АФАГ МАСУД – прозаик, драматург,

заслуженный деятель искусств Азербайджана.


Изданы книги:


«На третем этаже» (1979)

«Субботний вечер» (1981)

«Переход» (1984)

«Одна» (1990)

«Процессия» (1991)

«Субботний вечер» (Москва, 1984)

«Свобода» (1997)

«Писание» (2005).


Автор пьес:


«У порога»

«Меня Он любит»

«В пути»

«Роль на прощание».


Поставлены спектакли:


«У порога» (Государственный театр «Юг» - 2005)),

«Меня Он любит» (Гос. театр «Юг» - 2006),


На основе произведений сняты фильмы:



«В гостьях» - теле-спектакль (Государственный комитет по теле-радио вещанию – 1975)

«Кара» - телевизионный фильм (Государственный комитет по теле-радио вещанию – 1988)

«Воробьи» - теле-спектакль (Государственный комитет по теле-радио вещанию – 1995)

«Ночь» - телевизионный фильм (Государственный комитет по теле-радио вещанию – 1997)



В 2000 году в Венском университете по творчеству Афаг Масуд защищена докторская диссертация (С. Доган «Женские образы в европейском востоковедении»).



ЛИТЕРАТУРА – ЭТО НЕ СЮЖЕТЫ СОБЫТИЙ,

А СЮЖЕТЫ ЧУВСТВ…



Одной из вечных тем литературы является тема «отцов и детей». Собственно говоря, тема эта давно вышла из плоскости чисто творческой и получила статус «№1» в мировой словесности. Проблема противостояния различных поколений временами играет на пользу литературе, а временами – во вред. Потому что оно не всегда носило творческий характер. Каждый писатель - наследник великой литературы, и поэтому хотел бы оставить после себя хоть какой-то творческий след. Однако, есть авторы, являющиеся представителями трех литературных поколений. В частности, к таким авторам относитесь и вы. Ваш дедушка Али Велиев, народный писател Азербайджана - представитель поколения тридцатых годов прошлого века, отец – литературовед Масуд Алиоглы представлял шестидесятые годы, и, наконец, вы, Афаг Масуд представляете семидесятые. В этой связи возникает вопрос:

- Могла бы Афаг Масуд родиться вне такого окружения?

- Конечно, в том, что я пришла в литературу, большую роль сыграло и то, что родилась я в семье литераторов, и в моем становлении имело значение окружение, в первую очередь, отец и дедушка. Однако, не могу сказать, что позаимствовала что-то в своем творчестве у деда или отца. Точнее, не могла сказать до последнего времени. А вот недавно, перечитывая, в связи с восьмидесятилетием отца, его произведения, вдруг обнаружила между нами непостижимую связь, общность мыслей. Несмотря на то, что он занимался литературоведением, а я – художественным творчеством, но если поставить сейчас рядом наши совершенно разные работы, может сложиться впечатление, что они написаны одним человеком. Построение фраз, сравнения, полные эмоциональных взрывов, тайная мысль, присутствующая между строк – все это настолько мое, что способно породить у читателя, а иногда и у меня самой мысль, что я сейчас перечитываю нечто свое после собственной смерти.

- Известный автор более ста романов Жорж Сименон обладал чрезвычайно малым запасом слов. Выходит, в литературе главное – не мучиться над поиском слова, а найти и в языке, и в мыслях путь, ведущий к простоте?

- Думаю, язык литератора должен быть, по крайней мере, с грамматической точки зрения, исключительно ясным. Для меня достаточно бывает выразить какую-то мысль, самые необъяснимые, сложнейшие чувства с помощью небольшого количества слов, пусть даже не всегда по правилам грамматики. Полагаю, если произведение ничего не несет в себе, никакими словесными кружевами, изяществом слога и прочим – его нельзя спасти, интеллектуальная бедность не искупается иными достоинствами. Авторы, уделяющие основное внимание внешней красоте своих произведений, в высоком смысле ничего особенного не достигают в своих произведениях, выверенных чуть ли не по правилам высшей математики, проигрывают. Фактор языка не имеет никакого значения ни для писателя, ни для читателя. Если серьезный писатель обладает к тому же хорошим литературным стилем, замечательно. Однако это нельзя считать преимуществом произведения. Подобного рода опусы отчего-то напоминают мне торты, разукрашенные искусственными кремами, не имеющими ни единого полезного витамина. Простой читатель зачастую с удовольствием использует в пищу подобного рода «торты», но лишь только книга захлопнута, начинает страдать от прежнего «голода».

- Как, по-вашему, должен ли писатель в чем-то ограничивать свою фантазию? И вообще, может ли в литературе существовать понятие табу?

- Писание может быть для одних отдыхом, для других - попыткой что-то доказать другим, или просто напросто прославиться. Для меня же литература – это возможность выдавить из себя ту боль, какую не могу высказать даже себе, но могу доверить ее перу и бумаге. Это, своего рода, исповедь. Желание писать во мне просыпается именно в такие мгновения, то есть, когда хочется поделиться с кем-то необьяснимой болью. Когда я уединяюсь в тихом месте, остаюсь один на один с бумагой и ручкой, чувствую себя в Царстве Божьем… То, что скрывалось внутри меня, в тот момент вдруг проясняется, как на ладони, и уже нет смысла ничего скрывать, так как все скрытое во мне становится как-то само по себе явным. Конечно, то, что написалось в такие мгновения, назавтра или позже можно переписать, а что-то даже вычеркнуть. Но я никогда не делала этого, ибо перенесенные на бумагу самые потаенные мысли и чувства тут же теряют свою былую «запретность», становятся мягче, благороднее. Вокруг написанной мною в 1989 году «Процессии» до сих пор ведутся споры, высказываются различные мнения. Одни называют это «чернухой», другие считают чистым сюрреализмом… Есть люди, понявшие это произведение, есть те, кто его не понял. Но истина в том, что вот уже почти двадцать лет, как не иссякает интерес к этому произведению. А причина в том, что в нем нашли место те самые «легализованные запреты». Это произведение биографическое. Там есть фрагменты и о моих близких, родственниках, друзьях. Многие, узнав себя в «Процессии», обиделись. Но, слава Богу, меня никогда не волновала эта сторона. Может быть, это от того, что я никогда не старалась воздвигнуть своими произведениями себе памятник. Писание для меня – это самый приемлемый способ выживания.

Я не только своих знакомых, близких, но и самое себя вижу в облике литературных персонажей, то есть - со стороны. Кроме того, «Процессия» - это уникальная информация, каким-то образом, по неизвестным мне причинам пришедшая ко мне из подсознания. Написание этого произведения напоминало проводимую над собой странную, безболезненную операцию. Во время таких операций не думаешь о том, кто, куда и каким образом попал. Главное – избавиться от мучающих тебя состояний. И тогда отчетливо ощущаю, как, становясь как будто все легче и легче, воспаряю, освобождаясь от мучающего меня груза. Пространство, заполненное вещами и людьми, само Время – с его тайнами, с его вечностью, превращаются для меня в процесс Писания… И каким же надо обладать даром, чтобы параллельно с этим Великим Писанием, то есть, всем, что уже существует, написать что-то свое. А точнее, верно перенести на бумагу прочитанное тобой, если, конечно, тебе дано прчитать что то из Написанного…

- Недавно в Вене были широко представлены ваши произведения. Что вы об этом думаете?

- В 1999 году научный сотрудник Венского университета Сена Доган проводила исследования азербайджанской литературы. В 2000 году она написала докторскую диссертацию, посвященную моему творчеству. Потом я была приглашена в Вену. Там по моим произведениям «Воробьи» и «Гений» поставили спектакли. А недавно я снова была приглашена в Вену Департаментом Культуры. По венскому радио готовилась часовая прямая передача о моем творчестве. Там же прозвучала моя радиопьеса «Воробьи». Выбрать музыкальное сопровождение пьесы предоставили мне. Я выбрала исполненную на фортепиано композицию Вагифа Герайзаде «Ширванские узоры». После трансляции в переполненном зале Радиохауса состоялась пресс-конференция, которая одновременно транслировалась и в прямом эфире. Более всего поразили меня молчаливые слезы на глазах считающихся холоднокровными венских слушательниц, потрясенных «Воробьями».

- Но интерес к вашему творчеству есть не только в Австрии, но и в других странах. Только вы почему-то не любите говорить об этом.

- Я вообще считаю саморекламу пустой тратой времени. Ничто так не рекламирует произведение, как оно само. Я была незнакома с Сеной, не приглашала ее в Азербайджан, не просила ее что-либо написать обо мне, бесплатно переводить мои произведения на немецкий. Точно так же я лично не знала директора Венского Департамента Культуры Анну-Марию Тюрк, пригласившую меня в Вену. Если вы говорите о диссертации Сены, защищенной в 2000 году, то я лишь в прошлом году опубликовала ее здесь, да и то по просьбе двух молодых ученых. Я регулярно получаю по Интернету сообщения о публикации моих произведений в различных странах – в Иране, Киргизии, Узбекистане, еще где-то. Но никогда не кичилась этим, не занималась самопиаром. У меня нет ни необходимости, ни желания делать это, что хорошо знают многие редактора телевещания, прессы, пытающиеся пригласить меня в передачи, «добыть» интервью.

- Кроме писательской, представляете ли вы для себя иную жизнь?

- Нет. Но замечу при этом, что лишь с пером в руках считаю себя писателем. В другое время я - обычная женщина, мать, руководитель коллектива, а когда занята домашними делами - домохозяйка… Но в такие мгновения, вспоминая вдруг еще и том, что я – писатель, ощущаю странную невесомость… душа как бы хочет отделиться от тела, рвусь за нею и я. Тогда мне становится не по себе…


«525- я газета»


***


- Иной раз критики пытаются доказать что я в своей прозе выражаю якобы самоощущение женщины Востока. Какой вздор! Тема женщины меня вообще не интересует. Для меня важен лишь человек – его личность, единственный и неповторимый его внутренний мир. Думаю моя проза в какой то мере помогает читателю прорваться к собственной сути, то есть к божественному «Я», куда не в состоянии вторгаться ни политика, ни обветшавшие догмы, сковывающее в тебе начало творца. Мне претит и то, что часто называют национальной спецификой, некий внешний орнамент, ничего не говорящий душе… Кстати, и в Австрии эту особенность подметили. Я не привязываю свое повествование к какому-то конкретному месту, адресу. Все происходит здесь и – везде…

- Сегодня мы сплошь и рядом замечаем, как принципы рынка и рыночные критерии переносятся в сферу искусства. Вас не тревожит этот процесс? - Это общемировой процесс. Надо пройти через это и нам. Так называемые массы выбирают всевозможные шоу, низкопробные зрелища, а на оперу, на серьезный спектакль, на концерт классической музыки ходят весьма немногие. Вот где для государства открывается огромное поле благородной деятельности. Просвещение народа, поддержка высоких духовных ценностей - все это должно взять на себя именно государство, если не хочет получить вместо сознательных и активных граждан, обладающих высокой культурой, стада зомби. Ведь массовизация влияет и на социальную сферу, и на политику, и на человеческие отношения. Я не утопист, все не будут слушать классику, да этого и не надо. Просто в обществе должна выстроиться иерархия культурных приоритетов, а камертоном станет слой образованных, высоко духовных людей – так называемая элита. На них и станут равняться остальные. А унас тут высшим приоритетом для масс является образ депутата Милли Меджлиса, от выступления некоторых становится просто стыдно. Представители власти не имеют права на столь карикатурное невежество. Это, по-моему, азбука. Наши чиновники, порой, не знают элементарных человеческих норм, но и учиться не хотят. Что касается рыночных критерий, допустим, все богаты, ездят на иномарках, имеют дома, одеваются шикарно. Но для чего все это внешнее благополучие, если у тебя не осталось ни сердца, ни души, а один лишь единственный инстинкт собственника?.. Куда двинется страна в таком случае?.. Без просвещения и нравственности, без духовных ценностей? Для чего живет человек?.. Вожделение приобретательства, бездумное гедонистическое существование приведут к разгулу аморальности - к войне всех против всех. Но ведь критерий цивилизованной страны это ни новейшая модель кофеварки, или плазменный телевизор, или последние модели иномарок, а то что представляет ее духовные ценности. Ведь вспоминается при слове Англия, не какой-нибудь миллионер или магнат, а Шекспир…

- А между тем, сегодня популярна теория шоппинг-терапии. Дескать, чтобы снять стресс, избавиться от неприятных мыслей, необходимо поскорее отправиться в магазин и покупать, покупать… Неважно что…

- Понятно, внутренний дискомфорт советуют вытеснить самыми вульгарными, низкими эмоциями. В известном философском вопросе: быть или не быть? - предлагают снять противопоставление и отождествить «быть» с «иметь». Спасительную рефлексию по поводу того, что с тобой происходит, забивают шумовым эффектом потребления. В той же рекламе нам ведь не вещи рекламируют, нам навязывают определенный унифицированный образ жизни.

Если человек не познал самого себя, не разобрался в причинах смены своих настроений и эмоций, как же он может разобраться в окружающем мире?.. Такой человек становится игрушкой разнообразных сил, в том числе, и самых темных.


журнал «Дружба народов» - Москва

воскресенье, 1 мая 2011 г.

Катастрофа


В спальне было тихо и спокойно. Лишь время от времени со двора доносились отчаянные кошачьи вопли. Можно было подумать, что каждую ночь во дворе кто-то терзает кошек.
…Щелкнула выключателем, переоделась в ночную сорочку и села на кровать. Вдруг вспомнив, что забыла намазать перед сном лицо питательным кремом от морщин, выскочив включила свет. Сев перед зеркалом, отвернула крышку тюбика и подумалось ей, как же давно она покупает этот крем от морщин, несет его домой, мажет им лицо утрами и вечерами… И если собрать весь крем, - подумала она - что использовала за эти годы, набрался бы наверное, трехлитровый, а то и пятилитровый баллон. Сколько же килограммов крема проглотило ее это маленькое, узенькое лицо?! Неохотно втирая крем и массировая его кончиками пальцев под глазами, на лбу, ей казалось, что массажем морщин становится еще больше… Или может, это она делает что то неправильно?.. Или похудела, потому и морщинок прибавилось?!.. Короче, что бы там ни было – картина отвратительная. Снова выключив свет она легла.
Тупо ныли мышцы ног… Вспомнилось, что уже два дня не занимается гимнастикой. Приподняв ноги, начала делать различные упражнения для живота.
Вообще то, - с раздражением подумала она, - нормальный человек делает зарядку по утрам, чтобы потом принять душ, позавтракать с удовольствием и так далее. А она?!.. Ведь она по утрам едва успевает одеться, накормить детей и собрать, потом накормить и собрать мужа…
А муж будто парализованный. Дашь ему есть – съест, не дашь – так и останется голодным. Дашь свежую сорочку, выглаженные брюки – наденет, не дашь – так и пойдет в несвежем.
Значит, и мужу она мать. Всему дому мать.
…И стало ей до тошноты противно от этой мысли. Устала она быть матерью.
А кем же ей хотелось быть? – подумав, начала крутить ногами все быстрей и от этого ей стало душно...
Вот плюнуть бы на все эти гимнастики, послать к чертям всю эту изнурительную диету и жить почеловечески...
С тех пор, как села на диету, совершенно расшатались нервы. Стоит почувствовать запах жаренной картошки, буквально все тело дрожит… Да что же это за мучение такое?!. Толстеет – ну и к черту, морщины – так пусть, хоть все лицо сморщится, волосы выпадают – да хоть лысой станет, дальше-то что?!. Кому интересна ее внешность, кому она хочет понравиться, делая все это… и сама не знает толком.
Последнее время и муж не приходит домой до тех пор, пока она не заснет. Видно, и ему противно смотреть на ее исхудалое от изнеможения лицо. Стоит ей заснуть, как в тут же раздается стук в дверь… и она вскакивает с бешено бьющимся сердцем, бросаеться открывать дверь с сонным лицом, растрепанной головой … смотрит в глазок и видит его - бледное, униженно улыбающееся лицо… А как войдет он в дом, мельком взглянет на нее...
А вид ее в тот момент будет зависеть от того, что приснилось ей перед тем, как раздался стук. Либо она ворчливо подвергнет его допросу, либо разразится проклятиями… Или же, вернувшись в спальню молча ляжет в постель, чувствуя себя самой несчастной женщиной на свете... а после пропадет у нее сон и сердце начнет биться неровно, до самого рассвета. Будет проворачиваться она в постели, заставляя себя хоть как то заснуть, или усядеться на краешек кровати и уставиться на спящего с полуоткрытым ртом мужа. А если хоть и заснет, то до утра будет видеть отвратительные сны.
При мысли об этом она ощутила, как охватила все тело нервная дрожь.
Ну, до каких пор это будет продолжаться?.. Сколько же можно человеку раздирать нервы, как на терке?!..
Вот потому-то и в своих тридцать лет она выглядит не все пятьдесят.
Да, стареет она со скоростью света… А как же не стареть то, вот с такой то жизнью?!.. И во сне она стареет. А однажды ей даже приснилось, как она стареет… Снилось сначало, что начинают зудеть ногти... она пытается почесать их, а ногти сыплются, как прозрачные семечки на ладонь... следом за этим, начинают зудеть зубы… и выпадают, оставаясь у нее в ладоньях... за этим уши, нос, грудь… все зудят и падают...
Вороча по воздуху ногами, словно ехав на велосипеде, старалась дышать все глубже и чаще. Так лучше ощущалась упругость мышц живота.
Что бы подумали люди, если б увидели, сколько сил она тратит, чтобы похудеть?!.. – подумала она.
Наверняка, соседи осуждающее глядят ей вслед. И родня в лицо улыбается, а между собой один Бог знает, что думают о ее ненормальной исхудалости?!.. На днях и старший брат с ужасом на лице оглядевшись на ее осунувшееся и ставшее похожим на кутаб, худое лицо, задумчиво качая головой сказал:
- Во что ты превратилась?..
И действительно, - подумала она - во что я превратилась?..
От неестественной худобы стала похожа чуть ли не на девочку-пятикласницу. Потому-то последнее время и дети не слушаются ее. Что ни скажет, смотрят на нее так, будто не слышат ее вовсе и смеются.
Самое странное, это то, что достигнув своей незаветной мечты, она ни как не утешалась. Весила она сейчас меньше, чем ей положено по росту, а хотелось еще и еще худеть.
Это подсознание ее… - подумала она со злобой – …это оно желает растворить и уничтожить ее!..
А самой ей жить не надоело. Вот и порою, не в силах удержаться, наедалась до отвала. А потом впадала в такое неистовство, что готова была распороть себе живот, влезть туда руками и опусташить все подряд.
Сумасшествие, какое… - подумала она.
…За стеной на лестнице слышались звуки шагов. Кто-то торопливо поднимался наверх, или спускался вниз?.. Время от времени где-то надсадно кашляли. Казалось, кашель этот, гулко отзывавшийся во всем блоке, доставляет кашляющему наслаждение…
Порою шаги раздавались совсем близко, у самых дверей, но в тот же миг где то рядом с гулким грохотом открывалась чья та дверь, шаги утопали там… и все стихало.
Внимательно прислушиваясь звукам шагов, ей все казалось что, это муж поднимается по лестнице, приближается к их двери… но постояв там на несколько секунд передумывает и опять спускаясь вниз удаляется... И так повторялось несколько раз.
Муж не хочет возвращаться домой.
…От гимнастики ли, или от чего-то другого заныло сердце...
Встав с постели, она широко распахнула створки окна. Сделав несколько глубоких вдохов, наслаждаясь свежестью воздуха, представила как, скоро станет совсем тепло, весеннее солнце будет слеплять глаза… Опять бесцеремонно расцветут деревья, запоют птички… Вдохновленные всем этим поэты разродятся глупыми стихами о весне, о почках…
Но никому и в голову не придет, что ведь каждый год повторяется одно и то же?!.. Весна, солнце, почки, чирикание… А кроме этого - в весне ничего и нет. И вообще, подумала она, весна – самое отвратительное время года. Есть нечто лицемерное в том, что этот старый и мудрый мир каждый год так преображается, молодеет, прихорашивается… Этому старцу больше подходят осень и зима. Так как, начинается и кончается он – зимой и холодом, старостью и смертью… И мертвых в этом мире больше, чем живых…
Дойдя до этой мысли, вдруг впомнила всех своих умерших родных… Мать, отца, дедушку с бабушкой, теть, дядь…
Все умерли… Осталась лишь она. Одна оденешенька… И завладели ею люди, которых знает всего каких-нибудь, десять-пятнадцать лет… Муж и двое детей...
Вот почему она хотела умереть. И еще ей каждый раз хотелось умереть когда приближалась весна. Каждый раз с наступлением весны - когда цветы пестрели, звонко запевали соловьи, травы зеленели, лица людей сияли как солнце, сердце ее наливалось злобной чернотой…
Потому, что все вокруг – сияло лишь весенней фальшью и наигранной искусственностью. Ведь и людской смех, и пение птиц всего лишь настроение… и бабочки умрут к заходу солнца, и у цветов жизнь – всего лишь неделя - две… А траву скоро высушит солнце, и она пожухнет.
Но иногда ни как не хотелось ей умирать… Стыдно было перед детьми за свое это желание - умереть. Ведь это все равно, что бросить их на полпути и сбежать. Зачем же рожала тогда?!..
Да разве знала она, рожая, что радость материнства приходит лишь после родов, когда прекращается боль и тело блаженно отдыхает, и еще - когда ты видишь рожденного тобой младенца. А чему радоваться теперь, когда они выросли?! Большие дети - большие заботы. Так и мама говорила…
…Никаких других высказываний о детях она больше вспомнить не смогла. Так значит выходит, не может она бросить детей и сбежать. Не имеет права, – подумала она и глубоку вздохнула.
Какое несчастье… Выходит, надо заслужить право даже и на смерть?.. Очевидно, и для смерти есть свои неписанные правила, сроки, разрешение.
Вообщем то все правильно. А вдруг, то что она испытывает сейчас, лишь мимолетное ее состояние?!.. Слава богу, ведь сколько пережила она таких состояний?!.. Сколько раз хотела покончить с собой?!..
И тут вдруг вспомнила, как стоя однажды, с ребенком на руках перед окном, внезапно захотелось ей броситься вниз… на руках, что-то лепечущим, жующим беззубым ртом яблоко дочкой… Долго потом ее преследовало видение этого самоубийства… как летит она, с малышкой на руке, кувыркаясь в воздухе… как падают они на землю и умирают смотря в друг-другу в глаза…
В то время, помниться, муж и дети были заодно. Первую половину ночи она ждала его возвращения, вторую половину - возилась с недавно родившимся сыном, а днем – с дочкой. Не забывается, как изнуренная усталостью, бессонницей, она то и дело волком набрасывалась на первого попавшегося под руку. Помнится, даже в смотря в зеркало замечала, как изо дня в день становится похоже на волка…
Собственно говоря, она и сейчас похожа на волка. Нет, не на волка, а на собаку. Собаку с умными и преданными глазами.
Такое с ней бывало и раньше… до замужества. Бывало, уставала от жизни так, что не хотелось даже просыпаться… Да, бывало. Но никогда так долго не продолжалось. Желание смерти всегда через день-другой проходило. Улетучивалось как запах тяжелых духов. А потом в душе тысячу раз приходилось благодарить Бога за то, что еще жива, за то что жизнь прекрасна, полна смысла и тайн и тог далее и тому подобное.
…В блоке кто-то заливисто смеялся, казалось, вот-вот задохнется... Причем нельзя было разобрать – женщина это смеется, или мужчина.
Плотно захлопнув окно, она задернула занавески. Обернулась, посмотрела на часы. Скоро два.
Легла в постель и уставилась в темный потолок.
…В блоке теперь было совсем тихо. Все двери были крепко заперты. Словно закрылся и сам подъезд в их дом. Приди сейчас муж, не сможет и двинуться в этой тяжести тишины, подняться наверх…
От тишины ли, или еще от чего, послышались звуки вещей…
Вот тихо зашуршали пакеты с бельем, стопками сложенные в шкафу. Словно устали от тесноты и теперь слегка расслаблялись, отдыхали… Заскрипели и половицы, будто кто то ходил на них босиком и осторожно, чтоб ни привлечь ее внимания...
Когда в доме воцарилась полная тишина, начала откуда то надвигаться на нее жгучее дыхание беды, произошедшей не давно…
Да… это не просто тишина… - подумала она вскочив с постели и села на краешек кровати.
Случилась что то… какая-то катастрофа. Поэтому и муж никак не возвращается домой. Сегодня прямо с утра чуяло ее сердце… и с полудня мужа не было и на работе... Наверняка, опять он с другом со своим – следователем этим, с тупым выражением на лице, поехали загород, якобы с «друзьями» встречаться…
И тут представилось ей как муж, опьяненный после долгого застолья садится в машину, включает мотор… От тепла мотора веки у него опускаются, челюсть отвисает… Ведь вечерами, когда темнеет, машин на дачных дорогах становится больше… и они слепят глаза встречным машинам острыми, как жало, лучами фар…
…Из детской послышался крик. Эта дочка закричала во сне:
- Ты маленький!.. Ты сам маленький!..
Видимо, опять во сне с сестрой спорила.
Совсем несправедлива она к младшей дочери, - подумала она, - всегда защищает старшую. Вот почему когда она часто ловит на себе взгляд ее исподлобья, полной отчаяния…
И тут заныло сердце от того что, бедняжке приходиться половину дня, пока она в перерыв не забегает домой, сидеть одной в четырех стенах, ждать ее под дверью, бледная от страхов… открывать дверь, будто кто-то налетит на нее… сожмет ей рот и задушит черными руками…
И каждый день, входя в дом, она говорит девочке одно и то же.
- Уроки сделала?
- Угу.
- Кушала?
- Угу.
- Никто не звонил?
- Нет.
- Иди, умойся.
Потом садятся они друг против друга и молча едят. А лицо девчонки по-прежнему остается бледным, будто кто-то и в самом деле, до ее прихода напугал ее… выскочив из-за угла, зарычал на нее, как монстр бешенный...
Один Бог знает, что происходит в этих больших, тихих комнатах, пока она не вернется в перерыве домой, чтобы накормить девочку и отправить ее в школу… - подумала она с болью на сердце - какие стуки, какие скрипы и шепоты доносятся из каждого угла квартиры?!..
- Не будешь бояться до моего прихода? – так она успокаивала себя каждый день, перед тем как, выйти из дома. А девочка качая головой, спокойно смотрела ей в лицо.
- Если соскучишься, включи телевизор. А лучше всего – повтори уроки.
В последнее время она с ужасом замечала и то что, чем дальше, тем больше дочка становилась похожей на нее... От этого и раздражала видимо. Потому, что смотрев на дочь, она видела собственное детство…и тогда ей казалось, что все начинается сызнова: опять те же темные, душные школьные годы… короткое студенчество, потом замужество, дети, бессонные ночи…
Дочка была олицетворением тех лет, которых она хотела все стереть, уничтожить, раз и навсегда покончить с ними.
…Со двора раздался душераздирающий кошачий вопль… На этот раз будто кричала не кошка, а где-то поблизости оплакивали умершего…
Вой резко оборвался.
…Нет, не мог муж так надолго задержаться, ничего не сообщив о себе.
Сердце ее беспокойно забилось. Отяжелевшие веки раскрылись. Сон пропал.
Что же будет с ней, подумала она, если муж попадет в аварию и погибнет?!..
Да-а… случилась авария... И в этом была некая неизбежность.
Ведь долго так продолжаться не могло. Вот и наступил день, – подумала она и представила себе эту картину в разных вариантах…
…Машина перевернута… Из-под нее торчит посиневшая, безжизненная рука мужа… Разбитое рулем лицо обезображено до неузнаваемости…
…Автомобиль потерял управление и, переворачиваясь в воздухе, летит в пропасть… Из машины доносится ужасающий крик мужа…
Конечно же, случилась авария… Ведь она давно должна была случиться. Ведь не раз она предчувствовала, и во снах не раз видела, как он умирает… подыхает, шепча ей в ухо, что то о любви...
Потому что, нельзя было больше так жить… При всей этой скрытой неурядице с таким спокойством, с такой вот, степенной размеренностью, будто ничего не происходит…
У каждого в жизни бывает масса неурядиц, взлетов и падений. У кого-то близкий умирает, другой сам кончает жизнью… один бездетен, у другого столько детей, что не может их прокормить...
И стала она перебирать в памяти истории о «сладкой жизни», «жизни в полоску», «горькой жизни»…
Да, с этой ночи у нее начинается полоса трагедий. С этой ночи жизнь будет показывать ей лишь свои черные стороны. Потому что муж ее умер. Умер…
…С этой мыслью она решительно поднялась с постели и в свете уличного фонаря взглянула на стенные часы.
Часы показывали половину четвертого.
Осторожными шагами подойдя к окну, стала рассматривать безлюдный, темный город. Бесконечные ряды ровных коробок - серых, каменных домов, напоминающих надгробия…
Надо будет обзвонить родню мужа и предупредить… - подумала она, с сильными биениями сердца.
Но о чем предупредить, - подумала она тут же - что сказать?! Что он умер?! А если он жив?!
Нет, точно умер, потому что ощущала она уже себя совершенно одинокой. Настоящей вдовой.
Прибраться бы в доме, - скользнула мысль - привести себя в порядок. Потому что как только рассветет, найдут тело мужа и привезут домой. Или сразу отправят в больницу на вскрытие. А она будет сидеть за дверью морга, плакать и ждать. С черным платком на голове, в черном платье…
Потом вся эта сцена представилась ей, как на яву…
Как заплаканная, в черном платье заходит она во двор больницы… Как находит безжизненное тело мужа, среди мертвых, лежащих на холодных плитках полутемного морга, пахнущего сыростью… как бросается она на него и рыдая оплакивает…
…И тут вдруг вспомнилось ей, что ведь нет у нее ни одного приличного черного платья, такого, чтоб можно было в нем на людях показаться. Завалялось где-то одно, сшитое три-четыре года назад, но ведь он будет на ней висеть, так как с той поры она сильно похудела?!..
…Выйдя в коридор, она включила свет и долго покопалась там в стенном шкафу, стаскивая оттуда тяжелые чемоданы, так как вспомнила, что то самое черное платье в позапрошлом году она свернула и сунула в какую-то из них.
…Замок одного из чемоданов был открыт и оцарапал ей ногу. Из ранки потянулась струйка крови… Побежав на кухню, оставляя за собой отметины крови на полу, достала там бинт с аптечки и начала бинтовать себе ногу.
Перевязывая, кровь все промакалась на белизну бинта… и представилось ей тело раненного мужа… лежавшего сейчас где-то… и так же истекавшего кровью… И стало не по себе от этой мысли.
…Вернувшись обратно в коридор, она долго стояла, разглядывая капли крови на полу, напоминавшую следы катастрофы, только что случившейся где то вблизи. Притощив из балкона швабру с мокрой щетиной и еле преодолевая отвращение, принялась она вытирать липкие пятна. После чего вернулась в комнату, открыла чемоданы, высыпала содержимое посреди комнаты.
…Черное платье обнаружилось в маленьком саквояже.
Достав его оттуда и приложив к себе, выяснилось что, надо будет сузить его с обеих сторон ровно на четыре пальца.
Пришлось принести из кухни коробочку с нитками. Вставив нитку в иголку, она еще раз посмотрела на часы.
Часы показывали без четверти четыре.
Скоро рассвет. – подумала она и вывернув платье наизнанку, начала наметывать стежок за стежком.
…Ну, придет она в этом платье в больницу, и что там с ней будет?.. Как надобно будет себя вести?! - подумала она.
Первое, что понадобиться, это наверное - с рыданиями подбежать и броситься на тело мужа…
И тут вдруг вспомнилось, как вела себя мама, когда умер отец…
Мама тогда не плакала. Лишь молчала бледным, траурным лицом.
А под глазами открылись темные ямки:
- У нас - мусульман неприлично оплакивать мужа. - припомнила она слова матери.
Так что, плакать совсем не обязательно. – подумала она и вдруг ей стало грустно… Откуда то вспомнились те давние времена, когда еще ходила она в невестах... как дико ревновала мужа, до утра торча на балконе, мерзнув от холода, ждала его… как тайно прочитывала все бумажки и блокноты, найденные в карманах его пиджака и брюк…
…Нет, в больнице она тут же начнет плакать, отвернувшись к стене. Она хорошо знает свой характер. Когда плачет, ей обязательно надо опереться на что-нибудь. Силы ее иссякают от слез что ли?!..
Наверное, к ней подойдут, уведут куда-то, успокоят.
А вдруг никто не подойдет? Что если о ней забудут?!
…Уколола иголкой палец. Из ранки показалась кровь.
Бинт был рядом. Отрезав еще кусок перевязала она и палец, подумала, что это она думает о таких глупостях?! Лучше бы ей себя пожалеть. Одинокая, с двумя детьми на руках…
Продукты, которые муж, обливаясь потом, тащил с базара и втискивал в холодильник, кончатся через пару дней. И ей самой придется отправиться на базар, тащить домой тяжелые корзины, чувствуя, как набухают жилы на руках, как горят ладони.
Но зачем ходить на базар, если мужа уже нет, - вдруг подумала она. Сама она всю жизнь на диете, а дети, слава богу, кроме фруктов и сладостей ничего не едят.
И тут что то, вроде бутончика раскрылся у нее внутри…
Выходит, нет необходимости таскаться на рынок, мыть купленные там перепачканные землей картошку и лук, отмывать от крови мясо, раскладывать продукты по местам…
Купит десяток яиц, творога немножко обезжиронного, сунет в холодильник, вот и дело с концом. И дети сыты и ей хорошо…
Как хорошо, что есть яйца… - подумала она, вышивая подол платья - Замечательная это вещь! И рук не пачкают и не воняют. И готовить их - одна минута.
При мысли об этом вдруг почувствовала некое облегчение. Какое счастье, что ей не придется больше готовить обед?!.. С этой минуты заканчивается и знойная война с мясорубкой - с ее главным врагом. Ведь лезвия ее от частой заточки уже давным давно утончились, будто крылышки бабочки, и вместо того, чтобы перемалывать мясо, веревкой наматывали его на себя. Если не надо будет готовить обед, то теперь ни к чему воевать с этой упрямой машиной, с жутко воющим мотором. – подумала она все новым и новым облегчением. Потом ей стало ещё легче от следующей мысли…
Ведь она избавлена и от металлической щетки, которой ежедневно моет жирную посуду и от необходимости по три-четыре раза в день мыть газовую плиту от жирных пятен…
Да-а, думала она, чувствуя, как по всему телу разливается некое, розовое тепло… - от скольких неприятностей она избавлена?! И ей вспомнились сразу все домашние обьязанности, ненавидимые годами, но которые вошли в ее плоть и кровь, снились даже по ночам…
С этой ночи она избавилась от них… - подумала она и заметила, как от этих мыслей пробежала легкоя дрожь по телу.
Неужели отныне заживет она спокойной, нормальной жизнью?..
В предвкушении будущей свободы, начали представиться ей множество мыслей о том, как будет теперь по-иному двигаться жизнь… и было ясно одно - все это даст ей возможность полностью преобразиться, стать совершенно новым человеком.
…Один бок платья был уже готов. Продев в иголку нитку, принялась за другой бок, думая теперь о том что, отныне она свободна и может жить, как ей угодно. Может спать сколько хочет и идти куда захочет…
А куда хочет?.. – вдруг резко подумала она. В театр, на концерт, еще куда то?..
…Оба бока платья были готовы. Сняв ночную сорочку, надела платье и подошла к зеркалу.
И платье было из тех времен. Ведь сшила она его, когда только-только стала невестой.
Прижавшись к плечу лицом, она понюхала его и ощутила, как кружится голова.
Платье пахло той нежной, застенчивой, краснеющей от каждого слова девушкой...
Неохотно сняв платье и надев халат, она оглядела кучу одежды, валяющейся на полу, пустые чемоданы с поднятыми крышками…
За сколько же лет скопились все эти вещи? Когда успела износить она столько платьев?! Как долго она живет…
Пройдя в другую комнату и включив свет, уселась она перед швейной машинкой, привычно наладив ее, принялась строчить платье по наметкам.
И тут вдруг, увидела себя, как то со стороны… Женщину, строчившее черное платье для похорон мужа…
…Сердце сжалось, на глаза покатились слезы и каплями попали на черный шелк платья... И так, вся в слезах, все гнала она строчку за строчкой, все думая о похоронах, о церемонии которой ей предстояло преодолеть.
Закончив работу, надела платье и подошла к зеркалу.
Все было точно по фигуре.
…Светало. Через час, - подумала она, - уже можно начинать звонить родне мужа. Пусть пока еще спят. Трудный день ожидает всех в переди.
Уперши руки в бока, она уставилась на разбросанные по полу одежды. Среди зимних вещей виднелись старые рубашки и брюки мужа...
Их она свернет в узел и раздаст нищим. И все эти платья надо будет выбросить, чтоб не мозолили глаза прошлым. Прошлое прошло.
…В дверь постучали… и ей показалось, что это стучат не в дверь, а по ее голове.
Кто это заявился в такое время?!.. - подумала она, вся затрепетав. И в тот же миг поняла, кто это может быть!.. Ведь это он - муж!
Так значит, он не умер. Живой… Вернулся.
…На этот раз постучали громче. Потом раздались подряд три звонка.
Видно, муж уже не боялся разбудить детей.
Стучи-стучи, хоть до мозолей!.. – подумала она при себе. – Все равно не открою. Посмотрим, что дальше будешь делать?!..
…Звонок дребезжал непрерывно. Кажется, и дети проснулись.
Из детской послышался шум. Кто-то открыл дверь детской и выглянул в коридор:
- Мама… мама…
- Что?
- В дверь стучат…
- Слышу, иди спать.
Вот, как значит… Она тут хоронит его, готовит себе траурное платье, плачет, изворачивая себя на изнанку, а он Бог знает, где шляется…
И тут она почувствовала как, комок наступил ей на горло… и ей снова захотелось плакать, зарыдать...
Какая же она дура?!
…Грохот разносился уже по всему дому...
Нервы ее не выдержали. Бросившись босиком в коридор, она включила свет и посмотрела в глазок.
…Муж, стоявший с виноватым видом по другую сторону двери смотрел прямо на нее…
- Чего тебе?..
- Открой.
- Не открою.
- Говорю тебе, открой, не позорь нас. Люди спят.
- …
- Открой, говорю, не то…
- Что «не то»?..
- Сама знаешь.
- Не знаю.
Дверь задрожала от неожиданного сильного удара...
Из детской послышался жуткий, детский рёв…
Пришлось открывать.
…Муж зашел с каким-то свёртком под мышкой. Положив его перед зеркалом, с недовольным лицом искосился на нее.
- Здесь тебе что, гостиница, чтоб приходить когда вздумается?
- …
- Я к тебе обращаюсь.
Муж не торопясь разворачивал сверток. Развернув и указав на него рукой, сказал:
- Это телефон.
- Зачем мне телефон?
- Ты же сама на днях говорила.
- Я много чего говорила. Почему же остальное не запомнил?..
- А что ты говорила?..
- Говорила, что здесь не гостиница, придешь поздно - будешь ночевать в парадной.
- Ну, ладно, хватит. Дело вышло.
- …что ладно?! Ты запомнил только про телефон, да? А как же, ведь проще простого купить телефон, нежели придти домой вовремя, сидеть со мной…
Муж молчо переобувался.
- Зачем ты пришел?
- …
- Тебе что, негде переночевать, да?.. Поэтому купил телефон, да? Это что, взятка?
- С ума сошла. – бормоча под носом, муж прошел на кухню.
…Ему до смерти хочется спать, - чуть ли незадыхаясь от ярости подумала она, - ведь сразу видно, на ногах еле держиться. А копается… ждет чтоб она легла, заснула и лежала рядом молчаливая и неподвижная, как труп.
Он с удовольствием и с мертвой бы поспал, только бы не слышать ее ворчаний.
Наверное, он хочет, чтобы она умерла… – подумалось ей в ярости. Потому что, надоело приносить ей каждую ночь «взятку» - лишь бы молчала. Надоело, видимо, опустив голову, точно нашкодивший ребенок, слушать ее брань. Его тошнит от одного ее голоса. Он сыт по горло ее попреками, которыми она осыпает его, когда просыпается, чтобы открыть ему дверь.
Да, надоело ему возвращается в эту тюрьму. И поэтому, еженощно медленно поднимаясь по лестнице, он молит Бога ниспослать ей смерть… Или когда она засыпает, приподнимаясь на локоть, он долго смотрит ей в лицо, прислушиваясь к ее дыханию и думая, когда же он наконц то прервется?!..
…Муж все еще возился на кухне. Пил воду, или мыл руки?!
Слышался шум воды.
Вслушалась повнимательней и поняла что, это – шумит вода в ванной.
На цыпочках подойдя к ванной, она осторожненько оглянулась во внутрь.
…Дверь ванной была полуоткрыта. В раковину с шумом стекала вода из крана. Муж сидел на краешке ванны, опираясь локтями о колени и думал о чем то.
- Зачем ты тут сидишь?
- …
- Чего ждешь?
- Ничего, иди спать.
- А почему не идешь спать?
- …
- Тебя тошнит, да?
- А почему меня должно тошнить?
- От меня.
Муж устало вздохнул и будто кому то, в сторону сказал:
- Опять начала.
- Слушай, - сказа она - если тошнит, так и скажи. Чего ты боишься?
- Ничего я не боюсь.
- Тогда скажи прямо.
- Что сказать-то?
- Скажи: «Я тебя не люблю!»
- Но ведь это не так!
- Нет, так.
- …
- Если боишься разводиться, то официально развод оформлять не будем. Только, ради Бога, не лги. Скажи правду, чтоб я знала, что мне делать.
- А что ты собираешься делать?.. – вдруг прикрыв воду, муж пристально уставился на нее.
- Ну… - сказала она и почувствовала, что что то вроде вины… некое смущение, обволакивает ее с ног до головы. - Мне просто надо знать.
- И что?.. – сказал муж и глаза его превратились будто в прожектора, освещающие всю ее душу.
…Тут она почувствовала, как краснеет…
И едва она начинала краснеть, муж разом вспыхнул… помутневшие от бессонной ночи глаза его нервно засверкали. Словно что-то неприличное было в том, чего она никак не могла договорить чего то:
- Ну, что молчишь? Почему не продолжаешь?.. – сказав, он стал нервно трясти правым коленом.
Она почувствовала, как вся пылает…
…Муж сидел на краю ванны и в упор смотрел на нее. Потом резким движением захлопнул дверь перед самым ее носом и накинул крючок.
…Дети стояли по среди коридора с сонными, побледневшими от испуга лицами:
- Мама, что папа там делает?
- Папа умер!!!..
Это крикнул муж. Голос его гулким эхом отозвался сначала в ванной, а потом разнесся по всему дому.
Дети хором заплакали.
Отправив детей спать и долго успокаивая их там, она думала, что вот так начинается каждая весна.
Да будь она проклята!..

1986

Комментариев нет: