Президент

— …будем ждать с надеждой… у нас одна надежда - ожидание… не ждать значит - не надеяться… ждать - значит жить с надеждой… - повторял он отступая и прикрывая за собой дверь… потом еще некоторое время с бьющимся сердцем сжимая похожую на рукоять сабли дверную ручку, он долго стоял за дверью, в ожидании чего то... Нет, знал… Ждал он, не скажет ли еще что-нибудь сидевший за огромным столом по ту сторону двери и выслушавший его последние слова с бледным от гнева или усталости лицом президент…
Но по ту сторону двери царило молчание...
…Прижал он ухо к двери, прислушался… и ему показалось, что он сходит с ума…
…Из-за двери доносились трели соловья…
Наклонившись еще ниже он заглянул в замочную скважину… и чуть не упал на колени…
…Президент все так же сидел за столом с бледным от гнева или усталости лицом… Задумчивый взгляд его был устремлен куда то вдаль, губы сложены на манер соловьиного клюва и… насвистывал он что-то, похожее на соловьиную трель…
…Он попытался оторвать руку от двери, но не смог… Рука прилипла к холодной, металлической ручке и ее можно было оторвать только вместе с ручкой, выдернув ее из двери, как саблю из ножен… и тогда уже не оставалось бы ничего другого, как тут же, на месте, как саблю, вонзить ее себе в грудь…
…От ужаса ему показалось, что тело его стало невесомым и парит в воздухе… нет, оно висит на этой проклятой ручке…
«…Это все от страха… - подумал он - …сто процентов - от страха… Тысячу, миллион процентов… И ручкой грудь хотел пронзить от страха, и в глазах темно от того же…»
…Он долго еще трепыхался, вися таким образом на дверной ручке, а потом вдруг мрак рассеялся, все стало отчетливо видно… и тут оказалось, что нигде он не висит, а лежит в своей собственной постели… и был это, нечто иное, а всего лишь сон, который снится ему почти каждую ночь.
…Передачи по телевизору давно закончились, и на экране бушевал ураган черно-белых точек…
Гасыму всегда становилось не по себе от этих мельтешащих точек. От них веяло неким непостижимым ужасом. Экран в такие минуты напоминал ему раздувшуюся тушу дохлого животного, под нежной шкурой живота которого кишат насекомые…
И смерть, наверное, что то вроде этого… - подумав он повернулся на бок, поджал под себя ноги, и, подложив руки под голову продолжал смотреть на экран.
…Эти точки, могло бы быть, своего рода, трупные насекомые телевизора. – подумал он . - Ведь передачи окончились, программа завершилась. И это само по себе смерть.
При этой мысли сердце его вдруг забилось сначала медленнее, а потом, кажется, и вовсе остановилось. С трудом он перевернулся на правый бок, чтобы освободить от давления сердце, и аккуратно укрыл ноги одеялом.
Простыня все еще была холодной… будто никто и не спал на ней всю ночь.
Что то, видимо с кровью творится, совсем не течет по жилам она, что ли?.. – подумал Гасым.
И тут он как то подумал, что как бы ни нервировали его эти взьерошанные на экране точки, телевизора он тушить не станет. Ведь выключенный телевизор - это и есть выключенная жизнь...
При выключенном телевизоре Гасыму казалось, что его темная одинокая комната начинает разрушаться в тишине как то сама по себе… и он явно слышал голоса мертвых стен. С поступлением тишины они начинали медленно разрушаться изнутри… и слышал он как постепенно крошиться внутри них камни, шурша, как песок, сыпяться куда-то вниз…
…Ничего, скоро на экране появится цветная таблица настройки, и весь этот ужас мелькавших нервными скочками електронных насекомых наконец то исчезнет в мгновение ока. - думал Гасым, устраиваясь в кровати поудобней.
Вот сейчас, готов он отдать весь мир только за то, чтобы побыстрее увидеть свою эту таблицу, с ее симметричными линиями, цифрами, маленькими квадратиками, исписанными непонятными значками.
…Ну вот, наконец то появилась долгожданная его таблица на экране… и в этото раз он, как всегда, раскрылся во весь экран, как парашют.
…Что-то, похожее на волну воздуха, закружившись, прокатилось от груди к горлу.
…Минут через три на экране появятся часы, - подумал он, - потом заиграет гимн. И хоть звук телевизора приглушен, от звуков гимна содрогнутся стены…
То, что играют гимн, Гасым угадывал, от величаго развевающийся на екраны национального флага, появляюшийся сразу же после картинки с часами. К тому же стены комнаты дрожали так, будто на экране появился сам президент…
…От одной этой мысли он почувствовал, как сердце у него снова забилось… и билось оно тихо, словно слабый цыпленок стучит клювом в скорлупу яйца.
…Вдруг на фоне развевающегося на экране флага Гасыму привиделся и сам президент, который стоял, по-военному опустив руки вдоль тела, и взгляд его серых глаз был устремлен прямо на него…
Сначала Гасым почувствовал, как от этого взгляда по всему его телу разливается тепло… далее это тепло переросло в жар… и сдавливая горло начал душить его…
Привстав он сел, приводя в порядок дыхание, почесал спину, при этом ни чувствовая ничего. Кожа на спине загрубела, как кора дерева.
…Ведь сам читал недавно в каком то журнале о том что, с возрастом клетки вымирают и вспомнил удивленное лицо хирурга, неделю назад безо всякой анестезии вырезавшего у него на животе около пупка огромный жировик.
Тогда, помниться, он своми глазами увидел, как хирург пришел в ужас от того, насколько лишился он чувствительности.
…Облокотившись на подушку свесил он ноги на пол и уставился на них так, будто видел их первый раз в жизни.
Давно уже не смотрел он на свои ноги. Вернее, боялся смотреть. Так как, они напоминали ему символ смерти, которого он видел в какой-то книге, или на рисунке… Символом смерти в этой книги почему то послужили такие же костлявые, с искривленными пальцами стопы, вычерченные темными красками на обложке, а снизу так и была написано: «Смерт».
…Таблица на экране пропала и, как обычно на нем начал величественно развеваться трехцветный национальный флаг…
Вот теперь зазвучал гимн. - попытался угадать Гасым, и тут же вспомнил свой ночной сон…
Ведь этот же флаг был и во сне… и точно так же развевался. И даже гимн вроде бы звучал.
Да, именно так… - вспоминал Гасым, этот самый гимн звучал там, помниться где-то совсем рядышком, когда он висел с дверной ручки, чуть ли не теряя сознание от ужаса…
…Диктор поулыбавшись опухшим своим лицом, видимо от сна, что-то беззвучно говорила…
Чувствуя, как где то внутри растет напряжение от всех этих воспоминаний, он нервно почесал щеку и захотелось ему выпить кипяченой воды, с ночи стоявшей на тумбочке у кровати. Но он тут же передумал, решив, что от этого проснется его еще дремлющий кишечник и придется потом побежать и в туалет… А диктор между тем заканчивала говорить и улыбка на ее лице постепенно гасла… и глаза заволокивало проклятым туманом… пульс на этот раз забился сильней… и Гасым протянув руку к тумбочке, нашарил там, как слепой, свою розовую пилюлю…
И вот, частая тонкая сеть, застилающая ему глаза, понемногу рассеялся и Гасым смог уже различать на экране трехцветный национальный флаг… и вот цвета флага… красный, синий и зеленый…
…И тут вдруг на экране появился огромный заседательный зал президента. Зал, к удивлению Гасыма, был совершенно пуст. Но почти тут же показалась величественная фигура президента и наполненный госслуживающими зал.
Широкими шагами прошел он к своему месту и остановился. Стоял он долго и неподвижно, опустив руки вдоль туловища, как солдат почетного караула, потом что-то сказав присутствующим, сел. И на экране крупным планом появилось его лицо.
…Каждый раз, когда на екране, на крупном плане появлялась лицо президента, на него снисходило удивительное успокоение… Даже в сон начинало клонить, и казалось Гасыму, что он слышит аромат одеколона, идущий от чисто выбритого лица президента, глядящего на него с экрана, как смотрят в окно…
…Одеколон и в этот раз пахнул борщевиком, который когда-то в далеком детстве Гасым ел у реки, с удовольствием очищая корень его от кожуры…
…Президент повел глазами по экрану, словно оглядывая комнату Гасыма, а потом, почти не шевеля губами, заговорил…
- Доброе утро. - сказал ему про себя Гасым, и в несколько глотков осушив стакан с водой, встал.
Дрожь в коленях уже прошла.
…Сегодня президент выглядел лучше, чем вчера. Лицо его казалось гладким, щеки – розовыми.
Слава Богу, - подумал про себя Гасым – дай Бог, чтобы всегда был таким. Пусть по крайней мере, не будет больше в том состоянии, как несколько дней назад. И всопнилось Гасыму, лицо президента, выступавший несколько дней назад в этом же зале заседания… Лицо его тогда было бледно желтым, взгляд водянисто-желтых глаз - погасшим, словно пьяным, и говорил он еле-еле, с паузами, тяжело дыша…
…От этого состояние президента Гасыму было не по себе, сжалось сердце, а к вечеру упало давление. И всю ту ночь во сне Гасым играл в прятки со Смертью… Смерть - чем-то отдаленно напоминала самого президента… Она была такой же величественной, монументальной, так же, опустив руки вдоль туловища, как солдат по стойке смирно, стояла Она в углу его комнаты и внимательно следила оттуда за ним… А он все прятался от нее, то под одеялом, то, испуская какие-то кошачьи искры, похожие на электрические, метался за занавесками, прятался в шкафах, а то, падая Смерти в ноги, стеная из последних сил, и сдаваясь ей на милость…
…Он прибавил звук телевизора.
- …вдвойне плохо… - говорил президент, - …и вчера, и до этого, и сегодня.
Торопливо нажав на кнопку пульта он убавил звук и ему вдруг вспомнилось совиное лицо участкового врача…
- Запомните: шум ваш первый враг!.. - выпучив глаза и сотрясая двойным подбородком, воскликнул врач, когда он после осмотра встав на ноги собирался уходить.
А о втором враге он ничего не сказал. - подумал Гасым, и осторожно зашел в туалет…
…Когда он вернулся, президент молчал. Опустив голову вниз, он что-то долго разглядывал на столе, или читал?..
Присел на краешек кроватьи Гасы вспомнил, как выглядел президент четыре года назад. Решив, что тот нисколько не постарел, а наоборот, даже помолодел, похорошел, и волос вроде бы стало больше, лег на правый бок, и подумал что, главное - он не утратил своей величественности. Ведь его величественность и есть сама жизнь… - с грустью подумал Гасым и снова вспомнил сон, приснившийся ему несколько месяцев назад. Собственно, и слег-то он из-за того проклятого сна. И эта проклятая тонкая сеть, похожая на заросли колючек, именно с тех пор и стала повисать у него перед глазами чуть ли не каждый день, разрастаясь и отнимая все большие куски его жизни… Именно после того сна, пришел по его вызову к нему домой врач – сова с огромным, пышным подбордком. Прощупав ему пульс, посмотрел на язык и булькающим голосом сказал:
— Все это - признаки стресса.
А в том «стрессовом сне» Гасыму приснилось, что президент утратил свою величественность…
Приснился ему он, в каком-то полосатом, узбекском халате… что-то резво напевая и весело прищелкивая пальцами, подергивал он плечами по узбекски …
В том сне Гасым был настолько потрясен, что даже запомнил слова песни:
Знают в этом мир все - вы мои, вы мои…
Чую сердцем и душой - вы мои, вы мои…
…От этого воспоминания, или может от бессонницы последних дней, вдруг Гасым почувствовал, как в сердце что то екнув куда-то уплыло… и пульс начал слабеть…
Поспешно достав из-под подушки запасную таблетку, приложил ее под язык, и полежал он долго неподвижно, ожидая пока таблетка рассосется, растечется по жилам, снимая спазмы в груди, восстановит ритм сердца.
Лежал Гасым глядя на экран телевизора, и думал, что если в этой стране сущетвует хоть какой то порядок, так это благодаря лишь одной этой величественности президента… На счет этй величественности, то Гасым ощутил его на своей собственной судьбе. Во времена великого Сталина…
Те несколько лет, что президент не был у власти, хоть и постарались создать искуственный ваккум величественности, в итоге страна чуть не задохнулась. - подумал сьежившись от холода Гасым, почесав щеку он перевел взгляд на буфет, за стеклом которого виднелся маленький черно-белый портрет Сталина в серой шинели, стоящий там уже чуть ли не пол века.
Можно сколько угодно ругать, выдумывать всякие небылицы, но ничто не вытравит из сердец людей верности Сталину, подумал он, наблюдая за совещанием на экране. Именно его величие было источником оптимизма, счастья, неиссякаемой энергии, изобилия тех времен. В этом изобилии люди жили, как на ярко освещенной сцене. В этой яркости они работали, влюблялись, женились, растили детей, танцевали, и слагали песни… И все во имя его!.. Чтобы добиться его благосклонности, одного его величественного взгляда… Только при Сталине люди познали - что есть истинное счастье…
А нынешнему президенту не дают возможности. – думал он и от этого почувствовал как снова участилось сердцебиение. – Плохие пошли времена. Очень плохие.
…На экране появились искривленные от напряжения лица участников совещания, затем опять показался сам президент крупным планом.
Он молча смотрел куда-то в сторону, потом вдруг повернув голову, взглянул прямо на Гасыма и как то недовольно покачал головой.
…Гасыму стало плохо… Он подскочил и дернулся, как лягушка, через которую пропустили ток. Далее от могучего голоса президента содрогнулись стены его маленькой спальни:
—Товарищ Мамедов! Я к вам обращаюсь!.. Не слышите, что ли?!. Встаньте!..
…И сам не почувствовал как слабое, хилое тело его вдруг как взвилось вверх… что с трудом удержался, не воскликнуть: «Есть, товарищ Велиев!..»
… Ладонью смахнул он капельку пота, медленно сползающую по кадыку, и только потом осторожно выдохнул.
…Но президент не сводил с него глаз… И губы его, кажется, продолжали шевелить...
Задержав дыхание, Гасым прислушался к тишине, потом поправил очки и, прищурившись, посмотрел на двигающиеся время от времени его губы…
Президент потихонечку говорил о чем то, что он не мог слышать. Точнее, мешали толпящиеся вокруг. Но как то точно было ясно одно: президент говорил именно о нем... Гасым киши не слышал слов, но по интонации понимал, что что-то очень серезное.
Но вдруг он умолк, опустив голову вниз. Кажется, оставил его в покое.
С трудом волоча дрожащие ноги, Гасым подошел к телевизору, и, наклонившись к экрану, долго вглядывался в лицо президента, даже провел пальцами по его лицу, бортам черного костюма…
…Президент подняв голову посмотрел на него спокойно… даже вроде бы и улыбнулся. И тогда присев на табурет рядом с телевизором, Гасым поправил очки, вплотную приблизил лицо к экрану… и чуть не умер от ужаса…
В светло-серых зрачках президента кишели те же черно-белые точки, что на пустом экране телевизора…
…Слабость охватила Гасыма, он чуть не упал с табурета… Дрожь опять вернулась в его маленькое тело. Гасыму даже показалось, что он слышит, как эти точки, потрескивают, сталкиваясь друг с другом… и этот треск стал последней каплей.
С трудом добравшись до кровати, Гасым упал на нее ничком, и не было у него сил натянуть на себя одеяло.
Прошли минути, или часы, как он почувствовал что сидит рядом с ним старушка его – Ясемен...
— Доведет он тебя … - проговорила старуха, увидев, что муж очнулся.
Еле пошевелив обессиленными руками, Гасым осторожно повернулся на левый бок и хотел было спросить: «Кто - он?», старуха, не дав ему открыть рта, затараторила.
— Говорили тебе… нельзя с утра до ночи смотреть телевизор?!.. На днях на базаре рассказывали - сколько людей поумирало, глядя на него. Прямо вот так, ни с того, ни с сего… лежали вот, как ты, и все. - продолжая говорить, она пошла к телевизору и, кажется, собиралась выключить его.
— Постой!.. – крикнул Гасым и сам не узнал собственного голоса. Это был голос Гасыма двадцати - двадцатипятилетней давности, Гасыма - секретаря райкома партии, весельчака с орлиной хваткой …
Ясемен побледнела:
— Клянусь Богом, несчастный ты человек. — сказала она уже из другой комнаты — очень несчастный. Да убет он тебя, ей Богу, убьет. Ну что с того, что убрал звук, а лучи?!. Вышел бы, лучше, погулял по свежему воздуху…


***

…Во дворе было пусто. Только ветер кружил, засасывая в водоворот листья. Попытался унести он и Гасыма, унести куда-нибудь далеко вместе с ворохом бумажного сора и листвы.
Выйдя на улицу и, подгоняемый ветром, зашагал он в сад напротив их дома. Но тут, то ли порыв ветра забился в горло, не давая ему отдышатся, то ли слишком давно не выходил он на улицу и подействовал на него так свежий воздух, сильно закружилась голова, потемнело в глазах… задрожали колени…
Остановившись он прислонясь рукой к стене и тяжело дыша стал разглядывать вдоль стены расклеенных предвыборных плакатов, на которых был изображен президент в черной водолазке. Опираясь одной рукой на одно из колен, широкой улыбкой он смотрел на него.
Гасым впервые видел президента в водолазке. Достав из кармана очки, чтобы получше рассмотреть фотографию, надел его и приблизился еще ближе. Но тут резкий порыв ветра ударил песком прямо в глаза, а потом подхватив его, как ковер-самолет, чуть ли не отрывая от земли, понес в сторону сада.
…Плел он в доль стены некоторое время… а стена с портретами президента та и не кончалась. Фотографии, словно размножались, все больше становилось президентов в черной водолазке. На одной из фотографий был оторван его рот, на другой - все туловище.
…Ухватившись за фонарный столб в конце улицы Гасым еле остановился. Глаза его слезились от ветра, дышать было тяжело. Смотрел он на последнюю в этом бесконечном ряду фотографию и думал о том, это как случилось что он ни разу не видел президента в этой странной, черной водолазке?!.. И одежда, и поза, и взгляд и даже улыбка - все было в этих фотографиях другим, незнакомым. И самое странное - рядом с ним не виднелся, присущий всем его портретам национальный флаг.

***

…Телевизор был выключен и укрыт огромным шелковым платком.
Не снимая пальто, Гасым забрался под одеяло и, дрожа от озноба, пробормотал:
— Кажется, я простудился.
И хотя Ясемен молча притащила еще один обогреватель, расставив его прямо перед кроватью, Гасым все никак не мог согреться. Холодный ветер с улицы все никак ни покидал его тела, все метаясь по суставам, то свистел в ушах.
Немного погодя Гасым высунул нос из-под одеяла, кивнув в сторону телевизора, как можно ласковей:
— Включи.— попросил.
…Уже начались вечерние программы. Лицо диктора теперь не казалось опухшим, как утром.
И тут что-то холодное и скользкое медленно приползло от ног к горлу и Гасым с дрожью на сердце подумал о зиме, вот-вот стояший у порога…
И всякий раз, когда он думал о зиме, на глаза его наворачивались слезы.
Вспоминал он почему то, как умирала его родня, близкие… как расширялись их глаза, желтел и вытягивался нос, иссохшие руки комкали постель...
Он вспомнил мать, которая никак не могла умереть и стонала с каким-то жутким совьим клекотом… вспомнил дедушку, который в последние мгновения мял в руках инжир и с непонятной жадностью вдыхал его аромат, вспомнил тетю, которая перед смертью улыбаясь, махала кому-то рукой, словно перед полетом…
…Мрак застилал глаза, задыхаясь, он привстал, глубоко вздохнув сел в постели. От этого мрак стал постепенно рассеяваться и на экране появился лицо президента, разговаривающего с кем-то…
Президент был в том же костюме что утром и сзади него виднелся трехцветный национальный флаг. От этого зрелища в сердце у Гасыма стало как то потеплее и даже холод, сковывающий тело, вроде бы немного отступил. Он внимательней вгляделся в экран. Перед глазами все плыло, цвета мешались. На какой-то миг он ясно видел происходящее на экране, а потом все опять заволокивало туманом… стремительно кружилось. И вдруг этот омерзительный до тошноты вихрь ворвался прямо в желудок Гасыму, когда он вдруг увидел на екране что то, напоминаюшее его сон, который он увидел месяца два назад, и чуть ли не получил инсульт от стресса…
…Президент был в том же шелковом, узбекском халате, приснившийся ему в том «стрессовом сне»… На голове у него, была высокая, шелковая чалма. Медленными глотками выпивая чай из бордовой пиалы, он тихо беседовал с узбекской делегацией в комнате, пышно устланной коврами…
…Не поверив собственным глазам, Гасым собравшись всеми силами, волоча ноги за собой подтащился к телевизору и, дрожа от слабости, рухнул на табурет упираясь глазами на екран.
Президент продолжал пить чай, иногда, как в его сне он, казалось, прищелкивал пальцами, чуть заметно водя плечами…
…Неужели все это ему мерещится?.. - подумал Гасым и в горле у него пересохло. Потом вдруг глаза наполнились слезами.
— Вы… ведь вы… почему вы так поступаете?! - проговорил он в екран, а сердце билось все медленнеее и медленнее… и вдруг умолкло.
…Он приоткрыл рот, чтобы глотнуть воздуха… легкие несработали. От недостатка воздуха потемнело в глазах. И тут будто резкий порыв ветра ворвался в комнату, и сбросил тело Гасыма с табурета. Он упал на бок, головой ударившись об угол обогревателя и некоторое время ощущал, как лежит на полу в лужице собственной крови, как каменеющие легкие пытаются вдохнуть воздух...
Потом прекратились и короткие одышки.
…По телевизору транслировали очередной прием у президента. Он принимал какого-то иностранного дирижера.
Оба были в черных фраках…

1997