам, окнам, переползая по перилам балконов, обвивается всем телом, как ветвь…
…Доползнув до последнегоо этажа, она прижалась к окну их квартиры и заглянула внутрь…
…В дальней комнате горел свет… Дом был полон людей… На потолке вместо люстры висел, раскачиваясь, отец…
Мама, кажется, перебирала рис...
…Отец все раскачивался, раскачивался, вдруг сорвался с крючка и с грохотом рухнув на пол, застонал…
Мама встала, вытерла руки о передник, залезла на стул и, проверив прочность крючка, повесила отца обратнл на прежнее место, спустилась и опять принялась за рис.
…Вися под потолком, отец сунул руки в карманы, разнервничался, и стал о чем-то спорить оттуда с матерью. Потом разозлился и сверху пнул мать ногой в голову.
Тогда мать принесла что-то похожее на ремень, крепко стянула им руки и ноги отца, что-то сунула ему в рот и вернулась на свое место…
Потом появились какие-то люди, сняли они отца с крючка, завернули в саван и унесли…
…Вцепившиеся в окно лозой, она вдруг почувствовала, как дрожат от слабости и злости ее руки и ноги… почувствовала, как толпа несшая тело отца проходит по ее плечу… подобно холодной, скользкой змее, извиваясь, ползет по ней вниз…
Слабым голосом она позвала:
- Мама… - и заплакала.
…Мать все еще перебирала рис… и увидев прильнувшее к стеклу ее лицо, подошла, открыла окно, взяв ее на руки начала подбрасывать вверх:
- Не плачь, моя хорошая.
Потом уводя ее в детскую, посадила там на ковер.
…Отца еще не унесли… он все еще висел под потолком над ее головой и смотрел прямо на нее безжизненными, карими глазами…
…Дотянувшись рукой она дотронулась до него...
Отец закачался, поскрипывая крючком…
Тут подошла мать, подергала она отца за ноги, потом нажала на живот, как нажимают пищащую игрушку, чтоб засмешить ее…
…А она заплакала, глядя на желтое, безжизненное лицо отца…
Тогда мама сняв отца с крючка, унесла в другую комнату, повесила его там и теперь скрип крючка некоторое время слышался оттуда…
…Она была сильно голодна… подобрав с пола обрывок газеты, стала жевать его.
…Пришел старший брат... Он принес ей кипу газет. Бросил эту кипу перед ней и щелкнул ее по носу.
- Ешь, - сказал он, - газеты свежие…
…Появился и муж, он протянул ей мухобойку.
- Без мух. - сказал, и смеясь ушел.
…Сколкими днями, а может и месяцами, от восхода до заката, под вой ветров и проливными дождями бродила она по дому с мухобойкой в руках… убивала мух, но перебить их всех не смогла... и когда их совсем не стало, зажужжал весь дом… ложки, вилки, иголки с нитками – все взлетело в воздух и начало с жужжанием носится по воздуху...
…Она била их сначала совком, потом, стиснув зубы, топором…
Но после вилок, взлетели на верх тюфяки… летали они по комнатам наперегонки с подушками…
С тюфяками она справиться не смогла, подпрыгнув на люстру, начала раскачиваться… выпрыгнула на пролетающий сблизи тюфяк и крутясь на нем по комнате, кричала на весь дом:
- Ай джа-а-а-ан!..
Вдруг кто-то снизу спокойным голосом позвал ее…
Наклонившись она увидела свекра со свекровью. Стояли они посреди комнаты с полными корзинами в руках, смотрели на нее снизу-вверх и спокойно в один голос сказали:
- Спускайся, детка.
Она спустилась и сгорая от стыда, села перед свекром и свекровью.
Свекор с болезненным лицом пристыдил:
- Нехорошо ведь. На тюфяке спят.
…Они долго сидели так, друг на против друга, не проронив ни слова, пока не стало темнеть, пока ветер не захлопал створками окон... От этого сиденья у нее заболела спина… руки, лежавшие на коленях, покрылись морщинами, перед глазами поплыл туман… далее посмотрев на свекра, она хрипло закашлялась. Свекор со свекровью тоже стали покашливать... И все трое, разошлись в свирепых кашлях… Кашляя, они смотрели друг на друга, и от этого будто закашлили еще больше… Далее свекор со свекровью, помогая друг другу, помогли и ей подняться со стула… кашляя, перенесли ее на кровать и уложили там, присев рядом, принялись с ложечки поить ее водой… Скоро им и это надоело, и они влили ей в горло целое ведро воды…
Она задохнулась…
Пришел муж с позабыто юным лицом, взглянул на нее и улыбаясь, закрыл ей глаза…
… Появились музыканты… встав у ее изголовья, заиграли на зурне грустную мелодию...
Свекровь теплыми губами коснулась ее холодного лба и на цыпочках плавно закружилась в танце у кровати...
…Всю усыпанную цветами, ее подняли вместе с кроватью и понесли…
Музыканты шли следом… они спускались по лестнице, а звуки зурны возносились все выше и выше… на этажах распахнулись двери и соседи, плача, приговаривали:
- Бедняжка, лучше бы умерла твоя мать, чтобы не видеть этого дня…
…Она с трудом поднявшая с подушки окоченевшую голову, жалобно прошептала:
- И отец, и мама мои давно умерли… я сирота…
…И тут все этажи огласились рыданиями… в небеса из дома вознесся жалобный стон… и растекся по всему ее мертвому горлу…
…Кровать с ее телом несли по людным улицам… весь город оглашался рыданиями... Из окон домов осыпали ее безжизненное тело гирляндами зелени… Гора цветов на кровати становилась все больше и больше… и и нести ее на плечах становилась все трудней и трудней…
…Дойдя до самого конца спустив свою ношу на землю, поволокли ее куда то вниз… оставив ее там, в огромной комнате с белым потолком и стенами, похожее на операционную, куда то удолились…
Тут откуда то сверху на нее смотрели другие люди, с завязанными ртами, освети ей лицо, они сказали:
- Больше нечего бояться. Уж все позади. - и показали они ей синенького ребенка в белых пеленках, с черными, спокойными глазками.
- У тебя родилась дочка… - сказал кто-то из них.
Ребенка положили рядом с ней…
Малыш был темно-синего цвета… лежал он тихо и молча, моргая, глядел в потолок. Затем повернул к ней синее свое лицо и низким, с хрипотцой, голоском спросил:
- Ну?!.. Как ты?.. – и недождавшись ответа, пристав, сел в пеленках… освободив ручонки, подпер ими подбородок, и стал внимательно смотреть на нее...
- Вижу, плохо. - сказал он, - очень плохо… - далее он с ожиданием во взгляде посмотрел куда то вдаль. - И мне плохо… - сказав, закрыл он глаза и прошептал. - Очень плохо… - после чего развернув пеленки, показал вспоротые животик и грудь... часть его пульсирующего сердца отдавала чернотой...
Немного погодя, он сунул палец во внутренности и окровавив его, проткнул им красную часть сердца… затем порвал нить кишок, рассыпая их, как бисер, по полу, и тем же пальцем провел на ее лбу две полосы… Сделал еще одну кровавую полосу на щеке и сказал:
- Кажется, неправильно получилось…
…Вбежали врачи с вытаращенными глазами, ловко запеленав ребенка куда-то унесли.
Скоро грубый хриплый голос малыша послышался из соседней комнаты… Захлебываясь, он все твердил:
- Мне плохо… совсем плохо… - и рыдал…
…Подняв голову она поняля, что сидит уже какое время под огромной яблоней… Ветви яблони сгибались под тяжелыми, зелеными плодами, с трудом различимыми меж густой листвы… ветви дрожали, и яблоки все сыпались…
…Это был отец… примостившись на самой верхушке, двумя руками тряс он ветви, глядя на нее оттуда и улыбался…
Далее прекратив трясучку, почему-то шепотом сказал:
- А ну давай, лезь сюда, ко мне.
Забралась она на яблоню, как по ступенькам и села напротив отца...
Отец был в клетчатой рубашке, как на студенческих фотографиях. Голова чисто выбрита, из воротника поношенной рубашки торчала худая шея…
Сорвал он с дерева самое большое яблоко, разломил его пополам, протянув половинку ей сказал:
- Как ты?..
Она надкусила яблоко… и слезы навернулись на ресницы…
Отец подавился кусочком яблока, взглянул на нее запавшими карими глазами…
Она отвернулась, чтобы он не видел, как она плачет.
Отец смотрел на нее, будто издали, помолчал, а затем сказал:
- Плохо. Вижу, что плохо… - проговорил он и устремив взгляд в одну точку, задумался. - Ты не сможешь без нас, доченька, - продолжил он. – Пойдем со мной… - и отвернувшись, извиваясь, пополз по ветке куда то еще вверх...
- Куда?..
- Туда. - ответил отец, махнув рукой вверх. – Все там… - сказав полез он дальше по ветке, предел которой терялся в облаках.
- Отец!..
- У?..
- И мама там?..
- Все, все…
…Отец лез все выше и выше… и скоро пропал средь листвы… Время от времени до нее доносился его взволнованный голос:
- И дедушка здесь и тети…
Отшвырнув недоеденное яблоко и царапая о шершавый ствол руки, ноги, поползла за отцом…
…Взбираясь по ветке, она все смотрела вверх, чтобы не упуститьь из виду
отца… Но его уже не было видно... он затерялся где-то там, в вышине…
…Поднимался ветер… грубыми волнами он начал раскачивать ветку, на котром держалась она…
…всем телом прижавшись к ветке и дрожа от ужаса, она посмотрела вниз, потом задрав голову посмотрела вверх и что было сил, закричала:
- Папа-а-а-!!!.. Возьми меня!!!.. У меня нет си-и-ил!..
Но отец не ответил. Будто не слышал ее.
Или ветер дул все сильней, и не давал отцу услышать ее?!..
…Ветка раскачивалась и страшно хрустела…
…Следующий его порыв оказался сильнее прежних… оторвав ее, швырнул вниз… и она, зажмурив глаза, с замиранием сердца, прорезая облака, цепляясь об острые ветви, полетела куда-то… и не ударившись о землю, а, зацепившись воротником за что-то, повисла в воздухе.
…На ее крик неизвестно откуда явилась мама… стоя под деревом, она хлопала себя по коленям, царапала лицо ногтями и плакала.
- За что же эти мучения, люди?!. – причитала она, глядя на нее. - В чем провинился ребенок?!.
Всхлипывая, глядела она на нее с низу вверх и ласковым голосом говорила:
- Спускайся, доченька…. Умница моя, спускайся. Будь добра, не мучай маму…
…Появился и муж. Он прикатил на трехколесном велосипеде. Пробивая себе дорогу передним колесом, встал он подле матери, подбоченился и, тоже глядя вверх, спросил:
- Это еще что за выходка?!. Зачем дурочку из себя строишь?!.
Продолжая висеть, она пожала плечами:
- Почему дурочку?!..
- Спускайся, тебе говорят!.. – визгливо выкрикнул муж и почему то покраснел.
…Как ни трепыхалась она в воздухе, как ни вертелась, сорваться с ветки ей не удалось. Обернувшись, она заметила, что та часть платья, которой она зацепилась за ветку, уже пустила листья.
Продолжая висеть, она сцепила руки за спиной и опустила голову, как люди, признающие свою вину и ничего не сказала.
Тут вдруг муж решил взобраться на дерево, чтобы отцепить ее оттуда.
Закатав штанины на брюках, обхватил он ствол руками, но смог лишь содрать со ствола сухую кору… Тогда он спрыгнул на землю, оставаясь в закатанных до колен брюках, обнажив худые, волосатые ноги, с оскорбленным видом посмотрел на нее и сказал:
- Да будь же человеком!.. – Потом притащил откуда-то большую, ржавую пилу, врезаясь с хрустом кривыми ее зубьями в ствол, проговорил:
- Ну, я тебе покажу…
…Кривые, ржавые зубья терзали ствол… и у нее заболели руки, онемели ноги… сорвавшись с ветки, она упала на землю… покатилась среди зеленых яблок, обо что-то ударилась и замерла…
…Муж отбросив пилу в сторону подошел к ней и наклонившись, стали они вместе с матерью искать ее среди яблок… хоть и вытягивали шеи, прищуривались, внимательно и терпеливо осматривая все яблоки до одного, найти ее не смогли.
Муж невидяще посмотрел сначала на нее, потом на яблоки, лежащие рядом и сказал:
- Как же нам теперь узнать, которая из них она?!.
Пожав плечами и все еще щуря глаза, мама искала ее совершенно в другой кучке…
А муж смотрел прямо на нее, не узнавал… и моргая красными глазами, сказал:
- Ну, хватит. Будь же человеком!
И мама опустилась на колени, рассматривая яблоки, жалком голосом попросила:
- Он прав, доченька, будь человеком. Нельзя ведь так.
…Затаив дыхание, уткнувшись носом в землю, она не двигалась.
Муж выпрямился.
- Вот ведь связались с сумасшедшей?!.. – зло сказал он и большими шагами направился к велосипеду. Сигналя, разбрасывая яблоки в стороны, толкая их друг на друга, уехал.
Мама сидела в двух шагах от нее, уставившись на яблоки, жалобно говорила:
- Доченька, хоть маму свою пожалей. Почему же ты так обращаешься со мной?!. Почему не хочешь стать человеком?!.
…Еще некоторое время мать, стоя на коленях, продолжала так причитать и плакать… потом поднявшись, бессильно опустив руки, усталой походкой она ушла…
…Она долго лежала в куче яблок… ветер все шелестел листьями у нее над головой… А когда настало утро, пришли дети из детского сада. Как одержимые, принялись они распихивать яблоки по карманам, за пазуху, надкусывая и бросая из друг на друга…
…ее поднял с земли маленький мальчик с круглой головой, некоторое время вертел ее в теплой ладошке, хлопая черными глазами, понюхал, прижал к щеке, потом, подбрасывая на ладони, понес в садик…
После обеда он ее опять не стал надкусывать… снова повертел в ладони, разглядывая, нюхая, гладил о щеку…
…Днем дети разделись и легли в постели, стали с хрустом есть собранные под деревом яблоки, которые принесли с собой.
А мальчик лег, положив ее рядом с подушкой, водил пальцем по ее лбу, носу и глядя удивленными глазами, заснул.
От тишины и ее потянуло в сон…
…Во сне она опять оказалась на дереве… снова висела на ветке, а на спине ее прорастали листья… дерево снова пилили, потом схватили за ствол, сильно тряхнули, а она все качалась, вися…
…Она открыла глаза и вскочила…
Заргелем будила ее, тряся за плечо.
- Умерла, что ли?..
…Присев на край кровати она оглянулась вокруг...
Все дети были одеты… столпившись вокруг нее, они смеялись, указывая на нее пальцами:
- Мертвая!.. Мертвая!.. – дразнили они.
Круглоголовый мальчик тоже был среди них, сунув палец в рот, он недоверчиво смотрел на нее…
…Она сняла со спинки железной кровати шерстяное платье в клетку, продела в ворот онемевшую от сна голову, сунула руки в рукава:
- Сами вы мертвые… - огрызнулась, нашла под тюфяком спрятанные там холодные чулки и их надев спустилась с кровати.
…Заргелем стояла у двери… Обернувшись к детям, она хлопнула в ладоши:
- Строиться!.. – скомандовала воспитательница и продолжила. - Начинаем зарядку! – и стала подпрыгивать. – Раз-два! Раз-два!..
От прыжков подпрыгивал и огромный живот воспитательницы… груди колыхались и бились друг о друга, как большие мячи, а половицы прогибались под ее толстыми ногами, казалось, разорвуться как лоскут ткани.
…Уперевшись ручками в бока, дети подпрыгивали на месте, под такт воспитательницы Заргелем. Заргелем прыгала все выше и выше, доходя головой чуть ли не до потолка… От прыжков волосы ее растрепались и вздыбились над головой как волосатая шапка… зрачки расширились…
и дети прыгали невероятно высоко и заливались болезненным смехом…
Один круглоголовый мальчик продолжа прыгать маленькими, детскими прыжками, держа руки на талии, то и дело поправляя сползающую с левого плеча подтяшку, скакал на месте, точно воробушек.
Заметив неудовлетворительные прыжки мальчика, брови Заргелем нахмурились, остановившись, зашагала она огромными шагами на мальчика, приостановив его за плечо, возмущенной злобой на лице вскрикнула:
- Это еще что за прыжки?!..
…Мальчик побледнел, взглянув на воспитательницу и собрав последние силенки, начал подпрыгивать активнее, но выше как другие дети прыгнуть не смог.
Заскрежетав зубами, воспитательница вцепилась огромной рукой ему за ухо и как дверной ключ, трижды повернула его в права...
…Мальчик мяукнул от боли котенком… и замолк, потом упав на четвереньки, заполз он в угол между кроватями, сел, обхватив колени и заплакал, потирая покрасневшее, распухшее ушко…
…Тут нестерпев, выпрыгнула она на плечи Заргелем, впилась зубами в ухо воспитательницы и изо всех сил его укусила…
Та хоть и кричала во все горло, но вырвать уха так и не смогла… и пустилась с воем метаться по полутемному коридору детского садика…
…Лишь клещами удалось оторвать ее от уха Заргелем... затем, теми же клещами ухо воспитательницы осторожно выдернули из меж ее намертво слипившихся зубов… потом кто-то, кого она не узнала, улыбаясь, подошел к ней… взяв ее за руку и гладя по головке, повел по детскому саду, дал ей в руки конфету в оранжевой бумажке, открыл входную дверь и так же улыбаясь, выпроводил ее во двор… и не успела она выйти, как дверь за спиной поспешно закрыли и повесили с той стороны огромный замок.
И тут же окна детского сада наполнилось людьми… воспитатели и дети прильнув к мутным стеклам окон бледными лицами, во все глаза пялились на нее…
И мальчик с круглой головой был среди них… смотрев на нее, он беззвучно плакал…
И так постояла она долго-долго перед дверьми садика, с конфетой на руках… потом подумав и поняв чего то, значительного, начала всем телом биться в дверь… Стучала и била она сначала кулаками… потом ногами… далее вспрыгнув на подоконник, прижалась лицом к окну и заглянула внутрь…
Заметив ее по ту сторону стекла испуганно отпрянули… тогда, спустившись на землю, пошла она одна-одинешенка по огромному бескрайнему двору с приподнятой головой, громко топая по земле, так что задрожало все кругом…
…Шла она долго-долго… а двор все не кончался...
Хилое здание садика осталось далеко позади, его почти уже не было видно…Темнело… и сковзь темноты она видела, как, вместе темнотой стал наполняться двор деревьями, похожими на людей…
…Одни деревья походили на собак, другие - на слона... Было много деревьев-верблюдов, они тянули шеи и покачиваясь, колыхаясь, тянулись караваном… С темнотой, деревьев становилось все больше… они кричали, вопили звериными голосами… Одно - по- козьи, другое выло, будто шакал…
…Позади что-то хрустнуло… будто, кто-то тяжело наступил на сухую ветвь…
Не оборачиваясь, бросилась она бежать... Ветви деревьев мешали ей двигаться, препятствуя длинными, острыми листями, царапая ей лицо и шею... а она все бежала, вырвавшись из рук деревьев… Но тут вцепившись ей в руку что… ветка одного из высоких деревьев приостановил ее…
…Дрожа и знобя от ужаса, подняла она голову и увидела… дедушку... Держал он ее за руку и тряся вторым подбородком все говорил:
- Нет!.. Нет!.. Нет!..
…Дедушка был не один… за ним толпились те же длиннолицые люди в черных одеждах... сгибая спину они все еще несли тело отца...
- Где папа?.. – спросила она, морща губы.
Наклонившись на нее, дедушка грозно посмотрел ей в лицо и ткнув пальцем в свои зрачки, проговорила:
- Вот где!..
Заглянула она в глаза деда… и увидела в дедушкином зрачке крошку-отца… с детским личиком, в курточке кофейного цвета, сидел он в глубине зрачка и печально смотрел на нее…
…Протянувшись еще немного процессия остановилась...
…Тело отца опустили посреди дороги… и люди в черном, окружавшие его, расступились, дали ей дорогу…
…Взобралась она на высокий стул, стоящий перед покойником, сцепила руки за спиной, перевела дыхание и …
…Откуда-то вдруг ярко вспыхнули прожектора, направив лучи ей в лицо...
Прищурившись от света и чувствуя, как увеличивается у нее во рту язык, она заговорила:
- Африка расположена на экваторе Земного шара, - произнесла она и от сказанных слов ее прошиб холодный пот…
Причем тут Африка?!.. От ужаса потемнело в глазах…
…Она забыла все, что хотела сказать об отце… и только об отце… она забыла вообще все… кто сама, где…
Единственное, что помнила, это - когда-то увиденную ею в нижней части голубой карты желтую, похожую на грушу Африку…
Люди в черном уставившись в нее, ждали.
Пришлось продолжить:
- Африка богата саваннами… Джунгли находиться именно там…
Закончив речь она умолкла… люди зааплодировав ей, протянули увеличенный портрет отца в черной раме и сказали:
- Говори.
И она держа в одной руке портрет отца, а в другой – указку, ткнув указкой в нос отца, сказала:
- Это нос папы.
Все захлопали.
- Это уши.
…Потом сняв ее со стула, с портретом в руках понесли перед гробом…
Шла она переполненными людьми улицами и продолжала говорить:
- Это глаза папы. Это его усы…
Она все говорила, а люди жалобно вздыхали:
- Джан-джан…
Потом отняв у нее портрет и показывая друг другу повторяли:
- Это его нос. Это уши.
- Это глаза. Это уши...
Портрет передавали из рук в руки…
Побывавший во множестве рук портрет измялся, лицо отца испачкалось, нос искривился…
Сунув портрет под мышку, она вернулась домой.
Мама кому-то говорила по телефону:
- Его нет дома. Он умер.
…Прошла она в ванную, положив там портрет в огромный таз, начала мыть его детским мылом. Потом аккуратно выжала его и повесила на веревку сушиться. Быстро согрела утюг, осторожно прогладила и повесила портрет на стене.
…Умытый отец подпирал подбородок рукой. Из рукава выглядывали манжеты, ставшие после стирки и глажки белоснежными…
…Она подошла и понюхала отцовский манжет. Манжет пахнул снегом.
Потом рядом с портретом отца она повесила свой портрет. Затем разыскала портреты дедушки, бабушки, тетей, дядей, прабабушек, прадедушек, развесила их рядом, заполнив всю стену, раскладывая по полу, вышла в коридор, открыла входную дверь, раскладывая фотографии по ступенькам, развешивая по стенам, спустилась вниз, разложила фотографии во дворе…
Мама высунулась в окно и со злостью в голосе спросила:
- Во что это превратила дом?! Как разбросала все, так и убери, - сказала она.
Собрав оставшиеся фотографии в портфель, поскакала она на одной ноге в школу. Там сложив их в ряд на доске и с указкой в руке принялась рассказывать детям:
- Это моя бабушка… это сестры бабушки… это ее двоюродный брат… это сын ее двоюродного брата…
Она говорила, а учительница ботаники Захра-муаллиме расхаживала между партами, заложив руки за спину и сердито глядя на нее, все поправляла:
- Не сын тети, а внук…
- Это мой дедушка… это отец дедушки… это его другой сын…
Вдруг Захра резко повернулась к ней, вытащила из кармана неспелую грушу и, поднимая брови, спросила:
- А это кто?
Дети, указывая на грушу пальцами, в один голос закричали:
- Это она-а-а-а!!!..
- Правильно. - сказала учительница и со стуком поставила грушу на стол. – И что теперь надо сделать?.. – спросила она.
Дети хором ответили:
- Положить ее на солнце, чтобы созрела!..
- Верно. - сказала Захра и садясь на свое место, приподняв начала класть обеими руками на стол по очереди, сначала правую, потом левую грудь, потом поставив на них чашку, блюдце, налила дымящийся чай и глотнув его приказала:
- Уведите!..
Дети набросились на нее, скрутили ей руки, ноги, подхватив ее с криком понесли по школьному коридору. Принесли ее в кабинет ботаники, набитый разными сухими жучками и растениями, положили на подоконник на солнце и ушли. И она долго пролежала там, наливаясь соком…
…Стемнело. Голоса детей в коридоре смолкли и она зевнув так, что подбородок уперся ей в живот, легла на бок.
…Становилось все темней, стекло окна задрожало, звеня… Ветер со всклокоченными волосами прильнул прозрачным лицом к окну и долго, тихо воя, смотрел на нее, а потом заплакал… Или это пошел дождь?!..
Всю ночь он стучал в окно, разогнал ей сон и она, подняв голову, услышала по ту сторону окна, далеко, в нагорной части города среди тысяч старых могил голос новопоставленной могилы…
…Это была мама… она грустно пела слабым больным голосом какую то знакомую мелодию... иногда голос ее прерывался, потом снова тихонько звучал…
Вдруг от воя ветра, или отчего то еще, прервав пение, мама начала вертеться в могиле, задыхаясь скребала шершавые стены на дне... Билась она грузным телом, сотрясая землю и подоконник начало трясти…
…Вылезав в окно сначала ползком, потом на четвереньках она спустилась во двор и пошла…
…Дождь лил на облысевшую ее голову, а она все шла и шла длинными, узкими улочками, поднимаясь все вверх, на городское кладбище …
…Из-под ног послышался крик… Она взглянула вниз и чуть не остановилось сердце… Вместо туфель у нее ногах были дети… старшая дочь - на правой ноге, младшую – на левой. Дети крачали, задыхаясь от тесноты.
Присев на ступеньку стала она вытаскивать из ног детей, но сколько не старалась, снять их сног так и не удалось… Так и пошла, в рыдавших детях…
…Чем ближе, тем отчетливей слышались шуршание мамин могила… она продолжала царапать ногтями стенки могилы и задыхаться...
…Дойдя до могилы, она остановилась.
Дождь смыл лицо матери, высеченное на надгробном камне… и теперь оттуда смотрела незнакомая, безликая женщина...
Откуда-то из-под земли донесся слабый голос :
- Плохо мне… очень пло… хо…
Присев на корточки, она принялась разгребать землю с края могилы… потом упав на колени, стала копать обеими руками…
Ветер выл над ней, свирепым воем, дождь лил щипящими осколками…
Но ничего не останавливала ее… она все копала и копала… дойдя до середины уткнулась на мамины очки с одним треснувшим стеклом… затем вышла шерстяная клетчатая шаль, которой мама обвязывала себе в холодные погоды поясницу… далее одна серьга… потом мясорубка, несколько пуговиц, цветастая подушечка, туфли, шерстяные чулки, два половника, ручные часы и… больше ничего…
Уставшая, она долго сидела в разрытой ею в человеческий рост могильной яме, сжимая в руке половник…
…дождь все хлестал по голове… дети все рыдали в ногах...
…Голос матери доносился откуда-то совсем из глубины… она, кажется, издала последний стон и умолкла…
Но чуть погодя из глубины послышался шепот…
Она легла, прижала ухо к земле…
Земля была теплой и мягкой… у самого ее уха слышалось:
- ...люблю тебя… очень-очень…
Втираясь лицом о землю и плача, она все повторяла:
- …не могу я без тебя, мама… так тоскливо… возьми меня к себе…
…Внутри было тихо… мать, будто затаив дыхание, прислушивалась ей...
…Встав на колени, онемевшими руками, она вновь принялась рыть землю…
…Дождь все не прекращался... лил холодными струями, будто из ведра…
…Будто, светало... Могиле не было ни конца, ни края...
…Подняв голову, взглянула она вверх.
По краям могилы толпились люди в черном… нагнувшись, они молча смотрели на нее…
…стоя на коленях на дне могилы, она хрипло позвала:
- Помогите, люди!..
…Люди долго смотрели на нее сверху невидимыми из темноты лицами, потом что-то невнятно пробормотав друг другу пропали…
Некоторое время слышались их шлепающие шаги по грязи, потом все стихло…
…и снова послышалось ей мамин шепот… Она опять что то шептала из-под земли…
Прижавшись ухом в землю, затаив дыхание, стала слушать…
- Тебя хочу… - говорил мамин шепот… - подойди ближе…
Она упала безжизненным телом на землю… и ловила все приближающийся голос мамы…
- Знаю, что мучаю тебя… - шептала мама. - Но обещаю больше не делать этого…
…После этих слов загремел гром, заблестело вокруг… и с той же молнией сверкнула в ее мозгу… - она поняла, кто это шептал ей до сих пор…
…Обернувшись, с ненавистью посмотрела на лежащего рядом мужа…
Муж протянул к ней руку и сказал:
- Прости меня… - и вновь сверкнула молния… в ночной темноте глаза мужа вспыхнули болезненным блеском… и сверкая глазами, он огромной змеей подполз к ней и обвился вокруг…
…Ей было душно в его объятиях…
…где-то внизу, под землей, раскачивая кровать, извивалась мама…
…Ветер смотрел на нее сквозь стекло окна прозрачными от плача глазами…
…и вскинула она взгляд к черному потолку, моля:
- Забери меня, господи!..
…Вспыхнул свет…
…Люди, сидящие в первом ряду, обернулись к ней с посеревшими от злобы лицами и складно сказали:
- Стыдно.
…Она покраснев, встала, опустив голову, принялась чистить ногти от забившейся под них земли…
- Что вы скажете на подобную невоспитанность?
Это произнесла круглолицая женщина, у которой на лоб нависала густая челка. Она говорила, тряся головой и с презрением оглядывала ее с ног до головы.
- И сама вроде бы женщина...
- Пожалуйста, сцену!.. – раздались голоса из зала.
Пройдя меж рядами, она вышла на сцену.
- Ну, давайте начинем.
Это сказал толстый мужчина в очках, сидевший в первом ряду.
Покрывшись от волнения холодным потом, она сняла рубашку…
Зал ахнул и закачал головой:
- Позор то какой?!.. - послышались голоса…
- А что это такое, по вашему? – кто то тайком спросил сзади.
- Разве бывают такие длинные ноги?.. – сказал еше кто то и будто ухмыльнулся.
Женщина с челкой всков на ноги поправила пиджак, усторонив челку со лба сказала:
- Вот таких вот на кострах жигали!.. Чтобы для будущих поколений уроком послужило!.. – и стуча каблучками по полу так, что задрожали стены, вышла из зала.
И другие, продолжая качать головами, начали выкрикивать с мест:
- Стыдно!
- Сжигать на до таких! – потом встав на ноги уходили.
…Чувствуя, как слезы сжимают ей горло, она сорвала с левой ноги туфель и швырнула вслед уходящим…
…Туфель попал в худого, лысого мужчину, идущему позади других и повалил его на бок... Падая, толкнул он и соседа… а тот - другого, другой – третьего… и так коротконогие эти людишки складно повалились в ряд, будто костяшки домино…
…И тут откуда то появился старый, усатый охранник… собрав аккуратно в коробку черные костяшки домино, спрятал его в карман протертого тулупа, посмотрев на нее, покашливая, сказал:
- Звонила мама. Говорит, дети капризничаюут. Иди домой, детка...
…И еще долго звучало эхо истрепанных, пыльных башмаков сторожа в безлюдном, полутемном коридоре, пока все окончательно не стихло
1990
