Роль на прощанье, или вокзал для актрисы

(трагикомедия в двух частях)

ДЕЙСТВУЮУЩИЕ ЛИЦА:


Гюльтекин Сарабская – знаменитая актриса; возраст - за 60.

Хасай Мурадов – народный писатель; возраст - за 70.

Контролер – бывший сотрудник КГБ; возраст – за 60.

Продавщица семечек – деревенская женщина средних лет, одетая по-цыгански.

Продавец газет – бойкий молодой человек, возраст - 30-35.

Нищий – полноватый мужщина; возраст - за 60.

Режиссер, рабочие, пассажиры и другие.




ЧАСТЬ ПЕРВАЯ



Место, напоминающее вокзальный перрон. Справа виднеется установленное на колесах расписание движения поездов. Слева - тянутся пустые рельсы, над ними семафор, горящий то красным, то зеленым светом. В центре на высоком столбе, похожем на фонарный, висят круглые вокзальные часы. Вокруг них расставлены фонарные столбы и скамейки.
За прозрачной стеной, на заднем плане, по ходу событий двигаются, сливаясь, тени пассажиров с чемоданами в руках.
Где-то вблизи слышатся звуки медленно приходящего в движение поезда. Взволнованные, беспокойные голоса пассажиров, выкрики носильщиков: «Дорогу! Дорогу!», грузовыми тележками взрезающих поток пассажиров, сливаются в знакомый нам вокзальный гул.


Голос из репродуктора: Внимание! Внимание! К сведению пассажиров! Начинается посадка со второго перрона на поезда, отправляющиеся с третьего, шестого и четвертого пути! Просьба к пассажирам - подойти ко второму перрону. Повторяю: начинается посадка со второго перрона на поезда третьего, шестого и четвертого пути…


Сцена медленно освещается. Вокзальный шум постепенно смолкает и на перроне воцаряется тишина.
Слышится музыка из оперы «Пер Гюнт», и на сцене появляется Гюльтекин Сарабская в черной одежде до пят, напоминающей одежду неких трагических театральных героинь, зажав под мышкой маленький ридикюль, она везет за собой большие черные чемоданы на колесиках, высматривая себе место на скамейках. Разместив чемоданы у одной из них, она подходит к рельсам, перешагнув через барьер, спускается на пути, и вглядывается вдаль. Возвращаясь, на что-то наступает, поскользнувшись, еле удерживается на ногах. Наклонившись, поднимает большую, красочную афишу, читает.


Гюльтекин: Это еще что?.. (читает) Женщина под поездом… Ой!.. Женщина, под поездом!.. Что за дурь?!.. (кривится, зрителям) Какая примитивщина?!.. Фабула нелепая?!.. (комкает и бросает в сторону афишу, окликает проходящих неподалеку рабочих с поклажей) Эй, детка, подай-ка мне руку… Видишь ведь, застряла...


С помощью рабочих поднимается на платформу, отряхивает с себя пыль. Рабочие уходят. Гюльтекин подходит к расписанию движения поездов, достает из ридикюля похожую на билет бумажку и сверяет написанное там с расписанием, потом кладет бумажку обратно в ридикюль, проходит и садится на скамейку рядом с чемоданами. Вынимает из ридикюля антикварное зеркальце и, глядя в него, приводит в порядок волосы и макияж.
На противоположной стороне перрона появляется Хасай Мурадов, с заросшим лицом, в поношенной одежде, напоминающий бездомного уличного бродягу. Не замечая Гюльтекин, нетвердым шагом он проходит в центр перрона, останавливается напротив часов, пытаясь сверить показания их стрелок со своими потертыми часами, однако то ли от слабости, то ли от нетрезвости своей не может удержаться на ногах и пятится назад.
Где-то неподалеку слышен стук колес и длинный гудок отъезжающего поезда.
От звука гудка Хасай вскидывается и, глядя вслед невидимому удаляющемуся поезду, задумывается, достает из кармана мятый платок, вытирает им глаза, нос. Когда окончательно стихают звуки поезда, он направляется к одной из скамеек, на противоположной стороне перрона вдруг замечает сидящую на скамье Гюльтекин и, пораженный, застывает на месте. Далее, отходя осторожным шагом в сторону, он «прячется» за одним из фонарных столбов.


Гюльтекин: (Не замечает Хасая, положив зеркальце в ридикюль, тоскливо оглядывается вокруг) А вот и вокзал… где веет лишь разлукой и печалью… (внезапно меняется, с фальшивой улыбкой на лице) А отчего печалью?.. Быть может, наоборот?.. Быть может, веет здесь совсем иным?!.. Быть может, он и есть - единственный путь спасения от безысходности?!.. (умолкает, сама с собой) Нет, не так было… (пытается вспомнить; затяжная пауза; Хасай прислушивается; слышен звук отъезжающего от одного из перронов поезда: поезд набирает скорость, удаляется и пропадает; снова входит в роль, принимает другой образ, вздыхает, с тоской) Вот и вокзал… место трагичного конца чего- то… Печалью полон он… (умолкает, с фальшивой улыбкой) А отчего печалью?.. Как может источать печаль начало все новых и новых начал?.. (встает, лицо выражает бунт и победу) Воистину!.. (оборачивается туда, откуда пришла) Печалью были лишь они!.. Былое - унесенное куда- то прочь!.. (голос понижается) Былое… унесенное куда- то прочь… (зрителям) …оставив в памяти всего лишь горькую печаль… (голос вдруг меняется, траурным тоном) …Не унесенное куда-то прочь, не став былым… а продолжающее жить в тебе, въевшись в дух и плоть твою… (вдруг с безумной улыбкой) Это ли конец тех пылких, сладких грез?.. (застывает в молчании с безумной улыбкой на лице)


Где-то поблизости раздаются голоса вокзальных ребятишек: «Семечки-семечки!.. Хорошие семечки, дяденька!..»
Музыка стихает. Осмелев, Хасай выходит из-за фонарного столба и делает несколько осторожных шагов к скамейке, где сидит Гюльтекин, но вдруг останавливается, какое-то время нерешительно топчется на месте и снова «прячется» уже за другим столбом. Гюльтекин Хасая не замечает.


Гюльтекин: (откинувшись на спинку скамейки, переводит дыхание, душевно)…Что все это было?.. (задумчиво) Яркий слепящий свет прожекторов… (внезапно заворожено) …напоминающий безмолвное, темное море, тихий зрительный зал… (молчит, разнеженно) …потоки восторга и любви, текущие оттуда к тебе - на сцену теплыми, воздушными волнами… обволакивая твои руки, ноги… (прикрыв глаза, умолкает, траурно) А далее тишина… Тишина и темнота… (подняв голову, смотрит вверх) …и шорох занавеса, медленно опускающегося откуда-то сверху топором палача на плечи… (в ужасе) Трагический конец, напоминающий чей-то день кончины, с дуновением смерти... (опустив голову, умолкает. Откуда-то издалека раздается протяжный гудок поезда. Вдруг на одном дыхании) …И остается лишь одно… поскорее добраться до гримерной... содрать с себя, словно кожу, все, что на тебе… (нервными движениями теребит на себе одежду)…и броситься вон из этого чертова гнезда!.. (пауза, вдруг обессиленным голосом) …Зная, что завтра туда вернешся вновь… И не только потому, что некуда будет тебе идти… Еще и потому… (умолкает, потрясенная, вдруг громко, небесам) Просто потому что… быть настоящей уже больше не за - хо-о-чет-ся-я-я!!!..


Гром взорвавшихся аплодисментов… взволнованные крики «Браво-о-о!..» Музыка. Гюльтекин, закрывая лицо руками, начинает раскачиваться в такт музыке, руки у лица, кружится по сцене, словно в танце. Кружась, двигается к фонарному столбу, за которым «прячется» Хасай. Чтобы не столкнуться с Гюльтекин, Хасай отходит в сторону, меняет место, однако избавиться от «преследований» Гюльтекин ему не удается. Они сталкиваются. Музыка обрывается. Гюльтекин смущенно возвращается на место, садясь, исподлобья взглядывает на Хасая.


Голос из репродуктора: Внимание! Внимание! К сведению пассажиров: начинается посадка на поезд Баку-Тбилиси, отбывающий в 19.30, с четвертого перрона. Повторяю…


Оба якобы внимательно слушают голос из репродуктора, потом деловито сверяют часы. На перроне вновь воцаряется тишина. Оба суетливо, неловко возятся на месте.
Хасай, набравшись смелости, приводит себя в порядок, делает несколько шагов к скамье, на которой сидит Гюльтекин, но, оробев, останавливается.
Гюльтекин открывает свой ридикюль и, что-то напевая себе под нос, как ни в чем не бывало, приводит в порядок макияж, в то же время исподтишка наблюдает за действиями Хасая.
Хасай, осмелев, наконец, выходит из-за фонарного столба.


Хасай: (сделав несколько шагов в сторону скамьи, где сидит Гюльтекин, опять останавливается, растерянно Гюльтекин) Я вот… все смотрю на вас… и хочу сказать… (умолкает, с улыбкой опускает голову) Ну, вы поняли, да, наверно, о чем я …
Гюльтекин: (подозрительным взглядом оглядывает Хасая с головы до пят, вдруг задиристо) Что, деньги нужны?.. (не дожидаясь ответа, открывает ридикюль, достает купюру, величаво протягивает) На, возьми!..
Хасай: (вздрагивает) Нет-нет! Что вы?..
Гюльтекин: Бери-бери, не стесняйся… (грустно зрителям) Уж кто-кто, а я-то знаю, что такое нужда.
Хасай: (растерянно) Вы меня не так поняли. Я - не нищий… (обиженно) И ничего от вас мне не надо. И вообще это вот мне не свойственно. Я… просто хотел сказать… (снова, потупившись, растерянно смотрит под ноги, вдруг взволнованно зрителям) Что же это я хотел сказать?..
Гюльтекин: (переставляя чемоданы, с уставшим видом) Ну что ты скажешь?.. Я и так все вижу…
Хасай: Видите?.. Что?..
Гюльтекин: (поворачивается, смотрит на Хасая) Тени под глазами (вдруг участливо) Который день голодный, а, бедняга?..
Хасай: (проводя пальцем под глазами) …Это вы о них, что ли?.. Так это ведь не тени?!..
Гюльтекин: Не тени?.. Так что же?..
Хасай: Это… (подыскивает слова) …строение моего лица. С детства.
Гюльтекин: (скрестив руки, оглядывает Хасая). Так ты, значит, вроде как го-о-рдый, да?..
Хасай: (обиженно отходит) Вы меня оскорбляете!.. (ему вдруг становится плохо, покачнувшись, хватается за сердце.)
Гюльтекин: (зрителям) С каких это пор дать денег - считается оскорблением, а?.. Пожалела, помочь захотелось, не хочешь, ну, и Бог с тобой! (кладет деньги обратно в ридикюль, вдруг, заметив состояние Хасая, вскакивает, подхватывет его и тащит к скамье) Эй-эй-эй?!. Что это с тобой?.. Дорогой, я ведь...
Хасай: (в бреду)…и они так думали… и вы вот так думаете… Но ведь ошибаетесь… (внезапно, отпрянув от Гюлтьекин, нервно кричит зрителям) Все вы ошибаетесь!!.. Ничего такого не было!!.. Всегда я оставался верен своим идеалам!.. И сейчас также!.. И сегодня…
Гюльтекин: (обнимает Хасая, тихо ему на ухо) Послушай, ты в детстве менингитом не болел, а?
Хасай: (бьется в объятиях Гюльтекин) …и душу свою… ни за что не продавал!.. Потому что… потому что верил!! От чистого сердца!!! До конца!.. До последнего дня!..
Гюльтекин: (волочет Хасая и сажает на скамейку, снова тихо) А желтуху, не перенес случайно, а?..
Хасай: (приходит в себя, садится, выпрямившись, жалостливо) Вот это точно не помню. Но погодите-погодите… Кажется, припоминаю… Да-да-да, однажды, в детстве, помню, голову мне туго забинтовали... и мама… Да-а… (завороженно) Смотрела мама на меня откуда-то сверху и плакала…
Гюльтекин: (в сторону, тихо) Глядя на тебя, самой плакать хочется, что же матери твоей оставалось?! (достает из ридикюля веер и обмахивает им Хасая, зрителям) Ну, это у меня врожденная способность!.. Стоит краешком глаз взглянуть на человека, как тут же вижу его насквозь!..
Хасай: (приходит в себя, пугливо оглядывается) …Г-где это я?.. (руками ощупывает себя, растерянно сам себе) Что это было со мной?..
Гюльтекин: (не обращая внимания на Хасая, зрителям) …Стою, значит, я однажды на остановке и вдруг вижу…
Хасай: (словно впервые видит Гюльтекин, с округлившимися глазами) Вы… а вы кто… извините?..
Гюльтекин: (скривившись, молча смотрит на Хасая) Это я - кто?.. (зрителям, с нервным смешком) Да, случайная прохожая…
Хасай: (в ужасе) Прохожая???
Гюльтекин: (Касается рукой головы Хасая, снимая испуг) Бисмиллах- бисмиллах!.. (зрителям) И я вот точно так же, точно так же испугалась тогда. Ну, точь в точь так!.. Язык запал… (пытаясь показать, широко открывает рот, оттягивая язык к гортани) …уш-шел куда- то.. (говорит невнятно, оттого что втягивает язык в гортань)…в глубь горла…
Хасай: (лицо просияло) Ах, да-а, вспомнил!.. (вдруг смолкает, растерянно пытается что-то вспомнить, неловкими движениями приводит себя в порядок) Только что… я все прекрасно помнил… (вдруг взволнованно зрителям) А что случилось потом?..
Гюльтекин: (не слышав Хасая, продолжает, зрителям)… …Потом позвали доктора. Доктор осмотрел мне белки глаз и сказал: «Желтуха!..»
Хасай: (испуганно) Доктор?.. Ах, до-о-кто-ор…
Гюльтекин: (не слышит Хасая, зрителям) А мама, рассмеявшись, сказала: «О чем ты, детка, у нас в роду такой болезни не было… (вдруг нервно) У нас все померли (вдруг со злобой) …от черной язвы!..
Хасай: (радостно) …Вспомнил!.. Клянусь этим белым светом, вспомнил!..
Гюльтекин: (прерывая свою речь, с недовольным лицом Хасаю) Ну, что ты опять вспомнил?..
Хасай: Знаете, что я хотел вам сказать?.. Вот только имя ваше…(замолкает, пытаясь вспомнить)…все стараюсь вспомнить, никак не могу… Минуточку-минуточку… (пытается привести в порядок волосы, задевает рукой очки, они соскальзывают с лица и падают)
Гюльтекин: (наклонившись, поднимает очки, аккуратно надевает их на глаза Хасаю, участливо) Зачем тебе мое имя, дорогой ты мой?..
Хасай. Имя?...(волнуется) Но вы же не знаете… Ведь я… Я - ваш поклонник!. (Гюльтекин хоть и меняется в лице от этих слов, но сразу берет себя в руки. Музыка) С вашего позволения... (поднимается и становится на колени перед Гюльтекин)…разрешите поцеловать вашу ручку!.. (целует руку Гюльтекин)
Гюльтекин: (беспокойно оглядываясь) Встаньте. Встаньте же, прошу вас. Люди смотрят… Что скажут?..
Хасай: (на коленях) Пусть говорят, что хотят!.. Вы… Ведь вы великая актриса!.. Ведь перед вами… (подыскивает слова)
Гюльтекин: (нервно, в сторону) Боже мой...
Хасай: …перед вашим великим талантом!.. все, всё человечество должно стоять на коленях!..
Гюльтекин: Прошу вас, успокойтесь… (оглядывается по сторонам, тихо) Вы меня с путаете кем-то. (вдруг умолкает, вздыхает и с грустью зрителям) Но вот с кем?..
Хасай: Путаю?.. О чем вы говорите? Ваш голос… Я узнаю его из тысяч голосов!.. (вдруг оборачивается к зрителям, громко)
Став камнем, зазеленела я травою!..
Увяв травою, ожила я хищником!..

Гюльтекин: А-а-а?!.. Поняла… Поняла, о ком речь… Вы наверное, о той известной актрисе... Она… (став в позу, подняв носик кверху, поводит плечами)
Хасай: Ага-ага…
Гюльтекин: Ну, ведь я не она.
Хасай: Не она?.. (надевает очки, внимательно вглядывается в Гюльтекин, взволнованно обмахивающуюся веером) Как это - не она? Те самые выразительные глаза… полный любви и мести суровый взгляд!.. Тот же лоб!..(отодвинувшись, снова всматривается в Гюльтекин, теперь на расстоянии) Тот же высокий, красивый лоб ученого!.. (поворачивается к зрителям, с прежним пафосом)
Две души, ужившись в печальной груди,
Хотят все сорваться одна от другой…
Всем привязана к земле одна,
Но другая - рвется в небеса!..
Гюльтекин: (настроение ее меняется, веер зависает в воздухе, с грустью) Она больше не рвется…
Хасай: Кто?..
Гюльтекин: (траурным голосом) Душа. Моя душа... (вдруг, будто ужаленная, безумными движениями что-то ищет на себе) …с которых пор исчезнув спрятавшаяся тут где-то тут, страдалица-душа моя!.. (опустив голову, умолкает)
Хасай: Что с вами? Почему вы замолчали?..
Гюльтекин: (входит в образ) Быть, или не быть?
Что благородней - славить провиденье
И подставлять его ударам грудь?
Иль бой принять: шагнуть во всеоружья
В пучину зла? Уснут на век.
Уснуть… И кончено.
Поверить, что, уснув,
Избудешь сотни мук души и тела?..
Да разве можно благом не считать
Финал такой?.. Уснуть.
Навек уснуть.
И значит, видеть сны?.. Вот где барьер!..
Сомнение в том, что, сбросив путы жизни,
Мы будем сны загробные смотреть…
(опустив голову, замолкает)
Хасай: (изумленно откидывается назад) Боже!.. Тот же голос!.. Тот самый, что горячей волной струится по жилам моим!.. Ведь сколько лет не слышал я его?!. (вдруг взволнованно) Но почему?.. Скажите, в чем причина?
Гюльтекин: (выходит из задумчивости) Причина?..
Хасай: Я говорю, почему вас не видно на сцене?.. Или пьесы вам не по душе?..
Гюльтекин: (вдруг меняется в лице, недовольно Хасаю) Что за глупые вопросы?.. Это что, допрос, следствие?.. Или, может, тебя адвокатом наняли?..
Хасай: (смутившись) Причем здесь следствие?.. Я просто…
Гюльтекин: (устало открывает ридикюль) Дай вам только волю…
Хасай: Волю??.. Разве я что-то сказал?.. Обидел вас чем- то?..
Гюльтекин: (раздраженно, сама с собой) Кошмар какой- то… (Хасаю) Шел бы ты своей дорогой, а? На кой черт надо было мне жалеть тебя?!..


Хасай в растерянности, размеренными шагами бредет обратно.
Гюльтекин встает, нервно снимает с себя плащ.


Гюльтекин: (снимает булавку с платья и бросает ее в ридикюль, сама с собой) Не знаешь, куда деваться от этих надоедливых поклонников?!.. Выходишь на улицу, кидаются на тебя, заходишь в магазин, в рот тебе лезут! Не знаешь, где уж и ходить?!..


На перрон выходит продавец газет с большой сумкой через плечо, полной журналов и газет.


Продавец газет: (идет большими шагами по перрону)Свежие газеты! Журналы вокзальные!.. Горяченькие!.. С пылу- с жару!.. Политика и криминал!.. Жизнь и творчество поп-звезд!.. «Плейбой»!.. «Одно мгновенье жизни!» «Будь моей!».. по оптовой цене!.. (Подходит к Хасаю, щекочет его под ребрами, Хасай отступает, Хасаю тихо) «На страже здоровья»… Для тебя пятьдесят копеек. (Хасай, заложив руки в карманы, удаляется от газетчика; вдруг в чьем-то образе)

Что в имени твоем?..
Все тот же снег…
Хронические бабочки прохлады…
И слабое свечение век...
Остывших слез…
Молитвы и баллады
О будущем, приснившемся за день
И призрака трагическая тень…
Хасай: (продавцу газет, указывая на Гюльтекин, тихо) Ты это… потише немного. Спокойнее.
Продавец газет: (Не слыша Хасая, крупным шагом ходит по перрону, все еще в каком-то образе)
Ты, мой непутевый друг,
Пусть никого не ранит
Взмах сатанинских крыл.
Знай, я тебя любила…
Хочешь – идти за мной?..
Нет – утешайся милый
Вечной своей тоской… (взгляд его вдруг падает на Гюльтекин, он кидается к ней) О, для женщин - «Все для тебя»! Всего за два маната!.. (вдруг узнав ее, замирает на месте) Погодите, погодите, это же… Не могу поверить глазам…
Гюльтекин: (отворачивается в сторону) О Боже!..
Продавец газет: (делает в сторону Гюльтекин несколько шагов, останавливается, завороженно) Вы… (Хасаю) Это же… (Хасай отворачивается и удаляется) Господи!.. Какой сюрприз!..
Гюльтекин: (с недовольным лицом газетчику) Что вам нужно, товарищ?..
Продавец газет: Мне?.. Уж больше ничего… Готов тут умереть я охотно! С превеликим удовольствием!.. Скажите только слово!
Гюльтекин: (сурово) Если вы о журнале, он мне не нужен.
Продавец газет: (делает еще несколько шагов в сторону Гюльтекин и останавливается) Ведь вы… не знаете… Я…(снимает с плеча полную газет сумку и отбрасывает ее в сторону)…я… (падает на колени перед Гюльтекин) …люблю вас!.. (Гюльтекин и Хасай вздрагивают и смотрят друг на друга; с горечью) Если б вы знали, как изменили мою жизнь?!.. В один миг, лишь в миг!.. Одним лишь жестом!.. (стоя на коленях, изогнувшись, просовывает голову подмышку) Сами того не зная… (внезапно меняет позу, подперев рукой подбородок, голосом нежной девушки)
Мое лицо спасает темнота,
А то б я, знаешь, со стыда сгорела,
Что ты узнал так много обо мне.
Хотела б восстановить приличье,
Да, поздно, притворяться ни к чему.
Ты любищь ли меня?.. Я знаю, верю
Что скажешь - «Да»…

Гюльтекин с Хасаем смотрят друг на друга.


Хасай: (взяв продавца газет за руку, пытается оттащить его в сторону, тихо) Ты что, с ума сошел?.. Видишь, злится?!.. Займись своим делом!.. (не отрывая взгляда от Гюльтекин, собирает рассыпавшиеся газеты и журналы, как попало, запихивает их в сумку, отдает ее продавцу газет и подталкивает его к выходу) Давай-давай отсюда…
Продавец газет: (уходит, громко в сторону Гюльтекин) Ну, что поделаешь?.. И я уйду!.. (неожиданно умолкает, пытаясь что-то вспомнить) Как там было?.. Да… Не стану больше строить города из слов!.. Пускай все остаются посреди степи!.. (на выходе вырывается из рук Хасая, бросается на пол, громко, с пафосом)
Друг мой непутевый!
Вод голубые ставни
Больше не отомкнуть!
Я не воскресну, милый!
С дна меня не поднять…
Гюльтекин: (вздыхает, печально зрителям) Вот тебе и вокзал… Вот и выход. И здесь спасения нет…
Продавец газет: (бьется в руках Хасая) Это сон!.. Клянусь, это сон!.. Не верю своим глазам!.. (какое-то время голос его еще слышится за сценой)… После того спектакля я слег на неделю! Не мог в себя прийти!.. Голова шла кругом!.. (голос его слабеет, стихает)
Хасай: (возвращается, приводя себя в порядок после потасовки с продавцом газет) В таких случаях говорят: «Помилуй, Господи!»
Гюльтекин: (траурно, небесам)
Покажи мне укрытие… где смогла б я исчезнуть…
Укажи мне место… чтобы было оно не домом, не могилой…
(прикрывает глаза, будто испытывает боль)
Хасай: (осторожно) Это здешний газетчик. Не судите его строго. Большой любитель театра… (Гюльтекин стонет с закрытыми глазами, словно что-то болит у нее) Что это с вами?.. У вас болит где-то?..
Гюльтекин: (с закрытыми глазами) Да…
Хасай: Что?..
Гюльтекин: Волосы…
Хасай: Волосы?.. Но ведь… Волосы, говорю, не болят ведь?!. (задумывается, вдруг словно что-то понимая, отступает на шаг, пытливо смотрит на Гюльтекин, просветлев лицом) А-а-а?!.. Кажется, начинаю понимать… Это же… Ну конечно. Вот это… То, что вы только что говорили… случайно не из спектакля «Судьба актрисы», а?.. Из монолога главной героини?.. Точно! (вспоминает) Припоминаю… Помню хорошо. В конце она кончает с собой...
Гюльтекин: (открывает глаза) Кончает с собой?..
Хасай: Как же вы играли это, Боже?!.. Кровь стыла в жилах!... (вдруг забирается на одну из скамеек, зрителям)
Я не воскресну, милый,
С дна меня не поднять...
Под покрывалом ила
Боль я смогла унять...
Гюльтекин: (перебивает Хасая) Что это?.. Что вы сейчас говорите?.. (Смотрит на Хасая)
Хасай: Из того спектакля «Судьба актрисы».
Гюльтекин: Судьба актрисы?.. (пожимает плечами) Впервые слышу… (неожиданно хохочет, заливаясь в смеху)
Хасай: (изумленно откидывается назад) Боже?!.. Тот самый смех!.. Тот самый сочный смех!.. В нем есть все!.. И мятеж!.. И победа!.. Великие поражения и вновь победа!..
Гюльтекин: (задумчиво, зрителям) …победа, которая не знаешь, нужна ль вообще?.. (внезапно меняется; музыка; медленно поднимается на ноги, скрестив руки на груди) Потерпеть поражение?.. Растворившись, исчезнуть в потоке неистовой судьбы?.. Иль, вырвавшись, восстать?.. (начинает биться на месте, словно ужаленная, Хасай завороженно наблюдает за ее действиями) Не-ет… Умереть!.. Слиться воедино с темнотою спящей мертвым сном!.. (закрывает глаза, охватывает голову руками и извивается, как змея) И видеть сны с победными концами!.. (гром аплодисментов из зрительного зала)
Хасай: (хлопает, завороженно) Гениально!..
Голос из репродуктора: (перебивает гром аплодисментов) Внимание-внимание! К сведению пассажиров!.. Начинается посадка на поезда, отправляющиеся с третьего и первого пути с шестого перрона!.. Повторяю…
Гюльтекин: (возвращается на свое место, падает на скамью, зрителям, тоскливо) Вот иди и живи…
Хасай: (нетвердыми шагами подходит к Гюльтекин) Когда я вас увидел в первый раз… Никак теперь не могу вспомнить, где это было?.. Если не ошибаюсь… (пытается вспомнить)
Гюльтекин: (не обращая внимания на Хасая, зрителям) …Это ведь всегда так… (завороженно) Едва на крыльях ощущений взлетаешь к небесам… как тут вдруг...
Хасай: (лицо светлеет) …А-ах!.. Вспомнил, наконец!.. В Ялте!.. В летнем кафе!.. Помните?.. Вам тогда было едва лишь двадцать. Вот точно так же, дрожа от волнения, я приблизился к вашему столу. Я заметил вас сразу, как только вошли вы в кафе… еще издали…


С другого перрона доносится голос из репродуктора, объявляющий рейсы.


Гюльтекин: (звук репродуктора выводит ее из задумчивости, с недовольным лицом Хасаю) А причем тут Ялта?


На перроне появляется женщина, продающая семечки, в длинном, напоминающем цыганское, платье. Вразвалку, метя землю подолом, она подходит и останавливается перед Гюльтекин.


Продавщица семечек: Семечки-семечки… Горячие семечки… Сестричка, с утра нажарила. Лекарство от гастрита…
Гюльтекин: (садится на свое место, отворачивается) Спасибо, не нужно.
Продавщица семечек: (идет за Гюльтекин) Купи, не пожалеешь, красавица!.. В дороге будешь, щелкай на здоровье, чтоб не скучно было.
Гюльтекин: (с недовольным лицом) Сказала же «спасибо», не нужно. (открывает ридикюль, что-то ищет)
Продавщица семечек: Семечки-то молочные, так и тают во рту.
Гюльтекин: (перестает рыться в ридикюле) О Господи!.. (Продавщице семечек) Сказала - не хочу!.. Молочные ли они, сливочные ли, не нужно! (зрителям) Что за балаган?!..


Пока Гюльтекин разговаривает с продавщицей семечек, Хасай замечает в углу корзины продавщицы семечек вложенные один в другой бумажные кулечки для семечек. Поднявшись, осторожными шагами приближается он к продавщице семечек сзади, протягивает руку и вынимает один из кулечков, разглаживает его, поправляет очки, читая про себя, возвращается на место, и под действием прочитанного, закрывая лицо руками, беззвучно плачет.


Продавщица семечек: (кричит на нее) А что ты кричиг на меня?.. Так и скажи, по человечески - «не хочу» и дело с концом!.. (отходит от нее, на ходу зрителям) Дурдом какой-то!.. Сборище сумасбродов! Ни понять, ни объяснить. (Не сводя глаз с Гюльтекин, подходлит к Хасаю) Эй, брат, ты бы хоть взял. Горячие. Купи.
Хасай: (выходит из задумчивости, тупо смотрит на продавщицу семечек) Что?.. Чего «хотя бы» говоришь?..
Продавщица семечек: (молча смотрит на Хасая, вдруг поет, затягивая) Разлу-у-ук и смерте-е-й бы не было хотя бы-ы-ы… (показывая на корзину, тихо) Говорю, молочные, купи, не пожалеешь. (Хасай, надев очки, качает рукой)
Гюльтекин: (тихо небесам) Зачем я тут?.. Ведь и отсюда нет выхода…
Продавщица семечек: (подходит к Гюльтекин, осторожно) Я не сказала давеча, у меня ведь и имбирь есть… Тебе дешево отдам. (вдруг узнает ее) Погоди-ка, погоди… Уж не… (Гюльтекин отворачивается)…не артистка ли ты?.. Та, что обернув бедро шалью, цветы по земле рассыпает?.. Не она ли?.. (Гюльтекин, взявшись за голову, отворачивает лицо) Ну ты и играешь!.. Ах-ах-ах!!! Так прямо пронимает!.. (вдруг войдя в образ Офельи, дастав из корзины пустые кулечки из под семечек, раздает всем, с профессиональным мастерством)
…Вот розмарин… это для воспоминания…
Прошу вас, милый, помните…
А вот троицын цвет… это для дум…
Вот укроп для вас и голубки,
Вот рута… зовут ее травой благодати…
Вот маргаритка… Я бы вам дала фиалок,
Но они все увяли, когда умер мой отец…
Говорят он умер хорошо….


Слышен гром. Хасай и Продавщица семечек смотрят в небо.
Звук, напоминающий вой ветра. Свет меняется.
Странные звуки. Перрон заполняется пассажирами, потерявшими вещи, детей... Они, перекликась, мечутся по перрону, толкаются с вещами, чемоданами в руках.
Гюльтекин и Хасай среди них. Пулями носятся среди людей носильщики с тележками. Одна из них цепляет Хасая и, едва не волоча его за собой, сталкивается с Гюльтекин. Гюльтекин толкает Хасая в сторону.
Хасай падает и катится по перрону. Музыка обрывается.


Продавщица семечек: (собирая рассыпавшиеся кулечки) О, Господи!.. Господи!.. Чуть не умерли ведь!..
Гюльтекин: Что это такое? В чем дело?.. (помогает Хасаю подняться) Чуть не затоптали беднягу?!.. (вслед уходящей толпе кричит) Ведь все уедете!!.. Убивать-то друг-друга зачем?.. (отряхивает с Хасая пыль)


Странный звук, напоминающий звук оборвавшейся струны. На одну сторону перрона опускается темнота, напоминающая тень громадной тучи.
Все трое смотрят в небо.


Продавщица семечек: Слышали?..
Гюльтекин: (нерешительно) Что это?..
Продавщица семечек: (глядя в небо, поправляет себя) К вечеру дождь обещали.
Гюльтекин: (уставившись в небо) Будто оборвалось что-то… Или открылось?..
Продавщица семечек: (уходя) Потому-то и говорю!.. Грызите семечки, чтоб нипочем все было!..
Хасай: (уставившись в небо) Небо… Потемнело…
Продавщица семечек: (смеясь, отходит) Это еще что?.. Здесь и не такое бывает… (уходит)
Гюльтекин: (смотрит в небо) Потемнела притом только эта сторона… (проходит вправо) …а тут вот вроде бы ясно…


Слышится совиный крик.


Хасай: (прислушивается к звуку, в ужасе) Сова… Слышали?
Гюльтекин: Сова?.. (скривившись, смотрит на Хасая) Откуда тут - на вокзале то быть сове?.. Что тебе здесь, театр, цирк?..
Хасай: (лицо просветлело) Театр!.. Это ведь сплошное чудо!..
Гюльтекин: (устало падает на скамейку, расстроенно) Чудо… А ты пойди посмотри теперь, во что они превратили это чудо!.. Этот очаг священный… При слове «Театр!» вспоминаешь лишь запах прокисшего вина!.. Что там только не творится?!.. Из- за одной роли друг-другу глотку резать готовы! А ради звания вилки глотать! А пьесы- то... пишут кому не лень… (внезапно складывает руки у груди, дрожащим голосом, с фальшивой взволнованностью)…Нет-нет, не говори так, любимый! Если б почуял ты охвативший сердце мое пламень, то не ценил бы так дешево любовь мою!.. Не позволил бы столь унизив растоптать священные чувства мои!.. (с ненавистью в сторону) Тьфу!!! (расстроенно)А настоящее искусство, мастерство осталось в стороне… (Молчит, смотрит на рельсы; слышится стук поездов с дальних путей; очнувшись, расстроенно) Ни шипения змеиного… (указывая на небеса) …ни слова Ему…
Хасай: (неловко) Это… т-то, что вы только что сказали, по-моему… Конечно, если я не ошибаюсь, Метерлинк…
Гюльтекин: (не слышит Хасая, небесам с тоскою)
Туча!..
Узнала ль, туча, ты меня?..
Внутри меня земля… песком засыпаны глаза…
Последняя надежда – небеса…
Но не дотянется туда рука,
Не достанет голоса…
(молчит, небесам) Слы-ы-шишь меня?.. (понижает голос) Мне плохо тут…
Хасай: (завороженно) Ай-ай-ай!.. Это… Я о том, что вы сейчас сказали, аж дух захватывает… (пытается вспомнить) Напоминает и Шекспира и Гомера…
Гюльтекин: (не слышит Хасая, опускает голову) Не слышит…
Хасай: (вдруг победно) А может быть и Гёте!.. «Фауст»!.. Ну да, конечно, это он!..
Гюльтекин: (не слышит Хасая, сама с собой, тихо) Но отчего же?.. Скажи, почему ты не можешь жить?.. Ведь живут же собаки… и кошки и мыши… Но ты… Ты жить не можешь!.. Почему?.. Ответь мне, почему?.. (вдруг нервным криком) Чего ж ты хо-о-чешь???..
Хасай: (вздрогнув, пятится назад) Что это с вами?..
Гюльтекин: (приходит в себя, встает и нервно ходит вокруг скамейки) Ничего-ничего… Самое трудное – начать. Вынести себя из этой страшной мельницы душ!
Хасай: (завороженно) Мельница душ?.. Как это точно?!.. (грустно зрителям) Удалось ли кому-либо, вынести отсюда невредимым свою душу?..
Гюльтекин: (вдруг, подбоченясь, словно спорит с кем-то) Да-а, это не мой театр!.. Да-а, не могу я пожертвовать своим амплуа ради этой жалкой самодеятельности!.. (неожиданно с горечью) Ведь я ее… любовь эту свою вот тут… (словно держит ребенка на руках)… берегла, как ребеночка своего?!.. Годами!.. (умолкает, свесив голову)
Хасай: (подходит к Гюльтекин, осторожно) Я вас очень прошу, выслушайте меня. Или вы…
Гюльтекин: (не обращая внимания на Хасая, зрителям) Кто удостоился тех фонтанами аплодисмент… фейерверками восторгов?..
Хасай: (расстроенно) …Вы не хотите меня слушать. Вижу, опять вы в роли. Снова в своем амплуа-а!. Знаю, вы, как саму жизнь, любите сцену. Но ведь… жизнь не сцена?!..
Гюльтекин: (не обращая внимания на Хасая) …Но кто ценители искусства, мастерства?.. (подражая кому-то, кривит рот) Театр – уже не то, что было в ваше время! Нынче он совсем иной!.. (в сторону) Тьфу!.. Тоже мне знаток театра! Больно мне нужен этот ваш театр!.. (вдруг с горечью, к зрителям) И не удержат меня тут больше ни фонтаны аплодисментов, ни фейерферки восторгов! (устало) Ухожу я… Навсегда!..
Хасай: (вскидывется, будто молнией его ударило) Как?.. Что вы сказали?..
Гюльтекин: (не слышит Хасая) …Не могу больше тут оставаться! (вдруг громко, в форме заявления пустотам) Прощайте!.. Прощай, ты - Солнце! И ты, - пылающее небо!..
Хасай: Вы…Вы…
Гюльтекин: (вдруг тихо зрителям) Вы что, не верите, что ухожу, да?.. Серьезно, не верите?.. Сейчас… (кладет на колени ридикюль, открывает его и что-то ищет в нем)
Хасай: (покачнувшись, хватается за сердце) Вы… уезжаете?.. Покидаете нас… родину… и уезжаете?..
Гюльтекин: (не обращая внимания на Хасая, ищет что-то в ридикюле) Вот и мой билет… Куда же я его положила?..
Хасай: (в волнении бьется на месте) Послушайте… (внезапно падает перед Гюльтекин на колени, Гюльтекин вздрагивает, перестает рыться в ридикюле) Молю вас всеми небесами!.. Не делайте этого!.. Умоляю!..
Голос из репродуктора: Внимание-внимание! К сведению пассажиров! Начинается посадка на поезда, отходящие со второго, шестого и седьмого пути. Просьба к пассажирам подойти к перрону… Повторяю: со второго, шестого…
Гюьтекин: (удивленно) Что вы делаете?..
Хасай: (с горечью) Пожалейте меня! Подумайте хоть об этой несчастной стране!.. О тех, кто живет вашими образами…


На перрон выходит Контролер. При виде его Хасай вскакивает и
пододвигается к Гюльтекин.
Контролер прохаживается по перрону, с фонариком в руках обследует под скамейками, проверяет столб с часами, фонарные столбы. Подойдя к расписанию, достает из кармана огромную матерчатую салфетку и аккуратно протирает стекло.


Хасай: (не сводя глаз с Контролера) …В тот день я вот так вот с-сто-ял… тьфу, то есть, с-сидел… и вдруг вижу, кто-то… Т-такой вот… в-высокий человек в ж-железнодорожной униформе…
Гюльтекин: (глядя на Контролера, Хасаю) Кто это?..
Хасай: (в ужасе на ухо Гюльтекин) Это он!!.
Гюльтекин: Кто?..
Хасай: (знаками пытается что-то объяснить Гюльтекин, она не обращает на него внимания; шепотом) У-ни-фор-ма!.. К-конт-ро-лер!..
Гюльтекин: (скривившись) Контролер?.. Ну и что?!.
Хасай: (на ухо Гюльекин) Я же все хочу вам сказать… но вы же не даете возможности!.. Он…Он…
Гюльтекин: (перебивает Хасая, Контролеру) Послушайте, вы!.. (Контролер как будто не слышит, еще более прилежно протирает стекло) Товарищ!
Контролер: (учтиво подходит к скамейке, с дикторской интонацией) Добрый вечер, уважаемые зрители… тьфу… пассажиры!..
Гюльтекин: (подозрительно оглядывает Контролера с головы до пят, по- блатному) Добрый-добрый. Не нас ли ищешь, дружок?..
Контролер: (теряется, но не подает виду) Нет, госпожа, для чего это мне вас искать? Я просто… выполняю свои служебные обязанности.
Гюльтекин: (скривившись) Служебные обязанности?.. Ты что, мойщик стекол? (Контролер теряется) В смысле, говорю, за чистотой тут следишь, да?..
Контролер: (растерянно) Нет, зачем же?.. Я это… (подыскивает слова, вдруг с наигранной искренностью) Это… моя внутренняя потребность.
Гюльтекин: Внутренняя потребность?.. Протирать стекла?.. Мало тебе работы?..
Контролер: Нет, я… (вдруг печально) Это у меня такая дурная привычка, с детских лет. Что ни увижу, чищу, вытираю… что под руку попадет, начищаю, надраиваю до блеска (приходит в возбуждение) Это такое маниакально-депрессивное состояние, что…
Гюьтекин: (скривившись) А ты что… маньяк?..
Контролер: (смутившись) Нет, госпожа, вы меня не так поняли. Я просто… (опустив голову, с фальшивой грустью) Я ведь долго жил сиротой. Все в доме было на мне. И стекла вытирал, и полы подметал, а бывало и… (вдруг голос его задрожал)… туалеты…
Гюльтекин: Ладно-ладно, хватит! (тихо в сторону) Идиот… (обернувшись, снова оглядывает Контролера) Но что-то ты мне не нравишься. Будто, видела я тебя где-то... (пытается вспомнить) В каком-то кино… или это тюрьма была?.. (задумывается) Ну никак теперь не вспомню…
Контролер: (дергает себя за уши) Не дай Бог, что вы такое говорите, ханым?!.. Какая еще тюрьма?.. Я ведь тут еще с самого детства… Э-э-э… вон с каких пор работаю. Можно сказать, вырос тут. С 14 лет работал помощником диспетчера, содержал сирот братьев и сестер… (опустив голову, стыдливо замолкает)
Хасай: (толкает Гюльтекин, шепотом) Это он!!!
Гюльтекин: (скрестив руки, смотрит на Контролера. Какое-то время все трое молчат) Ну и что теперь?
Контролер: (очнувшись, растерянно) Что вы сказали?
Гюльтекин: Говорю, что же ты остановился?
Контролер: (растерянно) Не стоять?
Гюльтекин: Хочешь, стой.
Контролер: Да-а? Что ж, постою.
Гюльтекин: (в сторону) Вот, идиот! (Контролеру) Да иди ты...
Контролер: (теряется) Идти?.. Ну что ж, говорите «иди», так я пойду. Ну, хорошо, спасибо большое. (уходя) Да благословит вас Бог.
Хасай: Не оставит он нас в покое!
Гюльтекин: (скривившись, задиристо) Да кто он такой?..
Хасай: Вы его не знаете. Не знаете, на что он способен. (взволнованно) Он… ведь он не контролер!
Гюльтекин: Не контролер?..
Хасай: Он… он… (Колеблясь) Нет, я не трус. Вернее, не был им. Но жизнь… эта никому не делающая уступок жизнь, во что только нас не превращает?!..
Гюльтекин: (зрителям, тихо) И этот тоже того … (обернувшись, смотрит на Хасая взглядом, полным сострадания)
Хасай: (все еще смотрит вслед Контролеру) Кто-кто, а я-то знаю. И здешних контролеров я знаю. И форма у них другая…
Гюльтекин: (достает из сумки завернутые в целлофан яйца, разбивает их по одному о скамью, чистит, зрителям) Ведь все мы так … В последнее время и мои нервы сдали. (посолив очищенное яйцо, вкладывает его в руку Хасаю). Теперь я могу расплакаться… (Комок подступает к горлу) …в любую минуту, и из-за чего угодно. В тот день стою я в очередь, получить зарплату, вдруг как-то потемнело перед глазами… и почувствовала, как вот сюда… (Кладет руку себе на горло, будто душит себя)…будто что-то вцепилось, похожее на коготь!.. Чувствую, что задыхаюсь… (Хасай с яйцом в руке удивленно слушает ее) Хорошо, что в сумке был валидол, положила под язык, подождала…
Хасай: (откусив яйцо, нехотя жует) Как удивительна порою жизнь?!. Кто бы мог подумать?.. Кто бы мог подумать, что мы с вами встретимся именно здесь, в этом печальном месте расставания людей, и вы будете кормить меня яйцом?!..
Гюльтекин: (не обращая внимания на Хасая, чистит другое яйцо) …Но вижу, не-ет, опять все то же удушье… (голос понижается, вспоминает). Тут я и вспомнила слова нашего покойного Агагусейна… (горестно вздыхает) Вот он в такие моменты всегда говорил: «Как почувствуешь, что задыхаешься, сплюнь сразу!.. Сплюнь так, как будто сплевываешь всю скопившуюся в душе боль!.. (голос понижается, склонив голову, очищает яйцо) Разве мощно избавится от боли, лишь выплюнув ее?.. Если бы все было так просто!.. (засмотревшись, внезапно сурово) Есть боли, от которых можно избавиться, лишь вырвав их!!!.. (Хасай вздрагивает, давится, задыхается в кашле, Гюльтекин стучит кулаком ему по спине, глядя куда-то вдаль) Царство тебе небесное, Агули!.. (зрителям) Покойный был нашим главным режиссером ровно тридцать один год. Нынешние хоть знают, что такое главный режиссер?!.. (посолив яйцо, надкусывает его)
Хасай: (приходит в себя) …чуть не умер… (глядя на яйцо в руке, печально) Мама тоже так варила яйца, точно так…
Гюльтекин: (не обращая внимания на Хасая, откусывая и жуя яйцо)…Недавно ходила на могилу к нему… (вдруг поворачивается к Хасаю, другим тоном) Слыхал про этого… Агагусейна Агавердибекова? (не дожидаясь ответа, входит в образ мыслителя, с полными щеками, басом)
Соль семикратно жгучих слез, спали
Живую силу глаз моих! – Клянусь,
Твое безумие взвесится сполна.
Пока не дрогнет чаша. Роза моя!..
(выходит из образа, Хасаю) Вспомнил?.. (достает из кулька еще одно яйцо и начинает чистить его)
Хасай: (тая, довольный, с набитыми щеками) Разве это можно забыть?.. Вы в длинном белом платье… на голове венок… Это просто легенда, легенда!.. (лицо его светлеет) Настанет день и здесь… возможно, вот на этом вот вокзале, поставят вам памятник!.. Не верите?..
Гюльтекин: (не слышит Хасая, очищает следующее яйцо и кладет его в руку Хасаю)…В день его рождения… Гвоздики разложила под фотографией и все приговаривала: «Оставил ты меня сиротой, Агули…», - и столько потом плакала…


Расстроившись, плачет, достает из ридикюля носовой платок, вытирает глаза.
Хасай, поперхнувшись, кашляет. Издалека слышится гудок поезда. Оба внимательно прислушиваются к нему, засучив рукава, смотрят на часы. Гюльтекин снова от души заливается слезами.


Хасай: (перекатывая на ладони яйцо, зрителям) Слезы – крик души. Душа говорит только на этом языке…
Гюльтекин: (всхлипывая, успокаивается, тихо, словно раскрывает тайну) Только это и сказала… (странная музыка) …и тут вдруг вижу откуда-то холодом повеяло, легким ветерком… И это в летнюю-то жару!.. (молчит, с многозначительной улыбкой И тут я поняла, что это он!.. Хочет утешить меня… (разжалобившись) Он ведь таким и был, бедняга. Из-за всех переживал… (расстроившись, вздыхает и задумывается)
Хасай: Да упокоит Аллах его душу (обиженно) Я вижу вам не хочется меня выслушать. Вернее, вы считаете меня пустозвоном, разгильдяем. Но я ведь не разгильдяй?!. Я - как и вы… (вдруг гневно) В действительности, мы оба…
Гюльтекин: (не обращая внимания на Хасая, продолжает) …Только это и сказала, и вдруг чувствую (таинственным шепотом) …ветерок стих!.. (смягчается) Поняла, он так переживает. Ведь он таким и был?!. Чувствительный к каждому слову, благодарный. (задумывается) Где теперь найти такого?!.


На перрон опускается тишина. Слышны звуки цикад. Появляется Контролер, заложив руки за спину, крупным шагом направляется к скамейке, где сидит Гюльтекин, но на полпути останавливается, пугливо прислушивается к окружающей тишине, отходит в сторону и прячется за фонарным столбом.


Хасай: (выпрямившись, садится, глядя на Контролера) Послушайте, что я вам скажу... В тот день вот… вернее, однажды… (тихо, будто тайну открывает) вот здесь… на этом самом вокзале… один из тех, кто далеко пошел…
Гюльтекин: (не обращая внимания на Хасая, нервно) …Но, сказала: «…ты ведь ни разу не дал мне роль Клеопатры! Или хотя бы Гертруды!.. Я ведь… (опечаленно) прожила ее жизнь?..


Кантата Эдварда Грига «Для фортепиано ля-минор». Гюльтекин, сидя, извивается, как змея, поднявшись, принимает различные странные позы, поднявшись на скамью, съеживается в комок. Встает, в образе Гертруды. Контролер с округлившимися глазами следит за действиями Гюльтекин.

Гюльтекин: За что? За что ты так меня обидел?..
За что ты оскорбил отца, сынок?..
Отчего отвечаешь как несведущий?
Отчего лжешь ты, как ханжа?..
Не говори: «Меня забыла ты!», слышать не хочу.
Откровений твоих - «Мне жаль, что вы моя мать…»
Не хочу!..
Слышать не хочу я слов: «Ты женщина, которая легла в постель с убийцей брата!»…


Хасай хоть и слушает Гюльтекин восторженно, но глазами ищет Контролера, который недавно следил за ними из-за столба. Поднявшись, осторожным шагом хочет удалиться, но сталкивается лицом к лицу с Контролером. Вздрогнув, дрожит, быстро возвращается к Гюльтекин.



Хасай: (не сводя взгляда с Контролера)
Любовь слепая в цель не попадет!..
Теперь сидит она под деревом,
Мечтает, чтоб возлюбленный
Был спелой мушмулой без косточек…


Контролер в ужасе отступает и скрывается.


Гюльтекин: (косится на Хасая) Причем тут мушмула?
Хасай: (в страхе) Это же Шекспир… Продолжение вами сказанного…
Гюльтекин. Шекспир?.. (сама с собой) Разве это Шекспир?.. (расстроенно зрителям) Э-эх! Искусство тут - в этой стране что- то вроде цветочной вазы, которая бывает нужна лищь в дни рождения, да и то, если цветы принесут… А им… (неожиданно начинает трясти животом. Хасай удивленно смотрит на нее; вдруг с ненавистью) …вот что подавай! На что им Сарабская?!. Видящая все насквозь, неистовая, гордая Сарабская?!..
Хасай: (лицо светлеет) Да-да, она и есть!. Гюльтекин Сарабская!..
Гюльтекин: (не слышит Хасая) Ну и черт с ними!.. Будто они нужны Сарабской?!. (изогнувшись, кому-то невидимому, стоящему рядом, жеманно) Теперь Сарабская сама выбирает, кому нужна она, а кому нет!..
Хасай:(восхищенно) Сарабская!.. Гюльтекин Сарабская!.. (вдруг в позе конферансье, низким голосом) В главной роли – Гюльтекин Сарабская!..
Гюльтекин: (не слышит Хасая, словно побежденная, медленно опускается на скамью, с грустью) А если так… кому и для чего нужны были тогда все эти комедии?!.. Походы победоносные, заканчивающиеся лишь одинокой, холодной квартирой?..
Хасай: (не обращая внимания на слова Гюльтекин.) Скажу вам, само имя это приводит в смятение душу: Гюльтекин Сарабская!..
Гюльтекин: (не слыша Хасая) …К чему было вынуждать свою плоть сьедать всю эту тошнотворную фальшь?.. Эти выхолощенные монологи, лживые страсти?!.. Вся эта тягомотная бессмыслица… чему она служила?..



Издалека доносится стук колес и свист проходящего поезда.


Хасай: (осторожно) …Вы… все еще в роли, да?.. Или это вы сами?.. Вы меня простите, конечно, но сила вашего таланта не дает возможность отличить…
Гюльтекин: (не слышит Хасая, с тоской) …Ведь был у меня прекрасный дом... уютный дом, с верандой… где по утрам я поливала цветы… пекла на кухне яблочные пироги, а вечерами ждала мужа… Дом, полный любви и покоя… тюльпаны, как бусы... свисавшие со всех сторон… зеленый плющ, застекленная веранда… (умолкает, свесив голову)
Хасай: (очнувшись) Тюльпаны?.. Странно… Ведь этот дом, о котором вы говорите… (пытается вспомнить) Да… Дом с увитыми зеленым плющом колоннами… (выходит из задумчивости) Так оно и есть… Кажется, я видел его!.. (вдруг в ужасе) И будто даже жил в нем?!.. Но когда?.. Где?..
Гюльтекин: (с горькой улыбкой) Возможно, в том самом спектакле… (грустно) …где кончает она с собой…
Хасай: Точно!.. (вспоминает) Так оно и есть. Освещенная веранда… белые тюльпаны на подоконниках… зеленый плющ, обвивающий колонны… (голос понижается) Красивая городская квартира, полная боли и страданий…


Оба задумываются. Звук поезда на ближних путях. Слышится голос из репродуктора с другого перрона.


Хасай: (выходя из задумчивости) Но почему она покончила с собой?.. В конце произведения… Вот это я не понял. Ведь у нее… Я об актрисе… было все?!. Что еще нужно человеку?.. Семья, дети, прекрасный дом, безумно любящий ее муж… Правда, потом он влюбился в молоденькую актрису…
Гюльтекин: (с горькой усмешкой) Влюбился?.. (с ненавистью в сторону) Какое отвратное слово… «Влюбился!»
Хасай: Но ведь такое бывает с женами-мужьями?!. Ревность, измена… Из-за таких вот мелочей стоило ли лишать себя жизни?..
Гюльтекин: Разве ей только муж изменил?.. (Грустная музыка) …Не сама ли себе она изменила?..
Хасай: Сама-а?.. Вы сказали: «Сама»?.. Как это… (внезапно теряется, смотрит на Гюльтекин взглядом, полным ужаса) Однако, нет… кажется, я понимаю… Да, так оно и есть. Вы снова в роли. Опять в чьем-то образе! Эти роли въелись в вашу душу! (с горькой улыбкой зрителям) Видимо, избавиться от них не так-то просто...
Гюльтекин: ( с тоскою к зрителям)
Склонившись, в воды я глядела…
Искала молодое то лицо...
Воды ушли, все протекая,
И лицо мое собою унесли…
Побежала вслед за ним я…
И по скалам, и камням,
Бежав, я не нагнала,
Не догнав, не удержала
Утекшего ко дну лица… (положив голову на спинку скамьи, беззвучно плачет)
Хасай: Что… что с вами?.. Вы… плачете?.. (осторожным шагом подходит к Гюльтекин, тихонько) Я очень прошу вас, выслушайте меня до конца. Я ведь слушал вас… Годами!.. С удовольствием… Годами и часами. Слушал сердцем и глазами!


Свет меняется. Странные звуки. Хасай пугливо озирается.
Вокзальный гул. Со свистом поезда мешаются звуки плача, стоны.
Гюльтекин поднимает голову, и оба смотрят на происходящее за прозрачным занавесом.
Слышится стук колес и свист медленно отходящего поезда.


Гюльтекин: Что это здесь происходит?..
Хасай: (с грустью) Отходит поезд… Люди прощаются…
Гюльтекин: Но почему так тоскливо?.. (испуганно) Будто не вернутся они обратно?!
Хасай: (печально) Здесь все перед отъездом. И мы…
Гюльтекин: Печально… (завороженно) Все колеблется… теряет свою суть… Или меняется?.. (поднимает голову, сморит в небо) И дождь уже не тот… (раскрывает ладонь, с неба падает в нее несколько капель)… помутнел и он... (тихо, задушевным тоном) Заберет ли меня кто отсюда, увезет ли в дальние дали?.. (смотрит на небеса) Что мне делать?.. (смотрит на рельсы) Может, броситься под поезд?.. Покончить с собой?.. (опустив голову, замолкает, приходит в себя, Хасаю) И потом… почему я все это вам говорю?.. Вы… вообще кто?..
Хасай: Я ведь сказал вам. Один из ваших поклонников.
Гюльтекин: (горько усмехаясь) Поклонник?.. Чему, это ты во мне поклоняешься?.. (с тоскою зрителям)
Не знаю, как жила,
Но как бы ни умерла, прости меня…
Умереть хочу тайком,
Но если узнаешь о том, прости меня.
Хочу я умереть сутра,
Прости, что умерла…
Хасай: (потрясенный) Ведь это… Это же стихотворение… (музыка) тех далеких, грустных лет…


Перестук колес проходящего по ближнему пути поезда сменяется звуками танго 60-х годов. Хасай с Гюльтекин странно оглядывают друг друга, будто только что увидели друг друга. Хасай подходит к Гюльтекин и приглашает ее на танец. Оба танцуют.


Голос из репродуктора: Внимание-внимание! К сведению пассажиров! Со второго перрона начинается посадка на поезд Баку - Минводы! Просьба к пассажирам занять свои места. Повторяю…


Оба вздрагивают от звука репродуктора и неловкими шагами возвращаются на место.


Гюльтекин: (смущенными движениями приводит себя в порядок) Хватит, Бога ради. То, что вы говорите, это мистика какая-то. А бывает она лишь в художественных произведениях.
Хасай: Вы мне не верите?.. (пугливо озирается, полушепотом, словно открывает страшную тайну). Сейчас открою вам одну тайну. Вы думаете, что это… вокзал?.. В действительности (тихо) это вовсе не вокзал.
Гюльтекин: Не вокзал?..


На перроне воцаряется тишина.
Странный звук, напоминающий скрип тяжелой двери.
Гюльтекин с Хасаем растерянно смотрят друг на друга.


Хасай: (в ужасе) Слы-ышали?.. Что я говорил?.. (осторожно, тихо, чтобы никто не услышал) Эта, та самая территория, где время течет вертикально…
Гюльтекин: Вертикально?.. (косится на Хасая) В каком это смысле?
Хасай: (прижимает палец к губам) Т-с-с!!.. Нас слышат…
Гюльтекин: ( растерянно, осторожно) Кто, э?
Хасай: (тихо на ухо Гюльтекин) Я о тех, кто ушел… переселился в мир иной. О тех, кто, перейдя на другую сторону, остался тут с нами, плечом к плечу, глаза в глаза…

Странные звуки. В глубине несколько человек проносят на плечах гроб. Гюльтекин с Хасаем их не видят. Хасай встает и осторожным шагом прохаживается вокруг скамьи, садится рядом с Гюльтекин и настороженным взглядом оглядывается вокруг.


Гюльтекин: Опять ты начал?.. Мне и так не по себе. Я ведь перед дорогой…
Хасай: Вы мне не верите? Но вот они… (пугливым взглядом оглядывает все вокруг) …все здесь… (кому-то невидимому, «стоящему» рядом, тихо, с почтением) Добрый вечер. Извините, Бога ради, все это время сижу к вам спиной… (вдруг вскидывается, почувствовав кого-то с другой стороны, с глубоким почтением) Здравствуйте, извините, не заметил… ( указывая на кого-то невидимого, на ухо Гюльтекин) Знаете, кто это?..
Гюльтекин: (насмешливо) Кто?
Хасай: (шепотом) Сурлаков!..
Гюльтекин: (нахмурившись) Кто он?
Хасай: Мой друг по партии. (Громко, чтобы кто-то услышал) Как-то проходил я случайно мимо Аллеи почетного захоронения. И вдруг вижу, какой-то человек в черном костюме, на лацкане депутатский значок, тихонько идет мне навстречу…
Гюльтекин: Чего тебя понесло в Аллею почетного захоронения?
Хасай: (опускает голову, стеснительно) Так просто… я часто прогуливаюсь там. (внезапно завороженно) В последнее время меня сильно тянет туда почему-то. Даже не знаю, как это получается?.. Утром просыпаюсь, выхожу на улицу… (приходит в ужас) …и вдруг вижу, что, покружив, вновь оказываюсь в Аллее почетного захоронения… А в последние дни, в последние несколько дней… Направляюсь в Аллею почетного захоронения, и вдруг оказываюсь здесь…
Гюльтекин: (воороженно, зрителям) …И я так… Встаю я утром, одеваюясь, наряжаюсь и иду на бульвар… А тут смотрю, я - в театре…


На перрон выходит в рваной одежде нищий с полным мешком за спиной.


Нищий: (прихрамывая, водя по воздуху руками, прохаживается вдоль перрона). Да пошлет вам Бог легкую дорогу. Благополучно вам доехать. Да не будет в вас недовольства местом своим. Земля под головами вашими да будет легче пуха лебяжьего… (подходит к Гюльтекин) Да воздаст вам Бог по нуждам вашим. Скорейшего исполнения желаний ваших… (Гюльтекин достает из ридикюля деньги и сует их в руку нищего. Слепыми движениями водит рукой по лицу Гюльтекин, вдруг в чьем-то образе)
Эти ночные огни
Как и улицы
Одиноки и пугливы…
С фонариком в руках
Брожу по улицам,
Как маленький Гаврош…

Гюльтекин: Ну да… (берет нищего за плечи, разворачивает его лицом к Хасаю, и он мелкими шажками идет к Хасаю) Какая любовь?!..
Хасай: (достает из кармана мелочь, вкладывает ее в руку нищего, поворачивает его за плечи и направляет в сторону выхода, глядя ему вслед). Он не нищий.
Гюльтекин: Не поняла.
Нищий: (проходя) Да пошлет вам Бог достаток… минуют вас тяжкие дни… Процветания вам…Изобилия…
Хасай: Преподаватель он. Преподаватель вуза. Несчастный, был когда- то заведующим кафедрой. Потом стал депутатом.
Гюльтекин: Депутатом?..
Хасай: Потом имущество его конфисковали. За то, что брал деньги с преподавателей и студентов.
Гюльтекин: (глядя на нищего) Да ты что?.. А с преподавателей- то зачем?..
Хасай: За то, что ставили оценки студентам, без его ведома.
Гюльтекин: (смотрит нищему вслед) А глаза отчего ослепли?..
Хасай: (глядя вслед нищему) Не слепой он, прикидывается слепым.


На выходе нищий положил мелочь в кошелек и исчез из виду.


Гюльтекин: (сложив на груди руки, тоскливо оглядывается вокруг) Эх-х, кому все это нужно?.. Эти мраморные колонны… эти бронзовые столбы, скамейки эти, привезенные из Италии... (пауза, голос понижается) …лишь только сидя на них, вспоминаешь, что ты человек?..
Хасай: (проверяя металлические части скамьи) В Аллее почетного захоронения точно такие же. Опускаясь на них, человек чувствует себя прямо в правительственной ложе.
Гюльтекин: (не обращая на Хасая внимания, задумывается, без настроения) Порой, всмотревшись в зеркало, говорю сама себе: «Ну, кому нужна ты, Сарабская Гюльтекин? Кому?.. Ведь ты… всю жизнь свою им отдала?!.. А что сделали они?..»
Хасай: (Печалится, достает из кармана носовой платок, прижимает к глазам, зрителям) И я также… бродя по улицам, увидев отрожение свое в витринах, говорю: «Ты ли это, Хасай Ниязович?!..»
Гюльтекин: (внезапно переображается, закрыв глаза, кричит, с театральным пафосом) О-о!!! Мои глаза!!! (Хасай вскакивает, Гюльтекин вскакивает, движениями слепого водит руками в пустоте, низким басом) Увы!.. (вдаль)
Прощай, ты Солнце, и ты - пылающее небо!..
Не наступит более утро!
Не увидеть мне весны в цветах!..
Хасай: (берет ее за плечи) Что с вами? Откройте глаза!.. Глаза откройте!..
Гюльтекин: (выпрямившись, по блатному) Ты что?.. Не понял, что ли?.. Ну это же из «Легенды слепого»… (садится на место, достает из кулька яйцо, чистит его, Хасаю) А говорил «все знаю наизусть». (Хасай молчит, опустив голову, смущенно топчется на месте, посолив яйцо, Гюльтекин протягивает его Хасаю, Хасай обиженно берет яйцо, садится рядом с Гюльтекин и неохотно жует)
Хасай: (с трудом проглатывает, обиженно) Ну не помню. Возможно, не смотрел.
Гюльтекин: (незаметно наблюдает, как Хасай ест, грустно про себя) Эх-х, и тебя мать родила... бессонными ночами сторожа у колыбели… (вдруг меняется, входит в образ заботливой матери)
Голос из репродуктора: Внимание-внимание! Прибытие поезда Астрахань - Баку ввиду неблагоприятных погодных условий задерживается на два часа. За дополнительной информацией можете обращаться в справочное бюро на первом этаже третьего перрона. Внимание-внимание…


От звука репродуктора Хасай, вздрогнув, заходится в кашле.


Гюльтекин: (бьет кулаком по спине Хасая, указывая на репродуктор) Надоели со своими идиотскими объявлениями!.. (Хасай приходит в себя, вытирает слезы, пытаясь привести себя в порядок) Голос свой пришелся по душе. Да разве это голос?.. Так, они голосов не слышала!.. (внезапно, изогнувшись, в каком-то образе, оперным басом Хасаю)
Так делаешься трусом от ума-а…
Так дерзости румянец выцветае-е-ет…
(вдруг вскакивает в другом образе, куда- то вдаль) Айда, храбрецы, на площадь, айда!.. (умолкает, тихо сама себе) Нет, спутала… это из «Джаваншира»… (вспоминает) Да!.. (бросается вперед, осторожными шагами преграждает путь пытающемуся ретироваться Хасаю, тихо, склонившись к уху его)
Лоренцо, Лоренцо, зови Лаэрта…
Скажи, опасно этой ночью
Во сне увидеть странника морского…
(Хасай пытается, вырвавшись, убежать, но Гюльтекин не дает ему такой возможности, конец стиха произносит на одном дыхании)
Скажи, чтоб не мешкал, надежда лишь на него
А если не успеет, гибель ожидает нас!..
(выходит из роли, переводя дыхание, Хасаю) Ну как?..
Хасай: (с трудом проглатывает застрявший в горле кусок, извинительно) Если не ошибаюсь, это Шекспир.
Гюльтекин: (тащит Хасая за рукав к скамье, сажает на прежнее место. Под действием образа не может устоять на месте, ходит туда-сюда, горящим взором будто что-то ищет вокруг) Было время, я – в роли Джульетты… и плакал весь зал!.. (опустив голову, потупившись, сонными шагами выходит на середину сцены, молчит какое-то время, вдруг поднимает голову с выражением лица молодой девушки, звенящим голосом)
Лишь это имя мне желает зла.
Ты б был собой, не будучи Монтекки.
Что есть Монтекки?.. Разве так зовут
Лицо и плечи, ноги, грудь и руки?
Неужто больше нет других имен?
Что значит имя? Роза пахнет розой…
Хоть розой назови ее, хоть нет…
(падает на колени, кланяется, слышатся бурные аплодисменты)
Голос из репродуктора: Внимание-внимание! К сведению граждан пассажиров! Просьба соблюдать на перронах правила гигиены! Обертки мороженого и конфет, бутылки от воды и лимонада выбрасывать в специальные контейнеры для мусора! Повторяю…


Появляется Контролер. Одной рукой он хватает за ручку самый большой чемодан, другой Хасая за куртку, Гюльтекин преграждает ему дорогу.


Контролер: (со служебным рвением) Дорогу-дорогу, граждане пассажиры!
Гюльтекин: (преграждает ему путь) А ну ка, стоп! Куда это вы, позвольте спросить?..
Контролер: Отчего же не позволить? Дезинфекция!.. (показывает на репродуктор) Не слышали, что ли?
Гюльтекин: (руки в боки, идет на Контролера) Положи его на место!.. На место, сказала!..
Контролер: (в одной руке чемодан, в другой - Хасай, отшатывается назад) Ханым, разве только что вы не слышали, что сказали?.. Вы что, тифом заразиться хотите?..
Гюльтекин: (идет на Контролера, взяв его за грудки, угрожающе) Ты - дезинфекщик!.. Уж больно усердствуешь тут!.. А тебя, оказывается, что-то еще гложет!.. Или дверью хвост прищемило, а?.
Контролер: (вздрагивая, подбирается, растерянно) Хвост?.. (оглядывается через плечо) Какой еще хвост?..
Гюльтекин: (вдруг сурово) А ну ставь его на землю!.. Ставь, говорю, негодяй! А не то…
Контролер: (Не оставляя ни чемодан, ни Хасая, лицо его внезапно меняется, тихо, с хитрецой) А не то что?..
Хасай: (в руках Контролера, повиснув, как на вешалке, жалобно Гюльтекин) Спасите меня!.. Умоляю вас… не давайте ему унести меня!..
Гюльтекин: (не обращая внимания на Хасая) …А не то тебе такое устрою, что родная мать не узнает!..
Контролер: (передразнивает) Ой-ой-ой!.. Как старшно?!..
Гюльтекин: (подбоченясь) Ах значит, так?!.. Не боишься, да?.. Ну так, коли ты мужчина, так не оставляй своей поклажи!



Контролер приподнимает чемодан и Хасая еще выше. Гюльтекин, взяв его за грудки, трясет, что есть силы. Контролер, не дрогнув, бросает чемодан и Хасая. Хасай падает лицом вниз и не двигается.


Контролер: (отступая назад, указывает на Хасая) Да убили вы его!..
Гюльтекин: (кидается к Хасаю, падает на колени, обнимает его голову, Контролеру) Посмотри, что ты наделал, негодяй?!.. Если с ним что случится, считай себя мертвецом!. (смотрит на Хасая, печально зрителям) А я… и имени его не знаю…
Контролер: (направляясь к выходу) Не знаешь, а во все вмешиваешься!
Гюльтекин: (кладет голову Хасаю на грудь, прислушивается к сердцу, взволнованно) Будто и не бьется сердце… (плача, вдаль) Лю-ю-ди!.. Помогите!!!..
Контролер: (на выходе, тихо) Не ори, стерва!.. (осторожно оглядываясь по сторонам) Не собирай люд сюда! Уладим все меж собой… (уходит)
Гюльтекин: (прижимает бездыханную голову Хасая к груди, с тоской небесам) А говоришь «Терпи!»… «Живи, и терпи…» Скажи же, как?.. (глядя на струящийся сверху поток света) Ведь Ты любил меня?!.. (вдруг нервно) Но не говори «так же, как и всех!..» (смягчается) …Ведь меня любил Ты по-другому?!.. (понижает голос) А теперь Ты просто говоришь: «Терпи…» «Терпи, пока не закончит мутный дождь… и засверкает солнце…»
…А оно все еще за облаками…


Прижав к себе голову Хасая, умолкает. Звук скорого поезда, бурные аплодисменты, перрон погружается в темноту.





ЗАНАВЕС




ЧАСТЬ ВТОРАЯ



Та же местность, похожая на вокзальный перрон.
Ночь… Свет горит лишь на одном из фонарных столбов.
Гюльтекин в длинном черном плаще, сидит на коленях в полосе света фонарного столба... Дождь льет лишь в полоске света, где сидит Гюльтекин.
Хасай на освещенной части сцены, надев очки, сидит на скамейке, читает смятые страницы, достав их из нагрудного кармана. Читая, обхватывает лицо руками, и молча плачет.
Слышен перестук колес проходящего где-то поблизости поезда.


Гюльтекин: (поезду) Поезд дальних далей
не заметив нас, промчался …
Дальних далей поезд,
Расскажи: как в далях дальних…
Какие там цветы цветут?
Какие листья-лепестки?


С появлением Контролера все сразу освещается.


Контролер: (Направляется к Гюльтекин) Ну что вы такое тут вытворяете?.. Что вам здесь, театр, цирк?.. Ну, нельзя ведь так, клянусь, честное слово?!. Ведь всему есть свой предел?!.
Гюльтекин: (Поднявшись, отряхивается, идет на Контролера, будто по рингу) Так, значит, дезинфекция, говоришь, еще не закончилась, да?..
Контролер: (в недоумении, замерев, лилейным голоском) Да я не о том, сестрица. Говорю, все эти стихи и все такое, ну не вокзальное это дело. Как бы там ни было, общественное место все-таки. Народ тут разный. Кто уезжает, кто прибывает. Вот стою тут я с самого утра и за вами наблюдаю. Да вы пять минут спокойно не сидите, весь народ к себе привлекаете. (Опасливо, оглядевшись по сторонам, неожиданно нервным криком) Мешаете следить за общественным порядком!..
Гюльтекин: Общественный порядок?.. (зрителям) На него посмотрите… на этого блюстителя порядка!.. (бьет Контролера в грудь, отталкивает его) Несчастный, хоть смысл слова «общественный» понимаешь?..
Контролер: (пятясь назад, сохраняет равновесие, оправляет на себе одежду) А вы… понять не могу, кто вы вообще такая, а?..
Гюльтекин: Это я кто такая?.. (зрителям) Вот наглец! Бесстыдство-то какое!.. Это мне надо спросить : «Сынок, да кто ты такой, что загнал нас тут в угол, за глотку схватив, высказаться не даешь», а он, видите ли, наезжает!..
Контролер: Да умолкоете ли вы, чтоб вам еще и высказаться не давать?!.. То пете, то плачете… Ни стихов, ни песен не осталось! Толпу сюда приманиваете!.. Голову всем морочите!.. Люди перед дорогой, а вы тут концерт устраиваете ненужный!..
Гюльтекин: (приближаясь к Контролеру, неожиданно с уличным апломбом) Браток, а ты, кажется, меня и вправду не узнал!.. (хватает его за ворот, начинает трясти ) Так не узнал меня?..
Контролер: ( мотая головой) Не-э-т…
Гюльтекин: (перестав трясти) Поклянись, что не узнал!
Контролер: (в недоумении) Умереть, не встать. Но… скажу вам, вот так вот, как бы, слегка кого-то будто… (окидывает Гюльтекин взглядом сверху донизу) напоминаете… Была одна актриса. Но давненько уже ее не видно. Честно говоря, даже не знаю, жива она, или умерла?!.. И имя у нее было такое странное… ( пытается вспомнить)
Хасай: (вскочив на ноги, возбужденно Контролеру, поглядывая одним глазом на Гюльтекин ) Что вы такое говорите? Что значит «была»? Есть!
Контролер: (подозрительно оглядывая Гюльтекин) Е-е-сть?.. Ну и прекрасно. Да хранит ее Бог.
Гюльтекин: (взяв Контролера под руку, отводит его в сторону, тихо) Слушай, «клянусь» говорю, скажешь правду, мне до тебя и дела нет. (Шлепает ладонью по своей щеке) Клянусь, не шучу!
Контролер: (испугганно) К-ка-кк-ую еще правду?
Гюльтекин: (чуть тише) Что тебе от него надобно. (Указывая фонарной столб) Вот этим светом клянусь, ничего тебе не сделаю.
Контролер:(жалобно) Госпожа, ведь я сказал вам. Мне нужны всего лишь его документы. Проверять документы у пассажиров - мой служебный долг, госпожа!
Гюльтекин: (морщась) Служебный долг?
Контролер: (отступая назад, так же клятвенно бьет себя по щеке) Сдохнуть мне, если вру! Не дай Бог, появится тут кто-нибудь из начальства, так конец мне. Вмиг выгонят с работы, как пить дать!
Гюльтекин:(передразнивая)Да что ты говоришь?.. Хорошо, что в начальники не выбился. А то тут камня на камне не оставил бы. Ну, поручили тебе присматривать за этим крохотным местишком, ну и что?.. Что ж ты людям житья не дашь? Это место тебе что, от предков досталось, что ли?..
Контролер: (отводя Гюльтекин в сторону, тихонько) Вы не знаете, госпожа. (кивает в сторону Хасая) А мы его хорошо знаем. Он из нашего вокзального контингента. День и ночь пропадает тут. В то время как…
Гюльтекин: (перебив его) А что тут такого? Ну, ждет видимо, кого-то. На тебе, что ли, сидит?.. (оба, повернувшись, смотрят на Хасая. Хасай под их взглядами становится по стойке смирно)
Контролер: (тихо) Это вам так кажется. Никого он не ждет. У него нет никого!.. (шепотом) Этот человек - бомж!..
Гюльтекин: Бомж?.. (повернувшись, смотрит на Хасая, Хасай приводит себя в порядок. Оглаживает, отряхивает одежду на себе)
Контролер: (вздохнув, с сожалением) Что поделаешь? Жизнь!.. А в свое время большие должности занимал. Ящик орденов имеет. (Меняется в голосе) А теперь… (ехидно усмехается)
Гюльтекин: А что теперь?..
Контролер: В смысле, время, говорю, уж настало, пришел черед… Улавливаете, да?.. ( С ехидной улыбкой зрителям) В такие моменты уже ни ордена, ни медали не помогают…
Гюльтекин: Медали?.. (Смотрит на Хасая, тот, вскочив на ноги, руки в карманы, начинает насвистывать, глядя вверх, в небо.) Так говоришь, у него и медали есть?
Контролер: Да целый ящик!..


Контролер подходит к Хасаю, распахивает на нем пиджак. Подкладка пиджака с обеих сторон увешана орденами и медалями.
Гюльтекин в ужасе вздыхает. Хасай, одернув пиджак, запахивается, начинает нервно ворчать что-то себе под нос.


Контролер: (Зрителям.) Опана!.. Я и говорю, таков вот итог служения народу!.. Сколько киркой ни махай, конец диктует свое! Иди потом, как Толстой, на вокзал и там того самого…
Гюльтекин: (смотрит на Хасая) Кирка? А он что, нефтяником был?
Контролер: Был бы нефтяником, горя б не знал. (Зрителям.) Отправили бы сейчас его на Нефтяные Камня, нашел бы он там себе, где копаться, что бурить... (Смотрит на Хасая, вздыхает) Писателем был несчастный. Столько книг понаписал, что сейчас хоть и рвет их весь вокзал на кульки для семечек, конца и края им нет. В одну его трилогию… название у нее какое-то было… Только в нее одну можно завернуть пятьдесят тонн семечек! (протянув руку, вырывает мятый листок из рук Хасая, нервно рвет на кусочки, бросает на пол) Ну как можно было столько понаписать, а?.. Совесть бы имел.
Гюльтекин: (глядя на Хасая) Ах вот оно что-о-о?!.. Так бы и сказал, да… (вдруг, узнав Хасая) Погоди-ка, погоди, это ведь…
Контролер: (с наигранной грустью) Он самый.
Гюльтекин: (с ненавистью) И псевдоним у него был какой-то...
Контролер: (грустно) Хасай Дильгир. То есть Удрученный…
Гюльтекин: (глядя с ненавистью на Хасая) Да, да, точно, Дильгир. А мы в издевку звали его «Дылгыр».
Контролер: Все о нефтяных скважинах писал… припоминаете?.. (с пафосом) «Краса моя, скважинка! Чернушка ты моя!..» (изменив голос) Чернушка! (Зрителям) Да разве ж бывает красавица черного цвета?.. Притом из тяжелого металла?.. (смотрит с упреком на Хасай) Всему есть мера!..
Гюльтекин: (с кислым выражением лица) Разве это он написал?.. (косится на Хасая)
Контролер: Он, он… (продолжает, с пафосом) «Краса моя, щедро одарившая родину мою!..» (вдруг повернувшись к зрителям, поет оперным голосом)
Душа моя, Баку, родина-мать,
Создан ты мощью коммунизма…
Черная кровь твоя свет льет во тьму,
Открывая пути к светлому дню…
Гюльтекин: (скривившись, Контролеру) И это он написал?..
Контролер: Да не-ет, это писал другой мой клиент, царство ему небесное, теперь уж ему не писать…
Гюльтекин: (отведя Контролера в сторону, тихо) Ладно уж, что было, то прошло. Оставь ты его в покое. Как никак, старый ведь… одной ногой в могиле.
Контролер: А я что говорю?!. Не дай Бог, возьмет и упадет тут, отбросит концы, что мне тогда делать?.. Как выпутываться из всего этого? Разве не скажут мне: «А ты куда смотрел?..»
Гюльтекин: Не умрет, не бойся! (повернувшись, смотрит на Хасая. Тихо.) Ей-Богу, не умрет. Такие живучими бывают. Да знаю я его близких, позвоню, придут, заберут. (Подходит к скамейке, открывает ридикюль, достает деньги, и просовывает в ладонь Контролера)
Контролер: (бережно кладет деньги в карман) Ладно уж, что сказать- то, вам виднее. Если беретесь за него, другое дело. (Уходит, прихватив и волоча за собою расписание движения поездов и один из фонарных столбов) А то соловья ведь баснями не кормят.
Гюльтекин: (скрестив руки, смотрит на Хасая) Такие вот дела, господин Дильгир. Многоуважаемый Хасай Ниязович!.. (Хасай ищет, куда бы спрятать лицо) А я-то думаю?!. (передразнивая) Неподражаемый ма-а-астер!.. Судьба актри-и-сы!


Слышен шум отходящего, где-то поблизости набирающего ход поезда.


Хасай: (расстроенно) Зря вы так думаете. Это… Все, что я говорил… мои искренние убеждения.
Гюльтекин: (Не обращая внимания на сказанное Хасаем) …А я-то гадаю, с чего это такая похвала, восторженность?.. У тебя, Хасай, оказываеться прекрасные актерские способности?!.. Браво-браво… (идет в направлении к Хасаю)
Хасай: Вы ошибаетесь!.. О вас я всегда был такого мнения. (Тихо, глядя вслед Контролеру) А этому не верьте. Он - сотрудник госбезопасности!.. В отставке!.. Надоел тут всем!.. Никак не избавится от старых привычек. Цепляется к каждому. Досье на всех собирает …
Гюльтекин: (вдруг, схватив Хасая за ворот, притягивает к себе, обжигающим шепотом) Хоть сейчас признайся, негодяй: это ты заставлял меня годами играть всю эту мерзость? (Громко, тряся Хасая) Ты, да?.. Т-ы-ы???..
Хасай: (Пытаясь высвободиться из рук Гюльтекин, задыхаясь)Н-не п-пони… маю, о чем вы-ы?!.
Гюльтекин: Прекрасно понимаешь, сволочь! Не придуривайся! Ничто на этом свете не остается безнаказанным!.. И ты за все ответишь…
Хасай: (задыхаясь) Пус-тите… ды-шать… не могу дыш - ать…
Гюльтекин: (продолжая его трясти) Говори-и! Рассказывай, ничтожество!..
Хасай: (задыхаясь) Что-о го-о-ворить?.. Пус..ти..те… я… ска-а-жу… с-сей-час же скажу… д-дайте ска… за-ать… В те вре-е-мена…
Гюльтекин: Да, именно в те времена!.. Когда гордым видом ты рассиживал со своей семейкой… (передразнивая) в правительственных ложах!.. (отталкивает Хасая, тот пятится, чуть не падая)
Хасай: (задыхаясь, не переставая кашлять) Ло-о-жах??. Вы… это о каких ложах, не понимаю?..
Гюльтекин: Не понимаешь, да?.. (к зрителям, с нервным смешком) Вы только посмотрите на эту наглость людскую!.. (Хасаю) Не помнишь, значит, да? (с ненавистью) Я говорю о тех ложах, где осидал ты на бездарных своих премьерах… глядя оттуда на всех будто с потолка, как Фараон в лимузине!.. (неожиданно, сложив руки у груди, с фальшивой наигранностью) Симузар!.. Если б почувствовала ты биенье сердца моего, бьющегося любовью к отчизне… если б поняла смысл любви моей к родным лугам, к хрустальным родникам, озерам нашим… то и ты б всю жизнь свою без остатка посвятила бы соцсоревнованиям!.. (выйдя из образа) Тьфу!
Хасай: (вздрогнув, растерянно) Это… Разве… это мое произведение? Не припоминаю….
Гюльтекин: Не припоминает!.. Да разве кто-нибудь способен запомнить этот бред? (Вдруг остановившись, зрителям, с горькой печалью) Только я одна это и помню… оно все продолжают гнить во мне… время от времени вырастая изнутри, как грибы, покрывшиеся зеленой плесенью… (понизив голос) Нет от них спасения…
Хасай: Заплесневелые грибы? (виновато) Если вы о моей последней пьесе, то я ее… если вы помните, потом ведь переделал?!.. (закашлявшись) Учитывая ваш внутренний потенциал, добавил туда еще два новых монолога. А вы заупрямились… и помните, что сказали?..
Гюльтекин: (с горькой иронией) Внутренний потенциал?.. Ударница труда, бросившая мужа - проигравшего соцсоревнование и умчавшаяся на БАМ! Вот это, по- твоему, мой внутренний потенциал?.. (куда то вверх) Умри, Сарабская!..
Хасай: (расстроенно, с назиданием наставника) Вы неправду говорите. Если хотите знать, вершины актерского мастерства, апогея творчества вы достигли именно в те годы. (Нежно) В тех самых нелюбимых вами образах!
Гюльтекин: (не слушая Хасая, ходит по сцене) Я же… извергающая пламя, полу-зверь, полу-человек… витающая в безднах своих ощущений... пленница сцены... (останавливается, гневным взглядом окидывает Хасая) Посмотри, во что ты меня превратил?!..
Хасай: (отпрянув) Это не так!.. Это вовсе не так. Поговорим откровенно. Ведь в те годы. Вы меня и слушать не хотели?!.. Только Шекспиром и бредили…
Гюльтекин: (Идет на Хасая, с ненавистью) Это ты заставил меня жить тем, чем я не хотела… Во имя своих мелких, ничтожных амбиций!.. Ради славы! Жажды почета! А где она теперь?.. Твоя эта слава? Может, достанешь, на плечи тебе накину, чтобы душу твою согрел?!..
Хасай: (отступая, возбужденно) Ведь все было не так!.. Выслушайте меня до конца! В те годы было время такое. Литература была идеологическим оружием и вот по той причине …
Гюльтекин: (по мере того, как она приближается к Хасаю, начинает гаснуть свет, неожиданно с нервным криком) …Убийца! Убийца!.. Убийца-а-а!!!


Свет меняется. Странные звуки. Звук грома. Свет меняется.


Гюльтекин: (стоит, словно пригвожденная своим громогласным голосом, с печалью) Ведь каждый раз я болела… после каждого представления впадала в депрессию… а иногда и в постель… ворочась там, залечивая себе глубокие раны… пытаясь все очиститься от этого словесного уродства…
Хасай: (в ужасе) Что… вы такое говорите?.. Ведь я… Умоляю, выслушайте меня до конца…
Гюльтекин: (не слыша Хасая, зрителям) …ночами кончала с собой… а утром снова возвращалась к тебе - в театр… Куда ж мне было деваться?.. (с горькой иронией ) Было ли где приютиться в этой бесцельной, бессмысленной жизни?..
Хасай: …Вы и тогда меня не слушали, и сейчас слышать не хотите. (Зло) Вы вообще хоть кого-то слышите?..
Гюльтекин: (Не слыша Хасая, опустив голову, молчит. Вдруг, будто в бреду) …Что это?.. Бессмысленное стремление, ведущее к пропасти… Любовь к жизни… (с отвращением оборачивается к Хасаю) Любви той надобно бы перейти в ненависть!..
Хасай: (вкрадчиво) …Тогда ведь я написал последний вариант и бросил его к вашим ногам! А вы… помните, прилюдно разорвали его на мелкие кусочки и рассыпали по лестнице, в театре. Чтобы унизить меня, оскорбить! В то время как…
Гюльтекин: (очнувшись, перебивая Хасая, решительно) Довольно, закончим этот разговор. Что было, то прошло… и быльем поросло. И я уже вне театра, и вы…
Хасай: (смущенно) Я понимаю. Я виноват перед вами, простите. Заставлял вас играть роли… словом, заставлял вас, как говорится, жить жизнью, которой вы жить не хотели. Но ведь и меня принуждали?!.. Да!.. И над моей головой висел топор палача… - острый меч идеологии, готовый снести мне голову с плеч!.. Вы уж и это учтите…
Голос из репродуктора: Внимание! Внимание! К сведению пассажиров. Заканчивается посадка на поезда, отправляющиеся со второго, третьего и шестого пути! Просьба к пассажирам, занять свои места!
Гюльтекин: (очнувшись) Наш объявили, давай, быстрее, собираться надо (кидается к своим чемоданам, начинает складывать в них вещи) Пора идти!.. Возможно, это последний поезд… (Запихивает, как попало, в чемодан свои вещи, вдруг останавливается, задумчиво, с печалью) Был бы он человеком, что было бы мне тут делать?.. (жалобно) Сидела бы дома, как все барышни, пироги бы пекла, детей бы купала…
Хасай: (вкрадчиво) Простите, вы не сказали ( вдруг, возбужденно) Вы куда это едете?...
Гюльтекин: (бессильно откидывается на скамейку, печально)
О, сколько перевоплощений?!..
Но это видимо конец…
Вот уж такая я теперь.
И такой останусь под конец...
(к небесам) Дай, Господи, мне силы снова!..
Полюбить себя и так!..
Дай мне силы!..
Чтоб полюбила я себя
и в этой ветхости опять…
(понизив голос) И хоть отныне никто меня не любит,
Дай снова сил, самой себя любить!
Как дерево лелеет свой последний лист
И я смогло б себя любить…


Гул землетрясения… Громовые раскаты, сверкание молний.
Сильный ветер разбрасывает по перрону вещи Гюльтекин, вывалившиеся из чемодана.



Гюльтекин: (смотрит в небеса, сложив руки на груди) Услышал… У -слы-ы -ша-а- ал!!! (голос ее отдается эхом)
Хасай: (испуганно озираясь кругом) Вы… что э-это вы наделали?..


Вой ветра все усиливается, Хасай ищет, где бы ему пристроиться, но не сумев преодолеть сопротивление ветра, падает, катится по перрону.


Гюльтекин: (рухнув на колени, сложив ладони у груди, в небеса) О Боже!!.. О - Слышащий меня!!.. Великий Создатель!.. (голос ее звучит еще тише) Пожалей, помилуй нас, тех кого Создал Ты Сам!.. Укажи дорогу!.. Избавь от этих мук… (голос все понижается) Плохо мне зде-э-есь!!!...


Сверкание молний, все усиливающийся вой ветра и грохот раскатов грома. По всему перрону несутся высыпавшиеся из чемоданов Гюльтекин разноцветные перчатки, шляпы, зонты…
Откуда-то издалека доносится шум мчащегося скоростного поезда и его истошный гудок. Хасай, поднявшись на ноги, идет в сторону шума.
Чудные вспышки света. Все усиливающийся перестук колес поезда и его гудок.
Свет меняется. Музыка. Хасай идет на свет, потоком разливающийся по перрону, достигая световой полосы, растворяется в ней.



Гюльтекин: (во всю мощь кричит исчезающему в световой полосе Хасаю) Сто-о-о-ой!!!.. Ку-у- да-а-а???..


Шум удаляющегося поезда и гудок заглушают голос Гюльтекин.
Свет меняется. Гюльтекин бежит за Хасаем и попадает в световую полосу. Перестук колес скоростного поезда и гудок постепенно отдаляются и стихают. Становится темно. Пауза.
Знакомая мелодия из оперы «Пер Гюнт». Гюльтекин, еле двигаясь, идет к середине сцены. На месте сцены, именуемом «перроном», никого не видно, кроме Гюльтекин и нескольких валяющихся ее чемоданов.


Гюльтекин: (сделав несколько шагов, останавливается, куда-то в пустоту) Не удалось… Творение, названное Тобою «Человек», Тебя не осознало… Всё погрязло в грехах… влеча за собою другие греха... (жалостливо в небеса) Быть может, все надоест Тебе когда -то… и Ты решишь угробить этот скудный мир?.. Решив потом создать его сначала?.. (молчит, в небеса) Решишь?.. Даж если вновь распнут к кресту любимого Тобой?..


Ветер, поднятый проходящими поездами, развевает волосы Гюльтекин.
Свет меняется. Появляются человеческие силуэты со свечами в руках.
Все молятся.
Голоса вдруг смолкают, включается свет на сцене и в зрительном зале. Гюльтекин вскакивает.
На сцене появляются люди в служебной униформе. Они начинают восстанавливать «перрон» - приводить его в тот вид, в каком он был в начале представления, устанавливают на сцене столбы освещения, вокзальные часы, выкатывают стенд с расписанием движения поездов на колесах…


Гюльтекин: (вздрогнув от яркого света) Ай!!!.. Это… (морщась под ярким светом прожектора) Что это такое?.. Где это я?.. (растерянно смотрит по сторонам, зрителям) Я… Простите, Бога ради... Мне и в голову не могло прийти… что… Оказывается… (растерянно смотрит то на рабочих, то в зрительный зал, поспешно приводя себя в порядок, поправляя волосы) Ведь я… Я ведь билет покупала?!.. (оглядывается по сторонам) Странно. Но я… правда, честное слово, ей-Богу, покупала билет?!.. В СВ!.. В спальный вагон!.. Не верите?.. (показывает на чемоданы) А вот и мои чемоданы…



На сцену выходит Режиссер, рядом с ним Помощник.



Режиссер: (увидев Гюльтекин, вздрогнув, останавливается, нервно Помощнику) Опять она тут… Кто впустил?.. (Гюльтекин, увидев Режиссера, в растерянности, хочет куда-то бежать, спрятаться, но не может найти куда, поэтому мечется на месте) Ну, сколько можно говорить, объяснять?.. Нет, это уже невыносимо!.. Так работать нельзя!. Ей-Богу, нельзя!.. (кричит куда-то за кулисами) Есть тут какой-нибудь сторож, или нет?.. Я с вами!!! (швырнув бумаги на пол, что держал в руках, нервно уходит)


Рабочие, оставив инструменты, подходят к Гюльтекин. Взяв ее чемоданы и ее саму под руку, ведут к выходу.


Гюльтекин: (вырываясь) Вы… что вы делаете? Куда вы меня ведете?
Первый рабочий: (Неся чемоданы) Не обижайтесь, Гюльтекин ханым… (показывая в ту сторону, куда ушел режиссер, тихо) Не разрешает! Сами видите, ругается. Потом ведь и нам достается?!.
Гюльтекин: (вырвавшись, остановливается) Вы что, меня из театра выгоняете??.. Меня - Гюльтекин Сарабскую??.. Сарабскую - всю свою жизнь посвятившую вот этому театру?.. (рабочие не принимая во внимание ее слова, вновь подхватив ее под руки, ведут к выходу) Вы ответите за это!.. Пустите!.. (она сопротивляется, но рабочие продолжают волочь ее к выходу) Пустите, говорю!.. А то сейчас…
Второй рабочий: Зря это вы. Мы тут не причем. Ну, кто мы здесь такие?..
Гюльтекин: (высвободившись, подбоченясь) Вы что думаете, я вот из-за этого всего умираю, да?.. Да плевать мне на ваш театр!.. (вдруг, жалостливо) Разве не он меня довел до этого?..
Второй рабочий: (схватив Гюльтекин под руку, опять тянет к выходу) Сегодня он вообше злой. Ведь он всегда такой в дни премьеры. Вы же сами знаете…
Гюльтекин: (остановившись, как пораженная молнией) Премьера?.. Ты сказал «премьера»??.. Опять премьера?.. Сынок, Земля пришла в движение… с неба сыплются камни градом, все огнем полыхает… а вы тут чем заняты?.. (рабочие продолжают вести ее к выходу) Возгораются леса… (у выхода, заметив афишу «Женщина под поездом», останавливается) Ах, вот она - ваша премьера!.. «Женщина, под поездом!..».. А кто бросится- то под этот поезд, а?..
Первый рабочий: (ведя Гюльтекин к выходу) Сцену надо освободить. Сейчас зрителей в зал начнут впускать.
Второй рабочий: Ну так же тоже ведь нельзя… Ведь вас с таким почетом проводили, портрет ваш на самом видном месте в фойе повесили, сами видели. Ну, ей-Богу, ну какие человеку еще почести нужны то?..
Гюльтекин: (вырвавшись из рук рабочих, растерянно зрителям) Да я и сама не знаю, чего я сюда притащилась?!.. Я ведь… (жалобно) на вокзал собиралась?! (рабочие, подхватив ее под руки, волокут) Слушайте, вы что, не верите мне?.. Серьезно, не верите?.. (рабочие утаскивают ее со сцены. Какое-то время ее голос доносится из-за сцены) А ну, клянись, что не веришь!.. Скажи, «клянусь, не верю»?..


После того, как за кулисами стихает голос Гюльтекин, рабочие возвращаются на сцену, продолжая выстраивать декорации. Тут из глубины сцены появляется Гюльтекин Сарабская, она будто ищет свой потерявшийся веер, найдя его, смахивает с него пыль.
Рабочие ее не видят, присев у одного из фонарных столбов, они усердно что-то чинят. Один из них тяжело вздыхает.


Первый рабочий: (крепит столб, это ему не удается) Ну вот. Опять на том же месте… И в прошлый раз именено тут заело, а обвинили меня. (Поднимается в возбужденном состоянии) Надоело! Вот наплевать на все, и уйти к чертям!.. Натерпелся уж…
Второй рабочий: Я же говорил, в мастерскую надо везти. В один день, упадет кому-нибудь на голову, потом иди, отвечай…
Первый рабочий: Кронштейн надо бы принести. Может, что-то и получится. (Поднявшись, идет к выходу, на выходе, другому рабочему) Чего уселся, уставился, как баран?.. Пошли, поможешь… (рабочие выходят)
Гюльтекин: (подоткнув длинный подол, с трудом поднимается на платформу, отряхивается, обмахиваясь веером, подходит к афише, читает) «Женщина под поездом…» (зрителям) Вы на их аппетиты?!.. Вон на что замахнулись?!.. (вдруг громко, за кулисы) И кто сейчас под поезд бросаться собирается?.. Вы-ы?.. (с презрительным хохотком) Да, уж!.. (с горько иронией) Комарики несчастные!.. (снова за кулисы, громко) Худоба ведь – не мастерство!.. На них посмотрите, под поезд они бросаться будут!.. (неожиданно, замолкнув, опускает вниз веер, виновато поворачивается к зрителям, жалобно) На это способна лишь я… (с грустью) Гюльтекин Сарабская – проводившая всю свою жизнь под колесами… Актриса – привыкшая годами кончать с собою... (вдруг, презрительно) Слепая летучая мышь, присосавшая яркому свету прожекторов! (жалобно) Пленница восторженности и любви… (замолкает, вдруг тихо к зрителям) Вы… меня больше не любите?.. Я ведь та же… (с упреком) Та самая Гюльтекин… которую любили вы годами… аплодировали стоя… (вдруг игривым тоном) Лишь руки немного постарели… Чуточку потолстела… Ну и что с того?.. (потрясенно) Душа ведь не потолстела?!... (глядя в потолок зрительного зала, в ужасе) Вон, она висит опять там, смотрит… Ждет… (В потолок) Сейчас. Сию минуту. Покажу, как бросаются под поезд. (совершенно другим голосом, зрителям) Не верите?.. Правда, не верите?.. (оглядывается по сторонам, будто что-то ищет) Сию минуту. (Прикрыв лицо веером, ритмично стучит каблуками)


Музыка. Гюльтекин какое-то время отбивает ритм каблуками на месте, затем, играя веером, начинает кружиться по всей сцене, словно в танце Кармэн.
На сцену с инструментами входят рабочие, увидев кружащуюся по сцене Гюльтекин, удивленно останавливаются. За ними виднеются Хасай, Контролер, Продавщица семечек, Продавец газет, Нищий и актеры, исполняющие эпизоды. Молодые актрисы восторженно смотрят, как кружась в танце, двигается по сцене престарелая актриса…
На сцену выходит Режиссер с Помощником, увидев Гюльтекин, он замирает на месте.
Гюльтекин исполняет свой самый грандиозный танец за всю свою сценическую жизнь…
Звуки аплодисментов, восторженное «браво-о-о!..» смешиваются с аплодисментами стоящих на сцене.
Режиссер нервно передает бумаги Помощнику и, ворча, уходит со сцены.
Гюльтекин продолжает танцевать свой танец победы.
…Слышится перестук колес, гудок идущего издалека поезда… На рельсы падает свет. Гюльтекин, кружась в танце по перрону, двигается к рельсам…
Свет меняется. В мерцании света и тьмы видно, как Гюльтекин бросается под поезд.
Крики ужаса смешиваются с шумом колес и свистом промчавшегося поезда...
На сцене темно и тихо. Постепенно зажигается свет. Рабочие вместе с другими актерами поднимают с рельс бездыханное тело Гюльтекин. Кладут его в центре перрона.


Продавщица семечек: (в ужасе) Она умерла???..
Продавец газет: (приложив голову к груди Гюльтекин, смотрит полным ужаса взглядом) Дыхания нет.
Контролер: (заложив руки в карманы, идет на правую сторону сцены) Я так и знал. Чувствовал, что-то здесь должно произойти…
Одна из молодых актрис: (грустно) Это была ее самая лучшая роль!
Хасай: (повернувшись к зрителям, грустно) Она была великой актрисой!
Нищий: Она - последний из могикан!..



Музыка. На сцену вслед за венками с траурными лентами выходит режиссер.


Главный режиссер: (подойдя тяжелым шагом к одному из венков, поправляет ленту, потом, шагнув вперед, печальным голосом, зрителям). Культура страны понесла большую утрату…
Продавщица семечек: (вдруг, в ужасе) Постойте!!! (Главный режиссер, прервав свою речь, оборачивается) Она не умерла!.. Посмотрите! Она дышит!..
Молодая актриса: (с горькой усмешкой, продавщице семечек) Это вам так кажется.
Контролер: (склонившись над Гюльтекин, Продовщице семечек) Вы хотите сказать, что она притворяется мертвой?..
Продавщица семечек: Почему притворяется?.. Думайте, что говорите! (ласково смотрит на Гюльтекин) Она просто не в себе. Не видите, как побледнела? Посмотрите на цвет ее губ… В таком возрасте что только с человеком не происходит ?!..
Молодая актриса: (положив руку на грудь Гюльтекин, растерянно) Да, есть сердцебиение.
Продавец газет: (с просветлевшим лицом, зрителям) Возможно, она сыграла кончину Анны Карениной, роль, которую мечтала сыграть всю жизнь!
Нищий: (зрителям) Да, она всю жизнь мечтала сыграть Анну Каренину… Ну, вот и сыграла!
Продавщица семечек: (возбужденно) Что стоите?.. Врача надо вызвать!



Все растерянно, с возгласами «Врача!» «Врача!» мечутся в панике.


Хасай: (глядя на Гюльтекин)Подождите!.. По-моему, она… (улыбаясь, оглядывается по сторонам)
Главный режиссер: (растерянно глядя то на Хасая, то на Гюльтекин) Что?.. (вдруг, нервно) Вы что, хотите сказать, что она … (умолкает, глядя на окружающих)


Все в растерянности смотрят друг на друга.



Занавес



В пьесе использованы стихи - У. Шекспира, В. Гете, Ф. Руккерда, Р. Ровшана, В. Баятлы