Воробьи

ЛЕЙЛЕ посвещаю…

…То ли рука у нее дрогнула, то ли отвлеклась она, но опять чашка с чаем, которую несла, упала на пол и разбилась. И снова растекся по полу сладкий чай…
Вместе с чашкой на сверкающую, твердую гладь пола упало и разбилось на мелкие кусочки и сердце ее…
В коридоре показалось искаженное злобой лицо матери.
Когда мать злилась, ее лицо становилось таким старшным, что можно было умереть от страха.
…Чуть ли не каждую ночь ей снилось это кашмарное лицо... с искаженными до уродливости тонкими чертами… Устрашающе сверкая глазами, она тяжелой походкой бурей надвигалась на нее…
…И тогда от огромной тени матери, казалось, наступала ночь, все вокруг погружалось во мрак… в этой кошмарной тени, объятая тьмой, оставалась она одна-одинешенька… Сердце ее разрывалось от ужаса, сжималась, превращаясь в капельку разлитого чая… и мать переступала через нее и двигалась дальше своими огромными, тяжелыми ногами растоптав, смяв, размазав ее… Она же, растекшись по полу тысячью капель, бессильным голосом звала кого-то на помощь…
…Дрожа всем телом, и подбирая с пола осколки думала, кого же звала она на помощь во сне?.. И вспомнила… бабушку. Да, так оно и есть. Мамину маму. Ведь каждый раз выручала ее бабушка, заслоняя ее своим полным телом, вырвав ее из нервно дрожавших рук матери… Прижимала ее к своему животу. А она плакала навзрыд, уткнувшись лицом в мягкий, теплый бабушкин живот…
…И тут она почувствовала острую тоску по бабушке…
Так захотелось сжаться всем телом в комочек, забраться с головой в бабушкин живот и спрятаться там. Если б смогла залезть туда - то больше и не вылезла бы. Так бы там и жила, готовила уроки, игралась с куклами, спала… Живот бабушки был необъятен и глубок, как океан. При желании в нем можно было бы и на велосипеде кататься…
…С противоположного конца коридора мать продолжала смотреть на нее. И чувствовалось, как стискиваются ее зубы, сжимаются кулаки, вздымаются волосы на голове…
Кажется, она снова намеревалась отшлёпать ее… или разорвать на клочки, как листок бумаги, переломать кости…
Что за злоба, мать вымещает на ней?! На кого она так злится?..
Бывало, она расхаживала по дому, кого-то проклиная... Похоже, она что-то хотела сделать, но ни как не могла. Так чего же она могла хотеть?!..»
…Она спешила подобрать осколки, острые края стекла врезались в кожу, на пальцах выступила кровь.
Мать, тяжело дыша, наблюдала за ней издали. Кажется, ей не хотелось драться. То ли устала, то ли ее удовлетворил капли крови на ее руках?!..
- Руку порезала?..
Голос ее был, как обычно, сухим и грубым.
…Дрожа, поднявшись, отнесла она в подоле осколки на кухню.
Шла и чувствовала, как в спину вонзаются ядовитые стрелы полных злобы материнских глаз.
Эти же стрелы мать ухитрялась вонзать в нее даже из другой комнаты. Нервно стуча обеими руками по клавишам черной машинки, она словно расстреливала ее сквозь стену.
А еще она расстреливала ее по ночам. Взобравшись на свою черную машинку, как на танк, мать с грохотом надвигалась на нее… А потом, нажимая на клавиши, расстреливала все ее тело, полностью изрешетив его... Она же глядела на свою израненную плоть, и казалось, что это не пули вонзаются в нее, а буквы, черные, как сама машинка… С ног до головы обстрелянная этими черными пулями-буквами, она с трепещущим сердцем убегала куда-нибудь спрятаться. И обнаруживала вдруг, что убежище ее – ни что иное, как громадная буква «у»…
…Нажав ногой на язычок мусорного бака, она высыпала туда осколки, потом, все еще прислушиваясь к тому, что делается в коридоре, стала отряхивать подол, терпеливо собирая прилипшие к нему крохотные кусочки стекла в ладонь.
…Мать все еще стояла в коридоре… оттуда выливалось ее нервное дыхание волнами обволакивая ее…
…Однажды мать приснилась ей совсем уж в невероятном кошмаре.
Сначала ей снилось, что та сидит лицом к окну, спиной к ней, а она на цыпочках подходит и окликает мать… та не сидит отвечая, сложив руки на коленях, и, не отрываясь, смотрит куда-то вдаль… и приблизившись, она косается плеч матери… А она, подобно безжизненному чучелу, шатаясь, валится на пол и издает протяжный звук, точно кукла с оторванной головой… Объятая страхом, она плачет, хочет пытается поднять с пола мать… но взявшись за руку, она у нее отрывается… отваливается и голова… и вся дрожа, подбирает она руки и ноги матери, сложив друг на друга несет ее в свою комнату и там онемевшими от страха руками поспешно раскладывает оторванные части на полу, начинает собирать их, будто пытается отремонтировать, восстановить материнское тело… но ничего не получается…
…Дверь комнаты матери захлопнулась и почти сразу же послышался нервный стрекот машинки.
Она облегченно вздохнула.
Интересно, о чем это мать так долго пишет?!
Однажды она тайком пробралась в ее комнату, взяла один из листков, стопкой лежавших на столе, но совершенно ничего не поняла. Мать писала что-то, про воробьев…
Может, она любит воробьев, подумалось ей?!.. Или сама она воробей и любит их, как своих роднях?!.. Или, наоборот, не любит ее за то, что она не воробей?!..
А может быть, мама все-таки любит ее?!. Да, иногда, кажется, что любит. В основном, это бывает, когда она болеет. Особенно, если у нее высокая температура… Тогда мать уже не строчит на машинке, не ругается… она надолго замирает, задумчиво устремив взгляд в одну точку, с усталым лицом сидит у ее кровати, ласково губами касается ее лба, проверяя, не упала ли температура… Но и тогда не ощущаеться в ее губах никакого тепла. Точно такими же губами, мать проверяет, согрелся ли утюг, или высохло ли постиранное белье…
Вот если она умрет, мать будет любить ее сильней, - подумала она… И представила, как умирает… как укладывают ее в маленький гроб, как рыдает мать, падая на гроб…
…Мать падала на нее всем телом… и поэтому она ощущала всю ее тяжесть… тепло, запах… и ей хотелось так и спать под ней, как под теплым одеялом…
Последнее время она все чаще представляла себе эту картину. И ей становилось хорошо…
Если б она не боялась смерти, если б знала, что воскреснет, умерла бы… Да, точно, умерла…
Глубоко вздохнув, она приела, скрестив руки на груди и, спрятав маленькие ладони подмышки, долго думая о том, что такое смерть.
Смерть была странной… совсем не черного цвета. Была она белой и холодной, как туманное, весеннее утро… Что она стала бы делать со своим маленьким телом в этом густом тумане?!.. Сидеть, лежать или порхать, как воробей?!.. Этого она не знала. И как она попадет из этой ясной комнаты туда… в этот туман?!. У нее что-то заболит, или она начнет задыхаться, или же, перемолотая мясорубкой, превратится в фарш и исчезнет?!.. Вот что было страшно…
…Так думала она и, показалось, пришел вечер, в комнате стемнело.
…Она на цыпочках подошла к стене и включила свет.
Мать будет плакать о ней, зайдется в рыданиях, как безумная...
Ведь она видела, как та плакала, когда умерла бабушка. Обхватив руками гроб, мать охрипшим голосом кричала: «Мама-а!»
…Потом она представила себе смерть матери. Мама будет лежать в гробу с белым лицом, с подведенными сурьмой глазами, а на лице застынет то же нетерпеливое выражение. Тогда она… будет сидеть рядом с гробом и сколько угодно гладить ее бледные щеки.
…Тут она не выдержала, и слезы полились у нее из глаз.
…Мать неслышно прошла по коридору на кухню. Кажется, принялась варить себе там кофе. Потом с чашкой в руке вернулась в комнату, но стука машинки больше не было слышно.
Удивительно, - подумалось ей, - мама, будто всегда не одна. Сидит ли часами в своей комнате, или задумчиво ходит по коридору, даже когда она стоит перед ней – все время кажется, что к ней кто то, или что то… Или мысли ее заняты чем-то?!.. И поэтому то не существует для нее убийственной тишины в доме.
…Интересно, что может так занимает ее мысли, - подумала она, устраиваясь в уголке дивана?!.
В соседней комнате все еще стояла тишина.
Что она делает там сейчас? А вдруг ничего не делает, сидит часами за закрытой дверью и просто смотрит в стену?!..
Да, бывало, откроет она дверь и видит, что и впрямь, сидит она просто так и смотрит в стену.
Видимо она прячется там от кого-то. От нее ли, или от отца, неясно...
Но однажды, ей помниться, о чем-то споря с отцом, она, расширив глаза, диким голосом закричала:
- Дай мне умереть спокойно!..
Тогда, помниться уткнулась она в подушку и заплакала.
А может, все так и есть?!.. Может, мама поэтому день и ночь прячеться в своей комнате, чтобы умереть там… и занимается она тем, что умирает?!..
Да, мама хочет умереть. Это совершенно точно.
Вот только почему она хочет умереть?!.
А вдруг эта проклятая писанина, которой она, как сумасшедшая, отдается день и ночь, убивает ее, заставляет чахнуть день ото дня, холодеть как Снежная королева?!.
И отец ненавидел мамину писанину, она это давно знает… Слышала, как однажды он прямо сказал об этом ей в лицо. Было, помнится, далеко за полночь, он вышел из спальни, открыл дверь в мамину комнату и сказал:
- Ненавижу всю эту твою писанину!..
Странно, подумала она, мама вроде бы ничего особенного не делает, но в то же время будто чем-то злит отца. Да, странно…
А потом ей подумалось, что, очень может быть, что мама из своей комнаты сквозь стену расстреливает и отца.
Последнее время отец так грустно смотрел на нее, будто у него болели зубы. А затем в отчаянии падал на кровать и со стоном, глядя на маму, говорил:
- Ты хоть жалеешь меня?..
Но мать и его не жалела. Не жалела даже тогда, когда он болел. Даже если бы …
Тут ей стало жутко.
Мать не пожалела бы отца, если бы он и умер. Потому что, помнится когда как-то раз отец разозлился и крикнул:
- Хоть бы сдохнуть, избавиться от всего этого!. - мать с привычно равнодушным лицом, не повышая голоса, откликнулась:
- Так ведь не умираешь?!
И вот тогда на лице ее она отчетливо увидала, чего та хочет.
…Мороз пробежал по коже при этом воспоминании… и ей показалось, что она глохнет от царящей в доме тишины.
Однажды, когда в комнате матери опять было так же тихо, она на цыпочках подойдя к двери, слегка приоткрыла ее… и увиденное поразило ее...
…Мама сидела за столом и молча смотрела в зеркало… Это продолжалось долго, а потом уронив голову на руки она беззвучно заплакала...
После она много размышляла об этом, но так и не смогла понять, почему же она плакала?!..
Может быть, она и сейчас плачет?!.. - подумала она. И тут же ей послышалось, или показалось, что из маминой комнаты доносятся рыдания.
Сердце тревожно забилось…
Как и в прошлый раз, она на цыпочках подошла к материнской комнате и осторожно приоткрыла дверь.
…Скрестив руки на груди, мать стояла у окна и задумчиво смотрела вдаль. Почувствовав взгляд дочери, обернулась и спросила:
- Чего тебе?..
- Ничего. Мне послышалось, то есть показалось, что ты плачешь...
- Я не плачу, - спокойно и твердо ответила мать, - и вообще, хватит следить за мной!
…На подоконнике перед ней прыгали воробьи.
Выходит, все это время мама наблюдала за ними?!..
Вышла, прикрыв за собой дверь, подошла к стенному зеркалу и долго-долго стала разглядывать себя. Лицо, глаза, рот...
Нет, она совершенно не похожа на воробья…
Вообще-то, подумала она, мама должна целовать ее, ну, хотя бы раз в день, пусть перед сном. Как в детстве… Наверное, маме надоело целовать ее.
Ладно, пусть надоело целовать, но, по крайней мере, можно было бы посидеть с ней, поговорить о чем то?!
С матерью они говорили только во время завтрака… и беседа их протекала примерно так:
- Опять лицо твое на ложку стало похоже.
Это говорила мать. А она, как всегда, улыбаясь в ответ, пожимала плечами.
- Почему не ешь?!.
- Нет аппетита.
- Вчера тебя спрашивали?..
- По литературе «пять» получила.
Лицо матери выражало полнейшее безразличие.
- Молодец.
Потом с тем же равнодушным лицом, возможно, думая о воробьях, мать уходила на работу. А вдруг она уходила к воробьям?!..
Вечерами же она была особенно раздражена. Сначала, переодевшись, лежала в спальне, закрыв глаза, потом, перекусив на ходу, запиралась в своей комнате и, наверное, снова писала о воробьях.
Мама уже давно пытается что-то сделать, думала она.
Только вот – что?.. Может быть, сделать так, чтобы стало больше воробьев?!.
А какая от этого польза?!..
Холодком неясного повеяло на нее, заставив сжаться маленькое сердечко...
Уткнувшись лицом в спинку дивана, она снова тихо заплакала…
Чуть позже опять застрочила машинка. Но на этот раз мама расстреливала кого-то другого.
…Печатая, мать, казалось, забывала обо всем на свете. У нее менялось лицо, волосы лохматились, кончики пальцев превращались в острые когти, и вся она становилась похожей на какого-то дикого зверя…
На льва. Точно… Когда мама пишет, она похожа на льва.
…Она подошла к окну. Вечерело. Скоро мать сухо скажет: «Пора спать», и она долго будет лежать на этом проклятом диване и глядеть в потолок, дожидаясь сна.
Бывало, иногда в снах мама становилась ласковой. Вместо пишущей машинки она стрекотала на швейной… шила ей розовые, оранжевые платьица с веселыми рюшками... закончив работу, наряжала она ее в эти платьица, усаживала к себе на колени, гладила волосы… но волосы под рукой мамы все сыпались… падали ей на подол, на пол, на мамины ладони… и было удивительно, что не ощущала она при этом никакой боли… напротив, чувствовала некую легкость и хотелось только спать…
…Со скрипом открылась дверь... Полоска света из коридора упала в комнату.
Это была она… Сначала появилась ее голова, потом и все тело.
Мама на цыпочках подошла к ее кровати. Некоторое время она молча стояла у ее изголовья. Как будто пыталась определить, спит она, или нет.
…Дрожала всем телом, открыть глаза не решалась. Немного постояв над ней, наклонилась она и прошептала ей на ухо:
- Опять следишь за мной?..
…Все еще боясь открыть глаза, она отрицательно замотала головой. И тогда мать с такой силой сжала ей губы и нос, что она подскочила, задыхаясь…
Книга соскользнула с ее колен и упала на пол.
Она что, заснула?!
…Чувствуя, что замерзает, она обхватила себя руками, спрятала ладони под мышки. Но тут же вздрогнула от внезапно пришедшей мысли…
Вскочив с дивана, она бросилась в другую комнату, сунула голову в дверь.
…Мама снова что-то любовно писала и была так увлечена, что даже не заметила ее.
…Набравшись храбрости, она подошла к матери, встала перед ней.
Мать приподняла взгляд на нее, и тут же любовное выражение исчезло с ее лица…
- Чего тебе? – спросила она, подняв очки на лоб и зло посмотрела на дочь.
- …заболела…
Мама со вздохом приложила холодную ладонь к ее лбу.
- Температуры нет. - сказала она, по-прежнему безразлично глядя на нее.
- Может, измерить?..
- Не надо.
- Тогда, значит, поднимается, - упрямо проговорила она, глядя маме прямо в глаза. – Меня только что знобило.
Лицо матери оставалось по-прежнему непроницаемым, разве что чуть побледнело.
- Поднимется, тогда посмотрим. – сказала она.
…Опустив голову, она хотела уйти, но вдруг передумала.
- Я себя плохо чувствую. –еле выдавила из себя – Тошнит и знобит.
- Поешь лимон, оденься теплей.
Последние слова мать произнесла механически, тоном робота.
…Она вышла, притворив за собой дверь. В отчаянии стиснув маленькие кулачки, она вошла к себе и распахнула обе створки окна.
С подоконника с шумом взлетела целая стайка воробьев. Наступила весна, но воздух еще хранил дыхание зимы.
…В тоненьком платье, дрожа от холода, с развевающимися на ветру волосами, она стояла у окна и думала – пусть я заболею, пусть у меня поднимется такая температура, что ртуть разорвет термометр.
…А может, броситься вниз? И тогда мать с плачем, спотыкаясь, побежит по ступенькам на улицу, к ней... А может, и не побежит?!. Просто подойдет к окну посмотреть, что за шум внизу, потом вздохнет, и на лице ее при этом будет написано отвращение ко всему миру.. наденет очки и снова сядет писать, как сумасшедшая.
…Приподнявшись на цыпочках, выглянула вниз.
Голова закружилась, ноги задрожали, еще мгновение, и она сорвется, полетит вниз головой… стрелой вонзится в землю.
Она вцепилась в подоконник, чтобы удержаться, закрыла окно и с бьющимся сердцем привычно сжалась в уголке дивана.
…Воробьи опять слетелись на подоконник, они клевали хлебные крошки, которые мама каждое утро насыпала им, резво верча головками из стороны в сторону, наскакивали друг на друга, будто играли в энзели.* Иногда они поглядывали на нее сквозь стекло и на их маленьких птичьих рожицах словно появлялась улыбка.
…Каждое утро, проснувшись, с еще сонным, помятым лицом, мама шла на кухню, достав оттуда ломоть хлеба, крошила его на подоконники по всем комнатам, после чего долго стояла, прижав голову к стеклу, туманным взглядом следила, как воробьи клюют крошки…
…Воробьиное чириканье звучало каким-то кошмарным аккомпанементом к доносившемуся из соседней комнаты стуку машинки.
…Мурашки побежали по коже… привстав, осторожными шагами, как кошка на охоте, подошла она к окну, бесшумно, словно под водой, отодвинула задвижку и открыла створку окна.
Воробьи были совсем рядом. Весело чирикая, они прыгали от стороны в сторону и совершенно не обращали на нее внимания.
…Стремительно выбросила руку на подоконник.
…Птички с шумом брызнули во все стороны. Но ладонь была не пуста... Один из воробьев попался. Теплое, мягкое его тельце трепетало в ее руке, подняв маленькую, с горошинку, головку, он тихо смотрел на нее черными глазками и, казалось, по-прежнему улыбался.
…Незнакомая, черная, злоба волной прокатилась по ее телу,
сконцентрировавшись в руке, державшей птицу. Эта же волна заставила ладонь крепко сжаться, и в тот же миг головка воробья безжизненно откинулась назад…
Она повертела мертвое тельце птички, внимательно разглядывая его.
Воробей же все еще продолжал улыбаться…
Двумя пальцами подобрав его маленькую головку и, повернув, будто ключ в замке, оторвала она ее совсем. Отнесла на кухню и выбросила в мусорный ящик.
Возвращаясь в комнату, она чувствовала, как дрожат колени. Присев на диван, взглянула на руки.
И руки дрожали.
…Скоро вернулся с работы отец. Он опять был не в духе. К тому же, кажется, выпил. Поцеловал он ее, царапнув небритым лицом, и слегка покачнувшись при этом, потом, как обычно, утроился перед телевизором.
Она села подле отца, прижалась щекой к его груди. Рубашка отца была чуть сыроватой.
- Очень холодно дома… - сказал отец и поцеловал ее в макушку.
От отца пахло потом…


* * *

…На следуюушее утро не было слышно ни стука машинки, ни телевизора. Казалось, дом был пуст.
Сунув ноги в шлепанцы и, потягиваясь, она вышла в коридор.
…Дверь в комнату матери была открыта…
Подбежав туда, она заглянула в внутрь.
…Комната преобразилась... Куда-то исчезла машинка и стол, на котором она стояла был задвинут в угол, как что то ненужное… Исчезло и зеркало, в которое мама смотрела часами... И вообще, похоже, тут не осталось ни одной вещи, касающейся ее. Мамино кресло оказалось выдвинуто на середину комнаты, и теперь в нем сидел отец.
Он курил, поглаживая небритое лицо, услышав шаги, вскочил.
И тогда она увидела, что глаза его покраснели.
- Куда она ушла?..
Пожав плечами отец посмотрел на нее с несчастным выражением на лице и:
- Не знаю… - ответил, а потом молча обнявшись и прижавшись друг-другу, они долго сидели молча.
За окном стояла тишина, чириканье воробьев смолкло.
И тут она поняла...
Слезы навернулись на глаза.
…Мама их бросила… и улетела вместе с воробьями…


1989