ИМПЕРИЯ ЧУВСТВ

"...Человек должен постичь нечто более высокое, нежели то, что способен постичь лишь разумом. Даже если постигнутое чувствами не откроет причин сотворения мира, в них есть следы Божества..."

Фома Аквинский


ЗЕЛЬЕ ОЩУЩЕНИЯ


Закапав ложку воды с утра настойкой для очищения крови и задержав ее по велению врача на миг во рту, вдруг вспомнила ощущения… уже долгое время хранимые в некой тайной стороне моей памяти, копившиеся там друг на друга, словно в копилку мыслей, напрягшись теперь перелиться на бумагу…


МОЕ ОТКРЫТИЕ, ИЛИ ШУТКИ ЛУКРЕЦИЯ


На днях, переводя трактаты древнеримского философа Лукреция, поразилась его мыслью: "Душа человека неуправляема. И причина тому - Она сама..."
Это страшное открытие о сущности человека повергло меня в потрясение. Я не могла продолжать работу и долго пыталась постичь суть этой глубокой мысли…
...Выходит, мы - дух, а не разум... Дух, лишенный разума, не есть безумие... Но что же это тогда?.. Безграничная, непостижимо-таинственная не подвластная земным законам, неведомая сущность... Он в нас...
Но если мы выходим из-под управления разума, значит...
В тот день эта мысль Лукреция не давала мне покоя, я говорила о ней весь вечер идома. А на следующий день правя корректуру для печати, я не нашла ее тексте…
Начала искать ее в рукописи и изумилась...
И в рукописи ее не было. Все остальное было… и мысль, которую я искала, должна была быть именно там, в этом отрывке...
Я вынужденно вернулась к оригиналу Лукреция, внимательно перечитала все по частям, потом еще раз целиком, и ужас охватил меня.
У Лукреция этой мысли не было...


ИМПРОВИЗАЦИЯ


Почему-то в последнее время отталкивает меня материальная сущность людей...
Отчего бы это?
Быть может, оттого, что телесной нашей оболочке не под силу выразить ту невидимую, неощутимую, подобную воздуху или свету, лучезарную сущность души?..




ЧЕЛОВЕК - ОЩУЩЕНИЕ


Завершив долгое путешествие в раздумьях о необьяснимых противоречивых законах жизни, предрасположенных то за, то против нас, среди правил которых чаще заблуждаемся, о мире управляемом не разумом, а некой тайной, неосознанной нами Системой Ощущений, я поняла, что и сама я - есть Ощущение.


В СКОРОСТНОМ ПОЕЗДЕ


В быстротечье последних лет – среди дней и ночей, годами все быстрей сменяющих друг-друга, ощущаю себя в неком скоростном поезде, уносящимся с окнами мутной, быстротечной рекой видениями, куда то вдаль – в некую неведомую пустоту…
…В поезде присутствуют и другие… но лишь я - одна ощущаю себя трезвым пассажиром, порой водителем, вдохновившийся безумным полетом, все более увеличивающий в бешеном наслаждении скорость машины…
Но ни как не удаётся перевести дух, задержать и перенести на бумагу свои ощущения, с молниеносной быстротой распадающихся в воздух…
Остается лишь одно - напрягшись, перепрыгнуть на территорию СЛОВА, уносящаяся той самой быстротой, где то рядом, словно всадник, перепрыгивающий с одного скачущего коня на другой.



ПРОБУЖДЕНИЕ


Одним из летних дней, наполненных повседневными бытовыми мелочами – прогуливаясь теплым, тихим вечерком с семьей по набережной, вдруг охватилась внезапной дрожью, от близкого ощущения некого Безграничного Пространства, в скором времени котором должны очутиться всей семьей, и растать в могущественных Его пропастях, подобно невесомым пылинкам… Но тут же содрогнулась от другого…
…Распадавшиеся в пылинки в глубинах Бездны родичи мои – казавшиеся всю жизнь мне мужем, сыном и дочерьми, показались теперь мне обычными смертными, не имеющие к мне никакого отношения.


ОДНАЖДЫ…


По прошествии лет, желая спастись от обступившей меня плотной массы людей, рожая детей в надежде создать скромное общество себеподобных, кто мог бы составить мне окружение, однажды поняла, что и они - месяцами растущие в любви и в плоти моей, из той же массы, от которой желала спастись…


И СНОВА ОБ ИЗНАНКЕ

Этим утром, почувствовав за окном беззвучное шевеление голых ветвей огромного тутового дерева, поняла, что это не просто ветер – простое движение воздушных масс, о чем нас учили в школе на уроках географии, а то самое божественное чудо -Ооживляющее Мертвых…


МУЛЬК* И МАЛЯКЮТ**

Люди, любящие меня необьяснимой, трогательной любовью, простодушно признаваясь, что так ничего и не понимают ни в моих произведениях, ни в интервью, но при этом с непонятным мне удовольствием молча идущие рядом со мной по улицам, то часто не видя меня, узнав лишь по голосу, с растроганной радостью бросающиеся ко мне, словно обретая давно утерянное родное, напоминают мне полную неизъяснимых тайн строку великого суфия Азиза-ад-дина Насафи: «Влюблен Мульк в Малякют…»

*Мульк – материальный, телесный мир.
**Малякют – нематериальный мир, мир безтелесных архиетипов.

СПАСЕНИЕ


В один из жарких летних дней – когда я ощутила, как от раскаленного воздуха плавится мой мозг, пища во мне превращается в отраву, медленно вливаясь в кровь, а бездушный зной, плотно обступив меня, начал сдавливать горло, превращая мир в огромную, безвыходную клетку… вдруг осознала, что в любой момент могу спастись, выплеснув все это на бумагу...



ОЧЕРЕДНОЕ ОТКРЫТИЕ


Последние годы меня интересует одна лишь физиология человека... Его клетки, температура, внутренние органы, кожа и волосы, болезни...
Читаю только об этом.
Таинственная сущность наших органов, которые ночами, когда мы спим, подобно маленьким коварным зверушкам, сидят в нас рядком и тайком продолжают свою работу - раскрываются и закрываются, сжимаются и разжимаются, бьются, дрожат - во много раз интересней литературных образов.
И хотя этот болезненный интерес беспокоит меня, я постигла одну истину - эти маленькие, водянистые органы могут сказать о нас гораздо точнее и больше, чем вся литература и философия...


ОДНА ИЗ ТАЙН


Я знала старика, который всю жизнь изводил своих близких, выживая в трясине подлости и страха, но при этом прожившего долгую, беззаботную жизнь без болезней и нужды. А в день смерти преобразился он настолько, что стал походить на шестнадцатилетнего юноши… и с тем девственно прекрасным ликом же покинул этот мир...



НОРМЫ НАСЕКОМЫХ


Один из выводов, к которым я пришла в последнее время, заключается в следующем: чтобы не погибнуть физически, надо обязательно принять нормы жизни каких-нибудь насекомых и жить по их законам.

ИГРИВЫЕ ПРОЦЕССЫ


Течет время, проходят годы, и великие духовные ценности, относящиеся к разряду "вечных", как-то легко и незаметно ускользнув, исчезают, другие же - ничего не решающие, не имеющие никакого значения с некоей непонятной закономерностью сохраняются, и эта странная простота их увековечения пробуждает в человеке недоумение при мысли о вечности.


ФИЛОСОФИЯ И ЛИТЕРАТУРА


Занимаясь то литературой, то философией, я постоянно думаю - что же из них выше?.. Философия или Литература?!. И тут же сама себе отвечаю: конечно, Литература.
Ведь в философии нет магии. К тому же философия исследует закономерности этого, а иногда и других миров.
Литература же исследует то, что превыше всех законов.


О БЕЗДЕЙСТВУЮЩИХ ЗАКОНАХ


По сути в мире не действуют ни писанные, ни неписаные законы. Банальными фразами, типа "несправедливый мир", "коварный мир", "лживый мир" эти законы работать не заставишь, их не втиснешь в одежды справедливости и логики...
Но идут некие совершенно иные, ювелирно тонкие процессы, не подвластные нашему пониманию и существу.
Всевышний управляет именно этими процессами...


ИМПРОВИЗАЦИЯ О СМЕРТИ


Думая о смерти, каким-то особым чутьем понимаешь, насколько телу необходимо быть как можно более невесомым и бесплотным.
Переплыв бездонную, подобную глубоким, черным водам границу иного мира невозможно не ужаснуться тяжести и неповоротливости плоти своей, не сочетающейся с невесомостью этих вод.





ПИСАТЕЛЬ - ЯГНЕНОК


Как то раз лежа в постели на рассвете без всяких мыслей, и пытаясь вздремнуть ещё чуток, вдруг вздрогнула от внезапно нахлынувшего и окатившего меня молниеносного потока неведомых ощущений откуда-то из вне, и бьющих одновременно будто изнутри фонтаном, вскочила словно ужаленная, ринулась к письменному столу, стараясь не вспугнуть «нахлынувшее», в торопях перенесла все на бумагу. Упуская и теряя многое, все таки удалось запечатлеть часть их. Далее придавая «уцелевшим» художественную окраску, доводя их до стадии совершенства, перенесла дух и млея ранним утром в блаженно гордом изнеможении человека, заложившего чуть ли не целый город, ощутила себя счастливейшим созданием мира… Но вскоре же перечитывая наброшенное, пошаривая языком по нёбу, иссохшую от словоизвержения, вдруг осознала что, этот необычный пещеристый ошметок, долгие годы обитавший у меня во рту – ни что иное, как нёбо ягненка, втречающееся мне в зимние стужи в серых бульонах наваристых бульенов, бултыхающее в них как тонущая лодка...




В ШКАФУ


Приходиться порой присутствовать в неких обществах где ощущешь себя в старом шкафу, увешанном грязными, поношенными одеждами…




СКАЗКА О ПЛОХОМ СТАРИКЕ



Знаю я некого старика, постигнув восьмой десяток жизни все еще не верит в существования Иного мира, Духа… Не верит он и в то, что сей мир управляем не законами придуманными людьми, а Великими Неизменными Предначертаниями.
Несмотря на плотно белесую седину, яркий горб вовышаюший на спине, дрожащие колени, старик наш все продложает любить сей мир той же юношеским азартом и жадностью…
Исстратив жизнь и силы - вылезая из кожи вон, копя во
или на что-то Славу, а в конце удостоившись никчемности Ее как поношенного, старого пальто, не устает он тешиться «знатным родом» своим, некогда близкими отношениями с высокопоставленными лицами, когда-то здоровавшимися, запечатленными на фотографиях с ним.
Выжидая оставшиеся годы, старик казалось должный остепениться став мудрее, примиряясь с естественным круговоротом жизни, с великим Законом переменной очередности, заложенной самой Природой, он все скрючивается извиваясь, мелея ненавидит новизну и молодость, жимающую его все более в сторону.
…Не останавливаясь ни на миг, не переведя дух, никак не хочет он задуматься о Себе... о Душе, долгие годы страдающей в плену невероятно «трезвого» его ума и больного тела... Не задумывается он ни на миг оставить Себя в покое, предоставив Душе свободу и простор.
…Так как некой недремлющей стороной тайного сознания он знает, что Душа, выпущенная им на свободу, спасенная от жажды славы и признания, к нему больше не вернется.



ЛЮБИМОЕ «Ә»


Просматривая как-то свои рукописи, испещренные стрелками, утыканными вдоль и поперек, вдруг на полях одной из страниц, непропускающих сборище букв, точек и запятых, наткнулась на крошечную буковку «я», съежившуюся с робостью ребенка, промокшего под дождем… и обомлела…
...Всматриваясь внимательней в это хрупкую буковку, как-то без ведома руки, то ли пера, попавшую будто на пустынный берег чистоты, я вспомнила неких тружеников литературы, ведущих свою безмолвную, одинокую жизнь в беззвучном, словесном уголке своем, вдали от шумных и помпезных Литературных тусовок, вымещенную из бесконечной доли терпения.




ЖИЗНЬ САЛИМА САРЫЕВА


Некий рассказ мой о герое, прожившем всю жизнь свою с незаветной мечтой удобной, многокомнатной квартиры в центре города и лишивший этим себя и семью свою многих удовольствий, проживая долгую, горькую жизнь злого дьякона, заработав себе этим болезни и хлопоты - чахнущий от грубой и скудной пищи, проводивший досуг свой не в воздушных театральных, концертных залах, а отдавая предпочтение более дешевому и азартному зрелищу – изучению лупой под ярким светом люстр старинных бриллиантов жены, доставшихся ей в наследство, заменяющий пирожное сладким бутербродом, море - солевой ванной... и в конце концов все таки достигший своей мечты – к 70-и годам приобретший четырехкомнатную квартиру в центре города, однако переселившись утративший тайный смысл жизни – о Салиме Сарыееве, который вот уже долгое время застревает среди более важных и значимых дел, как беспомощный пешеход, никак не одолевающий иную сторону шоссе.




В ВОЗДУШНОМ КОРАБЛЕ


Безмолвными ночами, проникшими усталой, обессиленной тишиной, когда все смиренно оседает на круги свои, прислушиваюсь к шуму скрипящих крыш, незаметно медленно качающихся от степенного движения Земли, напоминающих тянучий скрип огромных палуб старинных кораблей далеких времен, осевших в темных морских глубинах, вспоминаю откровения Всевышнего из священного Корана:
«Обитая Тайной Сокровищницей Пожелал однажды Быть постигнутым… и Сотворил мир…»…



МЕНЯ ОН ЛЮБИТ…


Одним из потрясающих откровений Божественной Любви, долгие годы проявляющей себя некими таинственными знаками - с невероятной точностью неизменно воплощавший в явь самые немыслимые мои желания, оказалось признание мне в любви 13-ти летнего сына, глазами полными страдания, все повторявшего:
- Я люблю тебя…
Таявшая от сладости «благодарной сыновьей любви», одурманивающей меня неведомой нежностью, наполняющей сердце снадобьем, прижимала его крепко к груди и осыпала поцелуями, позже стала ощущать раздражение от этих никак не усмиряющихся полных боли и страданий признаний…
Вечерами ловя его взоры, неустанно наблюдающие за моими движениями из отдаленного угла своего, сквозь компьютер и страницы учебников, то слыша голос его откуда то вблизи, казалось задыхаясь от боли повторяющий:
- Люблю я тебя… - теряла терпение.
Утомляясь от сбора слов, долгими, частыми повторениями потерявших смысл, хоть и перебивала его резкими: «Ну и что?..», «Ты говорил это уже сотый раз…» - видела ясно, что грубость моя в нем ничего не меняет, проходит через него, как пустой, бездушный ветер, терялась еще больше…
Дело дошло до того, что муж, пытавшийся оградить меня от этого назойливого «потока признаний», побранив наказал его арестом в комнате на весь вечер…
…Весь вечер в комнате Рустама стояла тишина… И свет его не включился до самого поздна.
Сидя весь вечер с мужем в холле, подавленные от тишины, льющейся из детской, мы молча смотрели телевизор. Муж, охваченный необъяснимым чувством вины, глазами полными страха, тихонько прошептал:
- Может пойдешь посмотришь, что он там делает?…
…Прилизившись беззвучными шагами к двери полутемной комнаты, немного приоткрыв дверь заглянула внутрь и обомлела…
…Рустам лежал в кровати, уткнувшись лицом в подушку… явно услышав скрип двери, он даже не шевельнулся…
…То ли от переживания, то ли от страха я ощутила дрожь в коленях… подойдя к кровати, сев рядом, начав осторожно поглаживать ему головку, прошептала нежно:
- Ну зачем ты так?.. Взрослый, а ведешь себя как ребенок. Ну сколько можно повторять одно и тоже? Ведь сам видишь, как этим доводишь всех?..
Рустам не отзывался на мой голос, не шевеля и кончиком пальца… лежал он молча и тихо, как ни в чем не бывало. Затем, медленно, словно пробудившись от глубокого, тяжелого сна, повернувшись ко мне лицом, посмотрел он на меня сквозь темноту глазами, разбухшими от слез, и прошептал той же жалостью:
- Люблю я тебя… - и утер рукой слезу, скатившуюся ему на щеку…
…Лишь в тот миг увидела я вдруг Саму эту Любовь… непосильную хрупкому стану немощего подростка - мельчайшую частицу Великого Горизонта, мерцающую в глубинах невинных юношеских глаз, растянутых от безграничной доли Милосердия… и задыхаясь от потрясения увиденного, узнала Хозяина всех тех «жестоких» признаний в обличии 13-и летнего мальчика, занятого обычно лишь умудреными компьютерными играми и животным миром…


НА ПОРОГЕ МУДРОСТИ


Понимая с возрастом, что мгновения, в которые переживаешь самые бурные эмоции, не имеют под собой никакой реальной опоры, приглушаешь их, словно уменьшила газ.


ПСИХОЗ


Отчего на людях я ощущаю себя, как среди иностранных, языка, которых не понимаю, или среди балерин, разгуливающих на пуантах и объясняющихся друг с другом на языке "па-де-па", или кажется мне, что все члены какой-то сомнительной секты, с рождения знающие друг друга, живущие одной сплоченной семьей, не понимаю, значат взгляды, которыми обмениваются все временами, также не ясны мне намеки, значения улыбок?..


КАЗНЬ

Вчера весь вечер мы долго обсуждали с дочкой некоторых наших родственников и знакомых, их судьбы, говорили о том, как перемололо их жернова времени.
А на утро за завтраком дочь сказала, что ей снилась вереница людей, стоящих в очереди на казнь.



НЕВИДИМЫЙ ФОТОГРАФ


Как-то в метро, долго проехав рядышком, плечом к плечу с незнакомым пожилым мужчиной, выходя, вдруг поняла, что ехали мы с ним, будто позируя некому невидимому фотографу...


СТАРЫЕ ДЕВЫ


Удивительно, но плохие писатели чем то походят на старых дев.
С ними обьязательно приходится обращаться с чрезвычайной осторожностью и почтением. А чтобы не утратили они свой оптимизм, приходится - искренне или нет – хвалить.


СИЛА НАСТРОЕНИЯ


В хорошем настроении, даже щелчок звучит иначе.



МАРШРУТ ЖИЗНИ


Жизнь столь многослойна, многолика, многозначна, многогранна, что дабы не растеряться в этом ее многоцветье, не запутаться в ее бесчисленных поворотах, надо определить точный жизненный маршрут, включающий тебя, дом, семью, работу, друзей… и бдительно охранять границы сего маршрута.


ИМПРОВИЗАЦИЯ


Время от времени встречаю на улицах постаревший, больной, а иногда же молодой вариант знакомых мне людей.
Словно, пребывая с нами, прямо на глазах они умирают, воскрешают, молодеют, стареют и снова умирают.



ПРИЗНАНИЕ ШПИОНКИ


Иногда кажусь я себе опасной шпионкой, заброшенной в этот мир, со странной бдительностью наблюдающей за происходящим вокруг, ожидая предстоящего, следящей за людьми и животными, природой и атмосферой и за всем вообще.


СПЕСИВЫЙ СОСЕД

Почему-то в мечети я чувствую себя как в гостях у высокомерного соседа с тяжелым характером.



ИЗ БОЖЕСТВЕННЫХ ТАЙН

Одна из истин, ощущаемых мною тайным чутьем, это то, что незримая свита Всевышнего - ангелы, порхающие над плечами людскими, вьющиеся во снах наших, направляющие судьбы, гораздо слабее и беспомощнее нас.



ВЫСШАЯ СЛЕПОТА


Странно, что люди, испытывая высокие чувства, при этом так мало видят, вернее, не видят ничего.


ДОРОГА НАД ПРОПАСТЬЮ


Отчего, живя вполне состоявшейся, спокойной жизнью, я постоянно ощущаю себя над некой пропастью, отвесные края которой к тому же очень зыбки?..



НЕВЕДОМАЯ СИЛА БЕЗДАРНОСТИ


Существует какая то глубокая таина бездарности, преобладающий над талантом.
Бездари и их произведения обладают некой опасной силой, неведомой талантам.


НЕРВНЫЙ ДРАКОН


Временами, особенно когда я злюсь, то ощущаю, как во мне начинает расти нечто, похожее на дерево... Раздирая меня на части, оно старается расправить свои ветви. Временами же оно кажется мне не деревом, а спрятавшимся во мне, дремлющим драконом, который просыпаясь поднимается в полный рост.



МАЛЕНЬКИЕ И ПРЕКРАСНЫЕ


Есть некие маленькие и прекрасные люди, которые не способны ни на доброе, ни на злое. Но своими маленькими личиками, испуганными глазками они напоминают мне маленьких, красивых жучков, носящих всюду с собой покой и тишину.


МОГИЛЬНЫЕ МУКИ

Может могильными муками называется то - когда в теле, покинутом душой, живым остается лишь мозг - лишенная чувств, черствая машина мысли?!..


СНОВА СТРАХ

Каждое утро я просыпаюсь с какой-нибудь мелодией. Она некоторое время кружится во мне, наполняя меня какими-то неведомыми чувствами.
Наверное, эти мелодии я приношу с собой из снов своих. Иногда эти мелодии мне страшно напевать. И хожу я днями под их впечатлением, пряча их в себе.


МИРАЖИ МЫСЛЕЙ

…Некие чувства и мысли крошечными миражами все вьются вокруг... Время от времени с потоком воздуха легкими пылинками проплывают мимо головы, ушей, дрогнув от легкого моего движения, на мгновение касаются щек и снова в легком танце, удаляясь, растворяются в воздухе...


ТАЙНАЯ РАБОТА


Знаю совершенно точно: кроме работы, семьи и творчества, я нахожусь еще в каком-то тайном процессе.
Вернее, я участвую в том процессе. Только мне никак не удается определить: в какое время дня и как я в этот процесс включаюсь.


ИЗ ТАЙН ЛИТЕРАТУРЫ


Временами, сочтя ненужной написанную вчера или несколько дней назад фразу, собираюсь зачеркнуть ее, но смутно ощущаемое нечто огромное, сильное и чужое приостанавливает меня...


ЧУТКИЙ ПТЕНЕЦ


Почему на официальных мероприятиях, собраниях и презентациях, окруженная чиновникам разных рангов, задавленная неискренними, официальными речами я ощущаю себя, как только что вылупившийся из яйца, беспомощной, голый, без пуха и перьев птенцом?!.




ПИСАТЕЛИ ЭМИГРАНТЫ

Как ни странно, но отчего-то я чувствую некую жалость к нашим русскоязычным писателям. Как бы искренне ни любили они родину, как бы ни были привязаны к Баку, его древним центральным улицам, все равно напоминают робких эмигрантов, с тоской в глазах влачащих мучительную одинокую жизнь на чужбине. Видимо, бывает и такого рода эмиграция...

ХИТРЫЙ ПОКОЙНИК

Странно, что в последние дни обьявляется в наших снах, скончавшийся недавно, близкий нащей семье старик – жизнелюбивый, бывший партийный работник девяносто двух лет... У дочке во сне, он входит в баню, запираясь там изнутри и никак не хочет выходить, в моих же снах стоит передо мной на коленях, прося не загонять его туда, так как боится он бани и плачет, как дитя...
Видимо, так он ищет повод блуждать в наших снах...


МИРЫ БЕЗ ГРАНИЦ


Как то давно уже вошло в наш быт и стало обыденностью то, как скончавшиеся когда то близкие, или чужие предстают то с экранов телевизоров, то с фотографий, обращая знакомые лица нам, несущие отпечаток старины, молча говорят что-то трогательное, что не под силу бывает постичь... И то, как смотришь на старой фотографии, где ты щекой к щеке с давно умершим, и лишаешься покоя от непонимания - то неизвестное пространство, где вы на миг присели рядом, в нашем ли мире, или в Ином, тут ли ты сама, или Там?.. И не удивляешься, тому как откуда-то из невидимого проулка за креслом, тянет странным холодком… и суп у тебя в руках мгновенно стынет… а ты все продолжаешь спокойно есть, думая совсем о другом.


ТАЙНЫ ПОГРУЖЕНИЯ В СОН


Самый неуюутный этап погружения в сон – это когда, уже раздевшись, лежа в постельи, ты ожидаешь мгновения ухода в сон, как агнец для пожертвование неизбежного...

ИМПЕРИЯ ДУХОВ


Есть ли что труднее и почетней, быть гражданином Земного мира - огромной и страшной Империи, за которой от самого зарождения человечества и по сей день продолжают наблюдать Бетховен и Достоевский, Аристотель и Наполеон и все другие великие Духи?..


НА ПОРОГЕ ГЕНИАЛЬНОСТИ


Больше всего на свете боюсь я быта.
Временами совершенно точно понимаю: лишь только ему под силу уничтожить меня… с углами, неутолимой жаждой накапливающие в себе пыль… стиральной машиной, вечно скрывающей в утробе немытую одежду, точно страшную тайну… мойкой - держа в объятиях немытую посуду, коварством наблюдавшей за каждым моим движением…
Представив, на мнгновение, на что способны эти терпеливые, безмолвные приборы, когда иссякнет их терпения, от ужаса темнеет в глазах… и взявшись за пылесос, принимаюсь ловить пыль в воздухе, не давая ему добраться до углов… мою посуду, пока жир на ней не успел застыть...
В последние же годы этот страх превратил меня в уникальную домохозяйку. Приложив невероятные усилия, я умудряюсь проделать четырехчасовую работу за тридцать минут.
И точно знаю, что делаю все это я не руками, а мозгом.
Причем я сокращаю не работу, а время, за которое ее можно выполнить.
Это, по меньшей мере, гениальность.


ПРЫЖОК

Иногда хочется создать нечто и по ту сторону литературы... Но что это?...


ЛИТЕРАТУРНЫЙ ФРАГМЕНТ


Почему все написанное мною, не со мной?.. Почему не ощущаю я их, как ощущаю свои руки, ноги?.. Не могу собрать в пучок и заколоть их за голову, как собрав закалываю волосы?.. Почему не чувствую себя создателем их?..
Поражаюсь от собственной цитаты, прочитанной в какой-то статье среди чужих фраз… будто это связала не я, а Некто… до конца мне не понятый, но восхищающий своим Величием... и вчитываюсь, как вглядываются в свои глаза на детских фотографиях, чувствуя некую необъяснимуюе, странную вину...

О СЛОВАХ

Тайны литературы нескончаемы...
Никак не могу последнее время избавиться от слов "страшный", "таинственный", "коварный", которые, словно волос, налипли на перо и перепрыгвают, независимо от меня из одного писания в другое..
Видно, и слова, как люди, незаметно приближаясь, какое то время вертятся рядом, входя в нашу жизнь, а далее так же незаметно отдаляясь, продолжают жить, смешавшись с остальными...


ОТКРЫТИЕ

Одна из опасных особенностей литературы, это то, что она постепенно отучает писателя разговаривать, вынуждая общаться с миром только посредством письма...
Недавно поймала себя на том, что создаю почву для письменного общения с сотрудниками, в соседних комнатах.


ИСТИНА О СНЕ

С тех пор, как у меня родился сын, мне часто снился, будто кроме него в доме есть еще один ребенок... Причем он болен, а мы о нем совершенно забыли… Он ровесник моего сына, такого же роста, только с бледным лицом, рыжими волосами и гнилыми зубами... С болезненным видом он бродит по комнатам, блуждая между нами беззвучными, невесомыми шагами, или смотрит на нас откуда-то из-за стекла его бледное лицо...
…Каждый раз после такого сна я долго не могла придти в себя, связывая видения больного ребенка, преждупреждением, касаюшимся здоровья сына, и тревожилась за него...
А совсем недавно вдруг осознала, что этот больной мальчик, снящийся мне по ночам - я сама...


САМОУБИЙСТВО

Римского философа Сенеку, любимого мной за его отнюдь не умозрительное, а глубоко чувственное восприятие мира я впервые прочитала десять лет назад, снежным зимним вечером на даче, в случайно снятой с полки книге традиционного английского философа Френсиса Бэкона, среди сотен сухих, информативных строк комментариев к его полностью лишенному чувств и ощущений труду "Обо всем". И произвело это на меня впечатление внезапного самоубийства у всех на глазах молодого, прекрасного юноши в тоскливо чинном академическом читальном зале…


ЛЮБОВЬ ТОЛПЫ


Любовь толпы подобна бесконечному лону безбрежного, мутного моря.


ОРАНЖЕВЫЙ ПАУК


Оранжевого паука, приснившегося мне позавчера, прихрамывая бегущим по моей подушке, сегодня утром я увидела на стене в комнате, где я делала зарядку. Маленький паучок, так же прихрамывая, бежал так быстро, словно заблудился и искал дверь, ведущую в мой сон.


АДРЕС ТЕАТРА


Входя в помещение театра "Йуг", расположенного на самом верхнем этаже монументального здания Национального Драматического Театра, ощущаешь себя в сыром дупле старого высохшего дерева.


ПЫЛЬНЫЕ ГОСТИ


Есть некий род гостей, появившись у тебя дома, медленно по-жучьи расхаживают по комнатам, не обращая на хозяев внимания заползают на стены, повисают на потолке и верх ногами смотрят оттуда на тебя и детей.
После ухода таких гостей на потолке и стенах долго еще остаются странные пыльные следы...


БЕЗДОМНЫЕ СОБАКИ


Среди бездомных собак, особенно в холодную погоду бегающих по берегу с голодным, злым лаем, от голода поедающих друг друга, я часто вижу одну, похожую на когда-то каким-то образом потерянного мной когда то родного, близкого человека, чье имя и лицо ни как не могу припомнить.
Я иногда вижу эту же собаку на улице, подпрыгивая, бегущей с озабоченной мордой, или издыхающей на мостовой с вывалившимися кишками, а временами она оказывается у нас во дворе, у самых наших дверей.
Беззвучными шагами она подходит ко мне, смотрит мне в лицо печальными глазами, хочет сказать, что-то значительное, важное...





ОДНА ИЗ ТАЙН АЛЛЕИ ПОЧЕТНОГО ЗАХОРОНЕНИЯ


Есть, наверное, некое тайное, неизвестное нам преимущество лежать под ядовито пахнущими цветами рядом со знаменитыми покойниками. Во всяком случае, здесь не только стремление не быть забытыми, не стереться из памяти.


О НОЗДРЯХ

Я знаю одного знаменитого человека, одиноко сидящего в кабинете, куда никто не заходит. Весь день со страхом на лице, как чуткий к звукам радар, вертится он в своем кресле на колесиках из стороны в сторону, принюхивается к воздуху, и от того его ноздри за последние месяцы стали гораздо шире.


ИЗ ТАЙН АДА

Когда представляешь Ад без людей, и он кажется не таким уж страшным.



ИГРА ЛИТЕРАТУРЫ


По большому счету, литература - это игра. Ведь, по сути, писатель мог бы вкратце пересказать пришедшие ему в голову сюжет, мысли или поделиться своими чувствами, как он сделал бы это со своими близкими. Но он поступает иначе. Задуманное он соотносит с безграничными законами Литературы, придумывая множество всевозможных украшений, насыщая смыслом, читаемым между строк, всячески путая читателя, а иногда и сам, запутываясь, долгими и извилистыми путями ведет все к развязке. Что же заставляет писателя так усложнять все?..
Желание ли, используя все богатство литературной кухни, затуманить голову ни о чем не подозревающему читателю, покорить его наивную душу? А может, воображаемая среда, созданная с помощью Литературы, дает ему ощущение внутреннего комфорта?


СОН

...Как-то мне приснились похороны Юсифа Самедоглы...
...Извилистыми тропинками его несли хоронить на вершину круто поднимающейся, высокой горы...
...Рядом шел его брат - Вагиф Самедоглы…
Я отчетливо видела его профиль... Низким, хриплым голосом он что-то медленно рассказывал о Юсифе...
И вдруг что-то разбилось совсем рядом…
Это было нечто прозрачное… я вдохнула, и один из острых осколков невидимой иглой проник мне в грудь... и я отчетливо почувствовала, как мелкой льдинкой впился он мне в легкие...
...А с утра на меня напал кашель, и так я прокашляла несколько дней, ощущая жжение в легких...



О БОЛЕЗНЯХ


Почему лишь заболев, люди глубже начинают осознавать истинную цену всему?..


СТРАХ СМЕРТИ

Думая о Смерти, представлятся некая обреченность выхода из не очень удобного помещения, и не через дверь, не через окно, а, пробираясь по некому узкому, темному проходу под полом, задыхаясь, с разрывающимся сердцем, в какую-то еще темную, лишенную воздуха Вечную Глубину...


ПО СЛЕДАМ ЛЮБВИ


Много лет, проезжая ночью по узкой проселочной дороге, ведущей из Баку в Мардакян, глядя из окон освещенных, забитых людьми, удобных машины на тянущуюся вдоль дороги таинственную, спокойную темноту густых сосновых лесов, постоянно ощущая любовь, смешанную с какой-то неизвестной, пугающей страстью, лишь совсем недавно - нащупав след этой страсти в моей душе и проведя небольшую ревизию ее - я поняла, что она означает: ...это жажда, обернувшись в некое странное существо - смесь змеи с лисицей, заставляя шуршать землю, вжавшись лицом, грудью в холодный, сырой песок, обдирая о кусты тянущийся за мной хвост, ползти под этими страшными деревьями со скоростью проносящихся мимо машин…


БЕЗУСПЕШНЫЙ ПУТЬ СПАСЕНИЯ


Среди мучительных, изматывающих жизненных путей нашедшие те, где время течет вспять, иначе уходят из жизни.
Из этих путей самый безуспешный - литература.


ОПАСНОСТЬ ЧТЕНИЯ

Взяв в руки нужную мне книгу и принимаясь читать ее, тут же от первой фразы ощущаю внутри мощные энергетические потрясения, подобные толчкам землетрясений, предупреждающие, что чтение мне запрещено.


ВЛЮБЛЕННЫЕ ПИСАТЕЛИ

Жадной быстротой стремящиеся быть поближе к президенту - сесть, по возможности, недалеко от него, пристроиться так, чтобы ощущать его дыхание, хотя бы запах, даже на безжизненных фотографиях оказаться где-то рядом некоторые наши писатели кроме должностей, депутатства, славы и тому подобного, хотят от него еще чего-то. Но чего?..


ЖЕСТОКИЙ ПОЭТ


На днях среди набора мертвых газетных фраз натолкнувшись на цитату из стихов Вагифа Джабраилзаде - "...я жестокий человек, кяманча..." вместо точки в конце предложения в узком темном уголке увидела Вагифа, в пол-лица со страхом и печалью глядящего на меня...
В этот божественный миг отчего-то ощутила себя кяманчой.


ЧЕЛОВЕК-ПРОЦЕСС

Со всех сторон окружена я процессами… Временами, подобно дуновению ветерка, ощущаю направление и скорость их течения, начала и концы… Все – и родные и близкие сворачивают куда-то в сторону, вливаясь в некие из них…
Мне же никуда не хочется идти.
Я сама - процесс...

ИЗ ЦИКЛА "РОДНЫЕ ЛИЦА"

Временами истощенные голодные морды собак, с желанием покончить с мучительной, бродячей жизнью бросающихся под раскаленные колеса автомобилей, напоминают мне родные лица некоторых бездомных, нищих, от этого нервных и злых коллег моих, кого талант запутал в невидимых, таинственных коридорах Литературы...


ОБ ИЗНАНКЕ

Проходя по Площади фонтанов, окутанной со всех сторон ароматом французских духов, заполненной зарубежной музыкой, красотой бьющих фонтанов, мимо красиво одетых, веселых людей, киосков, пестрящих яркими журнальными обложками, ослепительных витрин, вдруг наткнулась на грязную, уличную кошку, пробежавшую площадь наискосок, мастерски проскальзывая под ногами прохожих. Маленькое, израненное безжалостной уличной жизнью, бандитская мордочка ее выворачивала на изнанку всю пышность этой картины...


МАЛЬЧИК - ФИЛОСОФ
- По сути, в человеке все мертвое... – как то за завтраком сказал мой пятилетний сын, постоянно исподволь наблюдающий дома за всеми нами, затаив дыхание, «записывая» обрывки разговоров, неподвластных его разумению.
…Я чуть не поперхнулась…
Он же с несвойственным его возрасту терпением переждал пока я откашляюсь и добавил:
- ...кроме глаз и голоса.


О ПОКЛОННИЦАХ

Многие мои читатели, особенно женщины, рассуждая при встречах о моих произведений, все внимательно вглядываются в мое лицо, тщательно изучая его, как некую географическую карту, с континентами и городами, реками и морями...

СЕРДИТЫЙ ДОМ

Не раз мы всей семьей ощущали неприязненное отношение нашего дома к моим писаниям. Дом ревнует меня к письму. Видно, и он, как и остальные члены семьи, нуждается в моем внимании и любви.
Лишь только пытаюсь прочитать или рассказать отрывок из написанной недавно вещи, то в мгновение ока поднимается неведомая буря… - то стучат в дверь, то звонит телефон, то закипает обед в кастрюле… - и оказавшись не в состоянии вновь возродить утратившие ценность и смысл строк, приходится там же и хоронить их, вынужденно надолго умолкнуть.


ТОРЖЕСТВО ОГУРЦА


Временами на торжественных собраниях, официальных правительственных приемах ощущаешь аромат высшей, истинной торжественности. Это - невообразимо далекий от надуманных официозов и торжеств извечный аромат торжества Природы, совершенно не вписывающийся в атмосферу всей этой напряженности - аромат свежих огурцов…

ИЗ РАЗНОВИДНОСТЕЙ СТАРОСТИ

Одна из разновидностей старости, это когда кажется, что не годы забот и страданий изменил облик человека, а всего лишь выгорели его волосы от долго лежания под солнцем.

О ПРИБОЕ

Как бы ни стараемся мы увековечить родных и близких наших, за их заслуги, храня о них трогательные воспоминания, титулируя их бессмертными, ни что не в состоянии противостоять могучим, суровым ветрам Времени… которые смывают все в пути, как легкие рисунки на песке, смываемые волной прибоя…


СПАСИТЕЛЬНЫЕ ХИТРОСТИ

Знакомые и родственники не раз восторгались моей виртуозной домовитостью - идеальным порядком в доме, здоровыми и воспитанными детьми, вкусными и полезными обедами, умением на лету решать бытовые проблемы. Но им и невдомек, что все это лишь ради того, чтоб как можно на долгое время спастись от дома и детей.


ДОРОГА ОЩУЩЕНИЙ

Есть странная схожесть между ощущениями человека и легендарными, невидимыми коридорами Вселенной...
Постичь истину чувствами можно в столь же краткий миг, как и пересечь таинственными, невидимыми космическими коридорами, ведущими от звезды к звезде, расстояния в миллионы световых лет...


СПАСЕНИЕ


Вот уже сколько лет спасаясь от беспросветного одиночества, плотно окружив себя детьми и писаниями, будто защищающими меня от безысходности и страхов, совершенно случайно, или по прихоти судьбы оказавшись ночью одна в темноте спальни своей большой, тихой квартиры, вдруг почувствовала, что я - отнюдь не одна… а часть Чего-то… или Кого-то… а, быть может, и вся целиком Оно Само… бережно охраняющее меня в теплых лодонях своих… и поняла, что квартира, всегда казавшаяся мне огромным пустынным пространством, полным печальных воспоминаний с сумрачными, таящими коварство углами, всего лишь моя кровать…


ТРЯСИНА МЕЧТАНИЙ


С недавних пор, особенно в послеполуденные часы в потоке людей, снующих по улицам, чувствую себя в этой людской толчее, будто в тесной клетке. И ясно понимаю: «клетка» эта - ни что иное, как бескрайнее болото людских мечтаний, остро ощущаемых лишь по утрам, когда на деревьях и газонах еще не успевают высохнуть капельки рассветной росы…


ДОРОГОЙ ПАПА


Удивительно, но не испытала привычную скорбь, ощущение потери, при известии о чьей-либо смерти, когда узнала о кончине одним из близких мне людей – Папы Римского Иоанна Павла II. Напротив, какими-то тайными порами души ощутила излечение и спасение его, а самое главное – некое приближение к себе.


ИЗ ТАЙН СВЯЩЕННОГО КОРАНА

Долгие годы, внимательно перечитывая священный Коран и стараясь запомнить, удержать в голове хоть какую-то строку или мысль, закрыв Книгу, обнаруживала, что память моя не сохранила от Священного Писания буквально ничего… ни одной мысли или фразы, до дрожи поражавших меня при чтении, и ясно было одно: сознание мое не в силах усваивать этих небесных посланий. От Священного Писания во мне остались лишь ощущения некой ностальгии близости и милосердия, немой и чарующей бескрайности, подобной небу, пустыни…
Изо дня в день, перечитывая главу за главой, строку за строкой, стремясь запечатлеть, чуть ли не пришпилить в мозгу каждую мысль, каждое слово, я подчинялась власти необъяснимого опьянения, отложив же Книгу, ощущала внутри некие перемены, нечто новое, зарождающееся во мне, и никак не удавалось точно определить фразу или слово, породившие их.
Не находя иного выхода, решила обратиться к самому испытанному способу чтения - переводу. Положив перед собой Книгу, постаралась перевести несколько первых фраз: (перевод на русский язык, признававшийся на Востоке наиболее приближенным к оригиналу, Г.С. Саблукова, 1877 г.):
«1. Это писание - нет сомнения в том – есть руководство благочестивым, 2. тем, которые веруют в сокровенное, совершают молитвы, дают пожертвования из того, чем их наделили Мы; 3. тем, которые веруют в то, что свыше ниспослано тебе, и в то, что ниспослано было прежде тебя, и с уверенностью чают будущей жизни…»
По мере работы я явственно чувствовала, как и во всех предыдущих случаях, что переводимый мною текст шаг за шагом приближается ко мне, чем-то, как-то становясь похожим на меня…
Далее шли кажущиеся простыми, не имеющими глубокого философского смысла фразы, сведения об обществе и сущности человека. Однако, становясь моими, эти будто бы простые мысли и информации вселяли в меня некое волнение, рождая необъяснимую эйфорию, охватившую всю плоть.
Так я перевела одну главу Книги. Однако очень скоро потрясенно выяснила, что ни перевод, ни процесс «присвоения» не дали никаких результатов. Мысли и слова не утратили в переводе своего значения, но в памяти моей так и не отпечатались…
И тут меня осенило, что Божественный текст прячет свою истинную суть не в самих строках, а за пределами этих внешне простых слов и мыслей… там, где бессильны сознание, логика, разум… Осознала, что Священное Писание обладает способностью запечатлеваться в иной, неподвластной сознанию памяти человечества - Памяти Души...



УБИЙЦА


Все еще не дает мне покоя рассказ, сгинувший несколько лет тому назад в пучине нескончаемой бытовщины, внезапной сатанинской издевкой развернувшихся вокруг меня, улетучившийся, подобно тонкому аромату духов, внезапно унесенный легким ветерком…
Рассказ должен был повествовать о случайно возникшем роковом диалоге между моим знакомым - доктором медицинских наук, наслаждавшимся радостями жизни - немереному богатству, детям, устроенным достойно, беззаботным в мире плотских утех, неизменно сияющим довольной и спокойной улыбкой, и мною - исхудавшей, утратившей душевное равновесие, раздраженной писательницей, бьющейся между творчеством и тесной, неумолимой клеткой бытия…
Хотя рассказ, затерявшийся в хлопотливой суете знойного лета, так и не был написан, но судьбоносный диалог состоявшийся между нами, казалось, разнесенный в ту ночь по всему небу, след, оставленный им в моей и профессора судьбах, забыть так и не удалось.
…В ту ночь полное, привычно довольное лицо профессора не излучало улыбки… Напротив, бледность лица, исхудавшее и съежившееся тело его, выражение глаз, с залегшими под ними темными кругами, говорили неких скрытых, разрушениях, идущих в душе этого ушлого, всегда и во всем опережавшего всех и вся, благополучного человека.
В тот вечер он не стал, по обычаю, демонстрировать сериал своих всегда новых и остроумных анекдотов, не стал он, как делал раньше, отложив в сторону приборы, быстро шевеля толстыми пальцами, уплетать содержимое тарелки, а равнодушно ковырялся в любимом блюде.
Что состояние его связано с предпринятым недавно им Хаджем*, мы поняли лишь после ужина, когда был подан чай, и профессор, готовясь к подробному рассказу, сложил на животе пухлые руки и заговорил о мучительных сторонах паломничества, о том, как в непереносимый зной изнурительными часами он восходил на знаменитую гору Арафат…
А когда дело дошло до некоторых обьязательствах поломничества, выяснилось и то, что зная, насколько опасно для его диабета это нелегкое путешествие, он обрек себя на такие муки, профессор сначала погрузился в странное, смущенное молчание. Потом он начал говорить о вере, Коране, о том, что каждый, считающий себя мусульманином, во что бы то ни стало должен совершить хадж.
…Я же с непонятной для себя настойчивостью все пыталась убедить его в том, что и без паломничества можно добиться благочестия, быть мусульманином в своей повседневной жизни, поступках и намерениях.
Так и возник между нами тот самый, никем не ожидаемый, роковой разговор. По завершению нашего с профессором, говоря мягко, спора, затянувшегося далеко за полночь, я, да и другие, сидевшие за столом, вдруг почувствовали, как вдруг вокруг повисла настороженная и полная опасности тишина… Куда-то исчезли теплые ветры, целый день порхавшие по двору... небо в миг потемнело и заполнилось сверкающими звездами.
Находившиеся за столом – дети, муж и пришедшие вместе с профессором милая пара, напоминавшая приветливых полевых птичек, - почувствовав, что беседа наша движется к чему-то значительному и судьбоносному, к каким-то неведомым, тайным пределам, погрузились в настороженное и полное напряжения молчание.
Тут вдруг на стол откуда-то вспорхнула большая стрекоза, и, усевшись на краешек блюдца, уставилась на профессора черными жемчужинами глаз.
…Профессору, казалось, было не по себе. В его неловких движениях, в неуверенности на лице читалось, что он понял степень риска совершимого им поломничества, что, отправившись в Хадж, совершил некую непоправимую ошибку, перешагнув через какие-то тайные запреты, стараясь оправдать или смыть некогда совершенные грехи… Его рассказы о перенесенных во время паломничества страданиях, наводили на мысли, что некий решающий вопрос так и остался для него открытым, и он уже не мог с прежней уверенностью оперировать приводимыми примерами.
…К концу спора я окончательно убедила профессора, что никакими паломничествами нельзя заработать близости с Божественным, и настроение его, и без того неважное, испортилось окончательно. Руки, поглаживающие живот, даже как будто бы задрожали... Почувствовав безысходность его состояния, присутствующие постарались сменить тему разговора, но безуспешно. Сославшись на позднее время, профессор поднялся и с лицом приговоренного к смерти удалился.
…Через неделю нам сообщили о его скоропостижной кончине. После чего я несколько дней ощущала на себе испытующие, полные укора и страха взгляды мужа.

…Рассказ должен был завершить моя неожиданная таинственная встреча - с огромной собакой, каким-то чудом оказавшейся у нас во дворе и прижавшись к дереву, устремившей на меня из темноты знакомый взгляд, полный любви и нежности, словно пытаясь оправдать мое разрушительное упорство в тот роковой вечер.



ВЛЮБЛЕННОЕ ПРОСТРАНСТВО

Временами, по вечерам, запутавшись в сетях домашнего шума, где невозможно перевести дух, собраться с мыслями, сквозь запахи обеда, телефонные звонки, «потрясающие» новости по телевизору, мне слышиться стон, доносящиеся откуда-то издали, с сумрачных вершин, куда нет дороги из столиц, неведомого, полного ветров и молний некого Пространства, уже долгие годы жаждущего слиться со мной…


КАРМА МЯСНИКА

Недавно, оказавшись в гостях у одного близкого знакомого студенческих лет - рано оставшегося без отца с дюжиной младших братьев и сестер на руках, вынужденного вечерами учиться, а днем подрабатывавшего в грязной мясной лавке, целыми днями разделывая туши ягнят, в дальнейшем, бросив учебу и расширив дело, вырастив и переженив всех братьев-сестер, став владельцем большой сети магазинов и ресторанов, исполнив добровольно взятые на себя «отцовские» обязанности, разбогатев и поседев, однако все еще испытывающего ностальгию по разделыванию ягнячьих тушек, пришла в ужас от мистического перевоплощения, происходящего с его сыновьями, походившими на ягнят, затаивших в глубине глаз своих ужас перед расчленением…


ИМПЕРИЯ ЧУВСТВ

Вот… и готовы звуконепроницаемые, ликонепроницаемые прозрачные стены моей ИМПЕРИИ, которую все возводила на протяжении долгих, мучительных лет, выстраивая ЕЕ слово за словом, узор к узору, стежок к стежку, вписывая свое меж нескончаемых, бесформенных «законов» общества, корчась и выпрямляясь, умирая и снова оживая… чувствую, как желтеют и сохнут где-то вдалеке те «надежные» законы, подобные никчемным, мертвым цветкам, вянут и рассыпаются в прах, развеиваясь где-то вдали сами по себе, без моих к ним прикосновений…


МЕНЯ ОН ЛЮБИТ…


Часто, особенно в вечерние часы, проходя по людным, темным городским улицам, чувствую, как изредка посверкиваю короткими искорками…
Я сверкаю…


ТЯЖЕСТЬ ЧУВСТВ

Постепенно лишаясь возможности приблизиться к спокойно лежащим, словно оставшимся после скоропостижно скончавшегося автора, брошенным в беспорядке на письменном столе желтеющим листкам с неоконченными текстами, напоминающими недописанные любовные письма, мне слышаться пронзительные звуки моих заметок, разных вариантов концовок романа, свисающих с меня, словно чешуя металлических лат, или бронзовые грозди винограда, как бьются они друг о друга, позвякивая при каждом моем движении… и не в силах вынести тяжести этого облачения, чувствую, как меняется моя походка, медленней становятся движения…


ЧУЖИЕ

Крепко заперев двери на все запоры, осторожно приглядываясь к новым знакомым, время от времени, испытывая на прочность друзей и близких, оберегая себя от «чужих» и «подозрительных», мы не замечаем, что те самые «подозрительные и чужие», давно уже живут с нами - ласково вглядываясь в нас полными счастья радостными глазками, день и ночь твердя родными голосами: «мама», «папа»… потихонечку устраивая жизнь свою на нашей – дети…


О СОЗНАНИИ

Один мой знакомый - семидесятилетний хищник, долгие годы наслаждавшийся сытой и интересной жизнью, упивавшийся вкусной едой, сочными сплетнями, постоянно «пожиравший» кого-то в бытовых баталиях, тщательно отслеживая различные «судьбоносные интриги», но успевавший при этом заботиться и о своем здоровье – по утрам съедая ложку горного меда, по вечерам, при хорошей погоде, поркатывясь на велосипеде, вдруг оказался разбит инсультом, утратив сознание и память, и глазами, полными непорочности и сияния, всем обликом своим стал напоминать невинного домашнего зверька, что заставляет меня опасаться за все, что было с ним до этого, нашего сознания.


ТОРЖЕСТВО БЕДНОСТИ


Во время церемонии прощания с некой близкой знакомой, скончавшейся после долгой и тяжелой болезни, где кроме старого, выцветевшего паласа, хранящего память о трудной, полной нужды жизни этого дома, старого буфета, где не было ничего, кроме нескольких потрескавшихся чашек с блюдцами и старинной керосиновой лампы и, отсыревшей занавески, делившей полутемную комнату на две части было не на что смотреть - среди всего этого утратившего свою вещность, увядших вещей, во всей этой ветхости и тленности виднелись лишь ЛЮДИ … что наполняло душу странной, неизъяснимой гордостью…


МОГИЛЬНАЯ ИНТЕЛЛИГЕНЦИЯ


Встречи с некоторыми просвещенными нашими интеллигентами, оставившие след в душах наших свои нравоучительными произведениями, ценными мыслями, добрыми, светлыми деяниями, а со временем - побитым, сломленным на крутых поворотах жизни, сменившим чуть ли ни цвет и строение молекул своих, подобно микроэлементам, вступившим в химическую реакцию, и превратившимся в трусливых злопыхателей, напоминает мне посещение могил наших близких, давно ушедших от нас. Зная, отсутствия их под твердыми, холодными могильными плитами, и все-таки молча стоя над ними, как в почетном карауле, мы упорно стараемся убеждать себя, что они все еще живы…



О ВНЕЗАПНЫХ СПАСЕНИЯХ


Следуя годами по некоему установленному нами самими же ежедневному, однообразному маршруту бытия – идя по утрам одной и той же дорогой на работу, по вечерам сидя в окружении домочадцев, смотря одни и те же программы, не догадываемся, что в любой момент можем разрушить весь этот твердый «порядок», загнавший нас в тюрьму тесноты…


ИЗ БОЖЕСТВЕННЫХ ТАЙН


Читая в суре Священного Корана «Нязият», стих, облегчающей переход человека в Иной мир: «О, Пророк, если спросят у тебя о Судном Дне, отвечай: Увидевшие Его, решат, что были в этом мире не больше одного вечера или одного дня…», поняла, что Судный День, в который по описанию сорвутся с мест горы и дома, все разметется в воздухе подобно невесомым крошкам, ждет нас не где то впереди, как мы думаем, а происходит постоянно где-то рядом – в каком то из таинственно - временных измерений, невидимыми слоями наслаившись друг на друга, перемешиваясь с вечностью…


ПИСАТЕЛЬСКАЯ ВИНА


(вместо рассказа)


Привыкший обычно засыпать у меня в объятиях под звуки сказок Рустам как то раз почувствовав мое ускользание из кровати, открыл глаза, приподняв с подушки голову, крикнул мне вслед:
- Ты куда, а я?..
Как можно тише, чтобы не разогнать сон ребенка, я ответила:
- Ты спи, я сейчас вернусь, - и собралась исчезнуть из за двери, как тут же Рустам приподнялся и сел в постели:
- Знаю, ты каждую ночь так делаешь. Усыпляешь меня, а сама уходишь, - и, потер глаза руками.
- Это тебе так кажется, сынок. - не зная, что ответить, сказала я. - В горле пересохло, сейчас выпью воды и вернусь. Ты ложись.
Но Рустам не стал ложиться, а устремив на меня взгляд, полный подозрения и любопытства, печально сказал:
- Ты снова должна писать, да?..
Чтобы скорее избавиться от напряженности, я коротко сказала:
- Да, - и собралась выходить из комнаты, но тут почувтвовала, что ноги не хотят двигаться…
- Когда закончится это писание? – вдруг голосом взрослого человека спросил Рустам, а потом вроде бы собрался заплакать.
Вспомнив о недоконченных рукописях, которые «остывая» ждали меня в соседней комнате, я вдруг с неожиданной жестокостью сказала:
- Никогда, - и замерла.
…От этих моих слов, словно от тяжелого удара, Рустам упал на кровать и какое-то время лежал там неподвижно… потом отвернувшись к стене, укрылся с головой одеялом.
… Наполнившись чувством вины, я осторожными шагами подошла к кровати и обняла укрывшегося с головой Рустама.
- А ведь когда ты заканчиваешь сказку, всегда говоришь, что у всего есть конец, - хриплым голосом сказал Рустам из под одеяло. Потом повернувшись, устремил на меня взгляд полный одиночества...
- У сказок есть конец, сынок. А то что пишу я, ему конца нет... - сказала я с той же непонятной мне жестокостью и почувствовала, как смертным приговором прозвучало мое это откровение обступив полутемную тишину комнаты… и сглотнув комок, подступивший к горлу, выключила свет.

У Порога

ПРОИСШЕСТВИЕ С ЗАГАДОЧНЫМ УБИЙСТВОМ
В ДВУХ ЧАСТЯХ.


УЧАСТНИКИ ПРОИСШЕСТВИЯ:


Писательница - женщина средних лет, лауреат Нобелевской премии.

Старик - бывший номенклатурный работник, многолетний
пенсионер.

Родственник - двоюродный брат Старика из далекого села – 70 лет.

Cаида - внучка Старика, близкая подруга и ровесница Писательницы.

Хадиджа - покойная жена Старика – пожилая женщина.

Гафар - покойный шофер Старика – средних лет.

Чиновник - покойный; номенклатурный работник более высокого
ранга, работавший в одно время со Стариком – зрелых лет.

Гость - сам Азраил – ангел Смерти, в облике сотрудника електроснабжения
неопределенного возраста.

Врач - безымянный Ангел в образе врача «Скорой помощи».


ЧАСТЬ ПЕРВАЯ


Действие происходит в наши дни, в одном
из кварталов близ центра города...



Полутемная комната. Вокруг все завалено толстыми, пыльными папками. С одной стороны в комнате виднеется небольшой письменный стол, с другой - старая железная кровать. На кровати лежит умирающий Старик. На низеньком столике у кровати, в стакане с мутной водой виднеется зубной протез Старика, лекарства, тарелка, очки, старые газеты. Чуть в стороне от столика сидит на стуле, сложив на груди руки, задумавшийся Родственник. Шум ветра волчьим воем кружит по комнате.


Старик: (задыхаясь, в бреду кому то тихонько) ...Вон он, там... в подвале... Спускайся... Спускайся вниз… Ну!.. Почему здесь так темно?.. И душно… почему?.. Ах во-от почему… Это он… Он!.. Смотри… вон там... в самом низу... Видишь?.. Не видишь?.. Да вот же, у тебя перед глазами!.. Такую огромную дверь не видишь, болван?.. Тьфу!.. Давай сюда ключи. Отдай ключи ему!.. Ну-ну, поторопись… время идет. Придет кто... Ну что, не открывается?.. А ты крутани его... крути-крути. Во-от так... Ну, что?.. Опять не открылась?.. (вопит и падает в обморок)


Поднявшись со стула, Родственник подходит, склоняется над Стариком, проверяет его пульс, припав ухом к груди, слушает дыхание, достав из кармана зеркальце, подносит его ко рту Старика, далее долго всматривается в зеркальце и снова кладет его в карман, возвращается на свое место.
Слышыться скрип двери. Шум ветра снаружи усиливается. Из темного коридора вначале доносится необычный звук телефонной трели. Вслед за этим появляется Писательница.


Старик: (бредит с закрытыми глазами) ...Опять идет... Идет... (кричит) Иде-е-е-ет!.. (задыхаясь) Опять, как ястреб, летит... по мою душу... Вон, смотри... глаза сверкают… (кричит) Не впускайте!.. Ради Бога, не впускайте!.. (обессилено) ...Не впускайте... молодцы... старцы... Чудища безобразные кругом повылазили...


Писательница на на какое-то время останавливается, как бы прикидывает что-то в уме, далее тайком, воровато входит, на цыпочках проходит через комнату, вожделенно протягивает к папкам руку.


Родственник: (гордо, к зрителям) Восточная поезия!.. (глядя на Старика) Эх, мучитель ты наш, а ведь был ума палата! Жаль, братец, жаль!.. Жаль эту голову, что скоро...
Старик: (бредит) ...скоро... скоро... скоро… А скоро ничего... Ничего не будет... (вдруг агрессивно кому то) Что стоишь, как баран?!.. Не видишь ее?!.. Не видишь, как идет?.. Хватайте ее!.. В темницу!.. В камеру!.. В 467-ю!.. (задыхаясь) ...то что без окон... (с полным коварства наслаждениемем) …в мрачную... душную темницу... И каждый час... Каждый час заливайте пол водой, чтобы... (омерзительно смеясь) …льдом покрылся он. Чтобы ноги ее, замерзнув, усохли, как дро...ва... (падает в обморок)


Во время бреда Старика, Родственник поднявшись, осматривает углы, заглядывает под кровать, оглядывается кругом и натыкаеться на Писательницу.


Родственник: Ой?!.. Как хорошо что пришла, доченька!.. Состояние его ухудшилось...
Писательница: Ухудшилось?.. (приблизившись к Старику, вглядывается в его лицо) Да, вроде ухудшилось. Но это… как знать. (зрителям тихо) И вчера было точно так же. Думали вот уже, последний вздох... (злобно всматриваясь на Старика, зрителям) Опять узнал. С закрытыми глазами. И в прошлый раз, и поза-поза прошлый я… вошла совсем тихонько… на цыпочках... А он тут же начал вопить как резанный!.. (молчит в растерянности) И как, каким образом она догадывается что, вошедший в дом – это именно я, вот этого… я ни как не могу понять!..
Старик: (будто в бреду) ...О, ты несчастная!.. Да что ты понимаешь вообще, чтобы понять и это?.. Это!.. (вдруг гордо) Этому нас учили!.. В свое время!.. Так же, как учили распознавать людей по запаху... (нервно принюхивается к воздуху, возбужденно) …Мы!.. Прошли эту школу!.. (задыхаясь) …Вот, как только... я начинаю задыхаться... как только чувствую резь внутри живота… (корчясь от боли) …будто кромсают меня на куски... То тут же понимаю, что ты тут где-то рядом...
Родственник: (горделиво) Как говорит-то, а-а! (зрителям) Это еще он при смерти!.. А ты посмотри, как грамотно говорит?!.. На чистейшем литературном языке!.. (Писательнице, будто открывая тайну) Даже в бреду его есть смысл глубокий!
Старик: (в бреду )…кромсают... и я тут же… тут же понимаю… Знаю... знаю, рядом где-то рядом ты... (вдруг вопит во всю глотку) ...Да сгною я вас, сукины вы дети!.. (застонав, теряет сознание)


Не реагируя на вопли Стрика, Писательница внимательно, будто изучая что то присматривается в его лицо, то справа, то слева, кончиками пальцев щюпая ему нос, проверяя температуру, будто старается определить что то очень важное.


Писательница: (Родственнику) Да... кончик носа со вчерашнего дня будто, чуточку пожелтел. (присев на корточки у кровати, внимательно разглядывает профиль Старика) ...и к тому же, вроде и заострился. (приподнимается, рука ее на пульсе Старика) Бьет слабо... Раз-два...
Старик: (в бреду) ...три-четыре-пять… я иду искать... (дыхание прерывается, вдруг, схватив Писательницу за руку тянет к себе, страстно) Фиран-ги-из... Фиран-ги-из, любовь моя!..
Писательница: (вырвавшись из рук Старика) Фирангиз?!.. (Родственнику) Это ещё кто?
Родственник: (растроганно) Сестра наша двоюродная. В позапрошлом году умерла. Видать, бедняжка привиделась ему. Это так и бывает. Перед этим… (молча, жестикуляциями лица пытается что то объяснить Писательнице) …все близкие, (тише) …покойников имею ввиду, начинают кружить вокруг. (растроганно) Это они так встречают нового гостья. Вот, смотри… (пригнувшись к Старику, громко) Ну что, она, там же, на том же берегу?...
Старик: (в бреду задыхаясь) …там же… на том же берегу. Корову пасет... ту же самую… маленькую, тощую... Ой жалко животное!.. (вдруг серьезно) …так и быть… война ведь... всю сену на фронт послали... (вдруг радостно показывает куда то)…Смотри… машет мне... (довольным голосом) Меня зовет... и корова мычит... и ее в позапрошлом году зарезали...
Родственник: (горделиво и чуть не плача) Видишь?.. А ты говоришь… Умирает он, детка!.. До утра дотянет, или нет. Видишь, как нос заострился, вытянулся?.. Это знаешь, о чем говорит? Знаещь?.. (Писательница успела пройти за письменный стол, надев очки, начала рыться в бумагах, шагая к Писательнице) Вот когда умирал дед мой Солтан, у него с носом то же самое было. (волшебным голосом) Как будто бы кто то тянул и тянул его за нос... и он… нос этот, точно также… вот точь в точь все заострялся, все удлинялся…
Старик: (в бреду, жалко стонет) Ай-ай-ай-ай!!!.. Не трогайте меня, Бога ради!.. Дайте помереть… по человечески… (вдруг резко, куда то в сторону) Не трогай, сказал, идиот!.. (серьезно, будто бранясь с кем-то) Сказал же, не трогай!.. Зимбат ты, этакий!
Писательница: (оглядывается на Старика, с профессиональным интересом, Родственнику) Зимбат?.. Что это такое, «зимбат»?..
Родственник: (гордо) Это одному Богу известно. Знаю лишь одно: что, нам с тобой этого не понять, доченька. То, что известно ему, ни каждому дано, не нам понять...
Старик: (бредит) ...убьет!.. Она за этим и пришла… (вопит в отчаянии) Клянусь Бого-о-ом, она за этим и пришла-а-а!!!.. Это цель ее!.. Ах змея поднолодная… колдунья коварная…. Ведь я и в прошлый раз говорил, а вы не верили... Не верят мне и всё. А я знаю. Только я один знаю. (жалостно) Несчастный я человек... Несчастный провидец!..
Родственник: (переводит дыхание, мудрым лицом зрителям) Вот теперь иди, и пойми, что это за штука такая жизнь. При смерти он... То есть …то есть, находится… (жестикулируя, пытается объяснить) …как бы ни здесь… и пока ни там. Смотри, во что превратила жизнь его – этот кладезь ума!.. Воплощение мудрости!..
Писательница: (вся в работе) Во что превратила?.. (как человек, пришедший на работу, перебирает бумаги на письменном столе, будто оставленные ею вчера, или когда-то).
Родственник: Не видишь?!.. (плаксиво причитая) Ума-а –а… ра-а-зума-а лиши-и-ла... От все-е-ех... (вдруг замолкнув) ...от меняаа зависимым сделала. Пожелте-е-ел он, побледне-е-л… (шмыгая носом, достает из кармана большой платок и громко сморкается, аккуратно сложив платок, кладет в карман. Словно умываясь, оглаживает себя по лицу обеими руками и успокаивается, строго) Помирает он, доченька. На этот раз уж точно помирает.
Писательница: (копошась в бумагах, насмешлво) Помирает!.. Но ведь и в прошлый раз было то же самое. И до того. И тогда он дышал так же, как сейчас. И нос, и уши точно так же вытянулись и пожелтели. А что было потом?.. (зрителям) Наутро Саида сказала, что после того, как я ушла, он… как ни в чем не бывало, поднялся и сел в постели. И кашу уплел с аппетитом!..
Старик: (вскакивая садится в постель, Писательнице) А что ей - бедняжке оставалось делать то?.. Так она же видит, что не отстаешь?!.. Так не то, поза, или позавчера прямо в лицо тебе сказала что: «дедушке моему становиться плохо, когда он видит тебя.» (снова теряя сознание) ...прямо как в сказке охотника Пирима...
Писательница: (заинтересованно) Охотник Пирим?.. (Родственнику) Он... сказал «охотник Пирим?..» (растерянно) А это… в каком смысле?..
Родственник: (с достоинством) Детка, он ничего просто так не говорит. В каждом слове его есть смысл!..
Писательница: (становится в изголовье Старика, с ироничной заинтересованностью) Ну, будьте добры, это почему вам становится плохо, именно тогда, как появляюсь я, а?.. Боитесь меня, что ли?.. Людоедка я, или что там еще?..
Старик: (тихонько зрителям, чтобы не слышала Писательница) Она - людоед. Не верьте ей!.. Пожирает всех, кого встретит. Не разбирает, молод ли, стар ли, ребенок ли... Сколько раз собственных детей своих поедала. Своими глазами видел. То есть читал… в ее же собственных произведениях. Одним словом страшнейший человек!..
Родственник: (Писательнице, массируя под одеялом ноги Старика) Проклятые кошмары совсем замучили беднягу...
Старик: (бредит) ...пшеничная... но, нет... кажется... (причмокнув, задумывается) ...овсянка... да, да, да… самая что ни на есть, овсянка...
Родственник: (глядя на Старика с печальной мудростью) Никто не вечен в этом мире, и ты не вечен… Но ты... (прослезившись, гордо) ...ты останешься в истории человечества! Ей Богу останешься!.. Своими трудами, мощью своей! Смотри!.. (показывает на папки) Эти нетленные летописи твои послужат памятником тебе, пока мир стоит!..
Писательница: (поправляя очки на носу, Родственнику насмешливо) Летописи?!.. Какие еще это летописи?!.. Вы... об этих папках, что ли?!.. Вы их читали?..
Родственник: (гордо) Что значит читал?..
Писательница: Читали?.. Ну так расскажите! О чем же там речь? И мы поймём.
Родственник: Э-эх, ты спроси, о чем там только не написано!.. Этого человека, клянусь Богом, оценят только после смерти! (зрителям). За нами такое водится, чего уж там... Мы – народ, тяготеющий к покойным. С живыми-то мы не ладим. Хоть на небо взберись, достань звезду оттуда - никто и не заметит. Но стоит умереть...
Старик: (торопливо бредит) ...нет-нет… не умираю я… не умираю... (в ярости) Мертвый... мертвый... Мертвецы!.. (неожиданно вскакивает, садится в постели, с театральным пафосом) Кто? Мертвецы?!. (коварно сатанински смеется) Кто умер? Скажите, скажите же мне правду! Кто умер на этот раз, а?..? Ну говорите же!.. Я должен знать правду!..
Родственник: (укладывая Старика в постель, продолажает) ...да вот тогда тебе памятник и поставят. Любим мы покойных, детка, что поделаешь? Такой уж мы народ. (аккуратно стелит одеяло на Старика)
Писательница: Вы так и не ответили. (насмешливо улыбаясь) Так что же написано в этих летописях?..
Родственник: Скажу-скажу, а ты послушай... (звонит мобильный телефон) Одну минуту. (возится с телефоном, бормочет в носу) Пока разберешься тут, что к чему... Ало?!.. О-о, сколько зим, сколько лет!.. Ты это откуда? А-а, так значит… Ну, желаю удачи... (слушает, настороженно и тихо) А я тут пока. Пока нет. (смотрит на Старика) Думаю да утра еще протянет. А?.. Чего говорищ, не слышу? Ало?! Ало?!.. Прервалось. (возится с телефоном)
Старик: (с необычной серьезностью) …сегодня каша вкусная. Но... как будто... (вдруг застывает, приподнявшись, садится, берет со стола кашу, пробует на вкус, причмокивает, словно сомневается во вкусе) …не такая, как всегда. Как будто... (в ужасе нюхает кашу) и пахнет как-то странно...


Старик смотрит на кашу, как на что-то невероятное, с ужасом на лице и протягивает завороженно тарелку Писательнице. Писательница завороженно смотрит на Старика.
Освещение меняется. Слышатся странные звуки...
Писательница, взяв тарелку, принюхивается к ней, и словно пьянеет от запаха каши.


Писательница: (голосом сказочника) Удивительный запах... (завороженно) Этот запах я где то уже слышала... (поднимается и странными двиениями продвигается по комнате)
Старик: (в ужасе, голос его отдается эхом) И я слышал... Но где?.. Когда?..


Странная музыка. Писательница будто танцуя принимает странные позы.


Старик: (в ужасе натягивает одеяло до самого носа) ...Где же?... Где же?... (в испуге оглядывается вокруг)
Писательница: (внезанно останавливается, звуки стихают) Вспомнила!..
Старик: Ну!..
Писательница: На поминках!.. (Старик съеживается ) Это... (пытается вспомнить) ...были чьи-то поминки… Ни как не могу припомнить чьи!..


От слов Писательницы Старик воплями стонит и вытягивается на постели. Родственник, вздрогнув, опускает телефон в карман.


Родственник: Братец-братец-братец, родненький... Как же мучается, бедный. Ведь говорил: поменьше работай, братец, не утомляй себя. Неблагодарные ведь люди. Все равно не оценят. А ты все работал-работал, писал и писал день-ночь… себя не щядя…
Писательница: (пытается вспомнить) Как же оно называлось?.. (останавливается) …помниться какое то странное, волшебное... таинственное название...


По комнате разносится с трудом различимое, где-то кем-то с шипением произноесенное слово «Мускус...»


Писательница: Вспомнила!.. (зрителям) Мускус! Мускусный аромат!..
Старик: (дико крича, не в себе) Мускус??.. Мускус???..
Писательница: (зрителям, той же восторженностью) Это… это специя!.. Ее, кажется, если не ошибаюсь, добывают из пуповины антилопы. А если использовать неправильно, она дает отравление.
Родственник: (Писательнице) Да ее у нас на поминках в халву добавляют и ставят на стол.
Писательница: (задумчиво) Да-да... на поминках. (будто что-то уяснив для себя, надевает очки, направляется к папкам, повторяя слово «мускус», перелистывает страницы, что-то ищет).
Старик: (в ужасе) Мускус! Мускус!.. (вдруг в ужасе, тихо) Муслийя... лийя-лийя-лийя...
Писательница: (резко поворачивается к Старику, заинтересованно) Что вы сказали?.. (Родственнику) Что он сказал, Муслийя?..
Родственник: (не обращая внимания на Писательницу, зрителям) Покойный дядя мой Худаверди тоже очень любил ее!..
Старик: (бредит) ...мускус... мускус... уксус… жребий... (неожиданно с кокетством) Жребий бросаю - бросаю-гадаю!... Гадаю, жребий бросаю!.. Я - парень, что надо!..
Писательница: (встав у изголовья, приблизив ухо почти к самому его рту) Вы... только что… в эту минуту сказали «Муслийя»?..
Родственник: (привстав, величественно зрителям) Да упокоит Аллах души всех умерших, (усаживается поудобнее) и дядя мой Худаверди так же мучался пред смертью. И он как будто... боялся кого-то. Страшно боялся. Но кого?.. (оглядывается)
Писательница: (Родственнику и зрителям одновременно) Муслийя – имя моей бабушки!.. Ее тогда, (злобно смотрит на Старика) …в 37-ом, ночью увезли прямо с соседней квартиры этого дома... Вот этого дома!..
Родственник: (не обращая внимания на Писательницу, продолжает)…Вот этого до конца мы так и не узнали!
Старик: (с неожиданной трезвостью, будто в бреду) ...а ну ка, тише! Осторожней!.. (с закрытыми глазами тихонько) Эй, мальчик, пройди оттуда... (вдруг громко, как милиционер отгоняющий толпу) А ну, граждане, проходите! Проходите-проходите! Дайте дорогу! Не видите, покойника несут?!.. (вдруг, кому то на ухо, насмешливо) А ты на землю гляди, на землю. Смотри, как покачивается!.. Будто... Будто… (выражение лица его вдруг становится озорным) ...пышненькая девица, бедрами покачивает... (лежа, закрыв глаза, прищелкивает в такт пальцами)
Чуть потише, тихо-тихо...
упаду умру я, тихо...
ближе подойди, ты, тихо...
соберем цветы в букеты...
И обнимемся в корсете…


Писательница в ужасе пятится назад.


Родственник: (как ни в чем не бывало, продолжает свое) ...Случалось топнит он оземь ногой... (поднявшись, стучит ногой об пол, от чего кровать Старика трясется. Старик вдрогнув ненавистью смотрит на Родственника) ...так земля содрогалась! А ближе к смерти он - этот тот самый Рустам Зал непоколемимый превратился… (скрыто усмехается) …стыдно даже сказать, в кургузого цыпленка. Дрожал как воробей после дождя...
Писательница: (глядя на Старика устало) Ну сколько же у вас умерших
то?!..
Родственник: (не обращая внимания на Писательницу продолжает)...пот градом катился. Все бредил как он… (показывает глазом на Старика) говорил: (подрожает) «Вон он!.. Идет!.. Прямо на меня идет!.. Меня хочет забрать! Не подпускайте, - говорил, - за мной пришел! Заберет меня!..»
Писательница: Простите, что перебиваю…
Родственник: (не слыша) …Но когда он завопил на всю глотку, как умолишенный, говоря: (подражает) «По душу мою иде-е-ет!..»


Старик нервно оборачивается на Родственника и будто в бессознании падает в постель.


Родственник: (растроганно) …Да-а… вот лищь тогда мы и поняли кого он имеет ввиду. Осознали, что бедняга говорит об Азраиле!.. (снова сморкается, аккуратно складывает платок)
Старик: (в бреду, раздраженно)…Азраил?!.. (небрежно) Кто такой Азраил?!.. И сколько повторять вам надобно, не впускать на мой прием каждого встречного-поперечного!..
Родственник: (зрителям, не обращая внимания на Старика, продолжает) …А покойная наша тетя Мунаввар?!.. Жена покойного нашего дяди… И она так же. Вот точно так же. Точь в точь!.. Несмотря на то, что тоже была очень грамотным человеком, читала себе… еще при жизни!.. предсмертную молитву… (вспоминает) А как она читала?!.. Это надо было видеть. Напевно, да с переливами… Вот и она... (с серьезным видом знатока) точно так же. Все повторяла: (подрожает) «Идет, не подпускайте, идет!..»


Писательница, подойдя к Старику, вынимает из кармана лупу, вглядывается в его зрачки.


Старик: (будто в бреду, зрителям) …На охоту вышла... Охотница... Сказка охотника Пирима... С копьем своим пришла... И не одна к тому же... Их трое... И у всех троих копья в руках...
Родственник: ...все говорила:«Дайте мне книгу...» Коран имела ввиду! Мы приносили, давали ей. И как же она, бедняжка, прижимала ее к груди?!..Как прижимала?!.. Единственного сына своего, и то так не обнимала!.. И начала причитывать... даже не заглядывая в книгу! Да еще вслух!.. Да-а!.. Вот это было зрелище!.. У всех волосы дыбом стояли!.. (вдруг куда-то вверх) Да упокоит Аллах душу твою, тетушка Мунаввар!.. Образованная, любознательная ты моя! (усаживается поудобнее) И я детям своим сказал: «Заупокойную молитву прочту себе сам. Клянусь Богом, нынешним моллам доверия нет. Чёрт знает, что прочтут. А тут вон и Азраил собственной персоной. Иди теперь и выматывайся…
Старик: (вскакивает с постели, стоя смирно, с патриотической взволнованностью) ...Тревога!.. Тревога!.. Всем встать! Родина-мать зовет!.. (вдруг куда-то в сторону тихо) Не слышишь, осел?.. Это не я. Не я умираю... всё горит там у меня… внутри... (Писательница, вздрогнув, возвращается на свое место. Старик бьется в конвульсиях) ...Тревога! Тревога!.. Не пускайте! Унесли!.. Унесли потопы Сарию мою!...
Родственник: (глядя на Старика, зрителям) Э-эх! Вот, говорю, жизнь, штука сладкая. Помню, и покойный мой дедушка Афзалдин с жизнью так расставался... И он точно так же неохотно душу отдавал… (задумываеться, тихо, сам себе) Лучше бы и вовсе не отдал. (зрителям) А мужик был - во!.. Как крикнет он, как гарккнет… (встав на ноги закладывает руку за пояс, рычит)
Старик: (вздрагивает, бьет с постели кулаками Родственника) Идиот несчастный! Состарился, а человеком так и не стал. Вол ты и есть вол! Так, как тебя растили...
Родственник: (не реагируя на Старика) ...и вот гигант этот на наших же глазах вдруг как приморщился… певратился… ну, в ягненка, только что родившегося. Лежал смирно, склонив вот так голову... (показывает) …речь отнялась… Спрашивю: (вдруг громко, как с плохо слышащим человеком) «Дедушка Афзалди-и-ин! Может, душе твоей чего-то хочется перед дорогой, а-а?.. Дорога ведь дальняя! Ты скажи только, я из-под земли достану! Путь ведь у тебя дальний, запастись бы надо...» А он молчит... опустил глаза, вот так... (показывает) …будто дитя малое, стесняется будто чего-то. Нет, ты только посмотри, говорю, во что жизнь превращает человека?!..
Писательница: (занята папками, надев очки, делает заметки) Так это же... Так-так...
Старик: (в бреду) Ой-ой-ой!.. Горю ведь я! Ей Богу, горю!.. (вдруг тихо и трезво Писательнице) Не трогай там ничего. Ведь они не твои. Там для тебя ничего нет. (вдруг жалко стонет) И как только рука у тебя поднимается?..
Писательница: (читая, задумчиво) Они мои.
Старик: (бредит, жалко) Нет…нет!.. Не говори так!.. Да как у тебя язык поварачивается?.. Тогда, когда… сил нет у меня... Иссякли… Не говори так… (внезапно вскочив на ноги, бросается к Писательнице) Не входи туда!.. Это мой сад!.. Я его соловей! (Писательница испугавшись, отбегает в дальний угол комнаты) Это... это написано не для хищников!.. Написано для людей, поняла, для людей!.. Их люди будут читать... (вдруг слабеет, пятится назад и ложится на свое место, задыхаясь, стонет) Твои теретории - леса, саванны… Займись охотой, охотник!..
Писательница: (устало, зрителям) Раньше и я, и Саида верили ему. Если бы Саида не рассказала, что как только я выхожу за дверь, он воскресает из «мертвых», вскакивает с постели... так это еще полбеды, раскладывает перед собой газеты и… (нервно усмехается) в кроссворды ударяется?!
Старик: (вдруг трезвой жалобой Писательнице) Клянусь Богом, умираю. Нутро на куски рвется. Все горит!.. (зрителям) ...Не верите, что умираю?.. Ей Богу умираю.
Родственник: (укладывая Старика) Да верим мы, верим. Почему же, не верим? Не приведи Бог, не фашисты ведь, не изверги. Не видим, что умираешь?.. А как же еще умирают-то?!.. Ты, брат, не томись не суетись, недолго уж осталось. Потерпи немного. (выпрямляется, зрителям, горделиво) Скоро уж оплакивать будем. И тебя, и… (немного подумав, растроганно) ..царство им небесное, родителей твоих… и тёти Мунаввар, и дяди Афзалдина, которые ждут не дождутся…
Писательница: (продолжает) ...А несчастные работники «Скорой помощи»… Так он и их извел. Каждый раз, приехав, обследовав его с головы до пят – и сердце, и давление, и зрачки, и температуру, не знаю, еще что то... «Умирает!» - говорят. (проходит, становится над головой Старика, с отвращением смотрит на него) Теперь и они не приезжают. И они устали!
Старик: (лежа открыв глаза, серьезно) Разве не видно, доченька, что умираю? Да и врачи не сумасшедшие же, чтобы ни с того, ни с сего говорить «Умирает!..» (вдруг, сев на кровати, показывает нос Писательнице) Вон он, смотри, видишь? Пожелтел весь, и вытянулся. (зрителям) Лежал я в тот день... и вдруг будто кто-то зажал его… Будто пинцетом… и как начал тянуть?!.. Тянул-тянул... (Писательнице) А уши?!.. (трет уши) Посмотри, что с ними?! Мало этого?.. Если мало, могу другое показать... (откинув одеяло, засовывает руку под брюки) Вот это....
Писательница: (в смущении отварачиваеться, поспешно) Ой, не надо - не надо, Бога ради. ( возвращаясь на свое место) Кошмар какой-то...
Родственник: (задумчиво, зрителям) ...А сын моей тети Шарафеддин, совсем перед смертью, ну за капельку до нее… стал все твердить: «Мускуса аромат чую…», «чую, аромат мускуса!..» Ну, тот самый мускус, что у нас в халву добавляют и на поминках на стол кладут...
Старик: (будто бредит) Сколько не говори:«халва-халва», во рту сладше не станет. Надо... надо бы... (показывает, задыхаясь) …сесть ее! (вдруг злобно вопит во всю) Всех поминальную халву буду есть, сукины дети!!!
Родственник: (задумчиво глядя на Старика) Опять ему плохо. (зрителям) А вот странно, это слово… Ну «мускус» этот… и на меня как-то действует. Будто... (ужас на лице) …будто он откуда то с того света… каплями капает. Вот смотрите… (завороженно шепчет) Мус-кус-с-с!.. Мус-кус-с-с!..


Старик вздрагивает каждым произношением слова «Мускус».


Писательница: (зрителям) …В тот день Саида говорила, что... (Родственнику) А кстати, где Саида?..
Родственник: Саида - бедняжка, совсем голову потеряла. Прямо перед твоим приходом к соседям побежала. Врачу пошла позвонить. Телефон с утра отключили. А тут еще и ветер. Она сначала к вам стучалась, не открыли. (вдруг, в недоумении) Ах да-а, кстати, я и не знал… Оказывается, ты уже не живешь тут, да?.. Саида говорит, где-то себе прекрасный особняк выстроила?!.. На здоровье-на здоровье... Говорят, тебе еще и премию какую то огромнююшую дали, а?.. (Писательница его не слышит, запустив руки в волосы, ворошит их и ходит, как лунатик, по среди комнаты) Не помню уже деньги, или орден, а?.. Доченька…
Писательница: (рассеянно) Орден - орден... (вдруг, будто очнувшись, останавливается, зрителям) Орден?!.. Ах, орде-е-ен!.. Так надо было узнать у Саиды, где он ордена свои прячет!.. (спешит к письменному столу)
Старик: (вскочив, бросается к столу огорождает стол от Писательницы) Ордена все здесь!..
Писательница: (зрителям, насмешливо глядя на Старика) Это он так якобы при смерти!.. Агонизирует!.. (злобно Старику) А одним ухом здесь!..
Старик: (подбоченясь) А что?!.. Ведь и поговорка есть такая: «Одна нога там, другая здесь.» , «Одно ухо там, другое здесь», а?..
Писательница: (зрителям, не обращая на Старика внимания) Вот и мы, как только видели, что он умирает... То есть, каждый раз думали, что он умирает, вызывали «Скорую». (с ненавистью косится на Старика) И работники «Скорой» замучились!..
Старик: (направляясь к постели, подражает) «За-му-у-у-чились!..» (садится на кровать) Стыдно им приезжать, вот весь сказ!.. Сами знают, на что способны!.. Безграмотные недотёпы!.. (срываясь на крик) Всех в темницу!.. В 467 – ю!..
Писательница: (ловко пройдя за стол, пишет) Так… опять это четыреста шестьдесят семь... (задумавшись) Та же цифра...
Старик: (подозрительно, сам себе) …А действительно странно... Почему всё же они не едут, а?.. А может, я и впрямь уже умер?.. А?.. ( ужаснувшись) А может... меня вовсе уж и нет?.. А?..
Родственник: (укладывая в постель Старика) Почему это тебя нет то, родненький ты мой?!.. Вот он ты, здесь, с нами! Пока еще дышишь. Ты давай, не суетись. И нас не огорчай. Мало осталось. Терпи братец. (зевает) Толька смерть необратима.
Старик: (в ужасе) Необратима, говоришь?.. Как это... ( задумчиво) смерти не миновать?.. (вдруг зло) Что за глупость?! (фамильярно) Кто придумал эту чепуху? (передразнивает) «Смерти не миновать - смерти не миновать». (в ярости) На этом свете все обратимо!.. (голосом полным таинственности, Писательнице) На этом свете, доченька, выход имеется всегда. Слушай и отметь себе там, понадобится. На этом свете выход есть во всем. И в таких ситуациях, что «Смерть» перед ними – ничто! (голос его звучит еще тише)Ты поняла меня, детка?..
Писательница: (не обращая внимания на Старика, зрителям) Теперь уж и «скорая»... едва услышав адрес, вешают трубку.
Старик: Ну, и черт с ними, пусть вешают!.. (резко садится на кровати, надев очки, осмотривает газету, держа ее наоборот) Обнаглели, сукины дети! Трубку вешают! (вдруг, прищурившись, раздраженно кричит) ...Изъять сволочную мразь!.. (тихо, Писательнице) Это я о врачах - вредителях!... (продолжает «читать газету»)
Писательница: (не слушая Старика) ...Они говорят «умирает...» Но когда мы с Саидой увидели... (в творческой прострации) …как его эта слабая, костлявая рука, точно скорпион, обхватывает белоснежное запястье врача - полненькой миловидной женщины, присевшей на край кровати смерить ему давление, и начала сжиматся и разжиматся (показывает, сжимая и отпуская свое запястье), будто жадно что-то высасывая из нее… мы были просто поражены!..


Что- то меняется. Странная музыка.


Старик: (читает из газеты, интонацией Писательницы) …Ни у меня, ни у Саиды не было сомнения, что позорные следы блудливости его, его болезненного пристрастия к женщинам, будут проявляться в нем до последнего вздоха, будут видны и в его мертвеющих зрачках...
Писательница: (потрясенная, повернувшись к Старику) Вы... Откуда вы читаете это?..
Старик: (как ни в чем ни бывало) Что?
Писательница: (завороженная) Ну... то что сейчас прочли... Откуда вы его вычитали?..
Старик: (серьезно) Предложение?.. Какое предложение?..
Писательница: (взволнованно, зрителям) Это предложение из моего последнего романа!... Его я... еще нигде не опубликовала?! (Старику) Откуда же вы его вычитали?..
Старик: (ложным удивлением) Ой?!.. Так это что, из твоего романа, что ли? (задумавшись, пожимает плечами) Странно.
Родственник: (дремлет, бормочет во сне под носом) ...Это - бездна, бездна ума... Океан бескрайний… бездонный… И сын тети моей Сульхаддин... точно также... точно так… (его слова как бы тают и растекаются во сне) ...и он та-ак же го-во-рил...
Писательница: (с недовольством и сожалением) Но ведь вы...
Старик: (вдруг изменившись в лице, тихо и серёзно) Не перебивай меня. Вот в своем этом «неопубликованном романе» обо мне ты пишешь: «Его болезненное пристрастие к женщинам!..»
Писательница: (растерянно) Да... к женщинам. А что?..
Старик: Пристрастие к женщинам, барышня, как и любая другая страсть, например, любовь к свободе... страсть к творчеству – обычный человеческий недуг. И на самом деле все это – конечно в своем роде, болезнь. А таких болезней у каждого по дюжину. Вот например... (показывает на дремлющего Родственника) он – всюду мелькать любит, быть среди людей. Особенная его стихия - это траурные мероприятия. А ты... (берет со стола что-то, чего нет, и начинает есть, тщятельно и долго прожевывая)
Писательница: Что - я?.. (в нетерпении, ожидая, пока Старик закончит есть) Вы не закончили трапезу?..
Старик: («проглотив огромный кусок») …Твой... (снова берет что-то со стола, начинает есть. Трудно разобрать его речь из за «набитости» рта) Твоя же страсть, дитя мое - писанина. Да-да, писанина. Письмо, ручка, перо... (наконец, проглатывает то, что пережевывал, берет следующий «кусок», впихивает его в рот Писательницы)
Писательница: (с трудом проглатывает «кусок» и ее будто осеняет, завороженно) Письмо?.. (задумчиво) Перо... (зрителям) Да... В последнее время... (растерянно, в страхе зрителям) …я и во сне пишу...
Старик: (зрителям) А я что говорю? Да упокоит Аллах душу отца твоего. Говори, детка, облегчи душу свою, не стесняйся. Здесь, слава Богу, все свои.
Писательница: (зрителям, каким то другим голосом) ...В последнее время, может из-за того, что как то много пишется, или еще почему… (пожав плечами) ...я чувствую как постепенно… теряю способность говорить. (задыхаясь от волнения) …Речь, слова, мне кажутся грубыми и неотесанными... И я.. чувствую как сама я.. (ужасаясь от мысли, только что дошедшего до неё, тихо) …постепенно превращаюсь будто в слово…
Старик: (зрителям) А я что говорю?.. (назидательно) А жизнь ведь, доченька, не то-о... Мы-то жизнь повидали. (воодушевившись, вспоминает) На коне, за плечами пятизарядное ружье... по горам, по долам. (лозунгово) «Все на фронт!..» «Родина-мать зовет!» (Писательнице) Слышишь? Слушай и отметь себе там. Вон он материал!.. Не смог я ни писать, понимаешь?.. А то… (передразнивая) ...про какие-то там скорпионы пишешь, про муть какуюу та... А ведь ты не виновата, бедняжка, что ж ты повидала?.. Что повидала, то и написала. Вон они… (гордо глядит на папки) - панорама эпохи!.. И все документально!.. (взволнованно) Все это написано для будущих поколений!.. Мы о будущем думали... О миллионах!.. А ты вот... (снова принимается жевать беззубым ртом свой твердый «кусок»)
Писательница: Ну, говорите. Что, я?..
Старик: (надев очки, окидывает взглядом Писательницу с ног до головы) Несчастная ты, ей-Богу. (тихо) Поменьше перепахивай пером этот мир, доченька! До истины, которой ты ищешь, все равно не дойдешь!..
Родственник: (проснувшись) Нет того, чтобы ты не знал. Все науки тебе подвластны. Пока собрал ты весь этот клад в бесценную голову свою, какие муки претерпел...
Старик: (Родственнику, тихо) Да помолчи ты!.. (Писательнице) Так нельзя, дитя мое. Ну вот, сама подумай. Ты молодая, красивая женщина. У тебя прекрасная семья, дети. Ведь ты во всем удачлива. Самую большую награду в области литературы – Нобелевскую премию, и то получила. Имя твое уже вписано в мировую историю. Куда бы ни пошла, везде тебе почет и уважение. За ту муть что пишешь, кучу денег тебе дали. Так чего еще тебе надобно?.. Иди живи! Так не-ет, ни как не можешь. Ни получаеться у тебя. Всё суетищся, будто только появилась на свет. Всё тебя волнует, всё тебе интересно. А ты возьми и поживи немного для себя. Сама не можешь, ради близких своих, детей поживи. И этого не хочешь. Не скажут ли тогда, а чего же ты хочешь?..
Писательница: (рассеянно) …Нобелевскую премию я не добивалась. Сами присудили...
Старик: (с иронией) Ой-ой-ой... Ты сказала, и я так и поверил. Но дело не в этом. Не в этом дело...
Писательница: (нетерпеливо) Не в этом?
Старик: Дело в том, что... (будто открывая какую-то тайну) по твоим произведениям и по тому, что ты говоришь, выходит... (подозрительно смотрит на Писательницу) ...что ты не человек.
Писательница: Не человек?!..
Старик: (с отеческой заботой) Так выходит, дитя мое.
Писательница: (в сомнении, сама с собою) Не человек...
Старик: Да ты только что, сама призналась, что разучилась говорить?!.. Так ведь?.. Однако, доченька, это не твоя вина. Это всё её козни… (показывая на ручку, у нее в руке) Это она доводит вас до этого!.. То сюда поведет, то туда потащит, то вправо повернет, то влево. То до небес вознесет, то головой так шмякнет оземь, что ума последнего лишаетесь. (декламирует) «И сеова в небесах витают мысли поета...»
Писательница: Вы меня не поняли. Перо... (взволнованно подбирает слова) Перо… (зрителям,будто открывая горестную тайну) ...это имя мое!
Старик: (вытаращив глаза) Имя?.. (зрителям) Ага, опять двадцать пять. Пошли-поехали выдумки опять... Родные мои, кто же не знает ее имени?..
Писательница: (взволнованно) Я ничего не выдумываю! Мое имя... (неожиданно в декларативной форме заявления) Мое настоящее имя - Перо!
Старик: (раздраженно) Довольно!.. Хватит выдумывать! Все написанное тобой – это пустой вымысел. Да все вы выдумщики! От самого Гомера так и шагаете, выдумывая!.. (передразнивая Писательницу) «Как скорпион... жадно высасывает»... Да, высасываю!.. И получаю удовольствие!.. Небывалое наслаждение!.. (страстно) Вокруг меня раскрывается множество окон... и то, что я вижу в них, ты даже представить себе не можешь!.. И как же можно писать о том, чего не знаешь?!..


В комнату вбегает взволнованная Саида. Старик тотчас падает в кровать.


Саида: (запыхавшись) Ни как не дозвонилась. (Писательнице) Может, поехать на машине?
Писательница: Куда?
Саида: В Скорую! (взволнованно) Не видишь, опять в каком он состоянии?
Старик: (поет лежа )

Выйдешь ты на поле до рассвета,
Разнесеться голос твой в округе, Сурайя...
(неожиданно меняет мотив, поет ритмично )
Выйди на зеленую равнину, выходи
К нам ты в гости приходи...


Писательница: (устало глядя на Старика) А в каком состоянии?..
Саида: (спокойно) Он точно так же над бедной моей бабушкой издевался. (Старик продолжает петь) Ложился в постель, притворялся больным, весь в холодном поту. Бедная женщина бросалась за лекарствами, домой возвращалась, а от него и след простыл.
Старик: (бредит, жалостно)Я больше не буду, отпустите меня... Не буду,
говорю вам… честное слово…
Саида: (не обращая внимания на старика) …Бабушка - бедная говорила: «У него будто, голод на женщин! Он будто их пожирает!..» Не помнишь, в прошлый раз, как он запястье медсестры... (тупым выражением лица берет запястье Писательницы, будто хочет укусить ее) …чуть не сожрал?..
Старик: (растерянно, глядя то на Писательницу, то на Саиду, вроде бы бредит, жалобно) …это не я… это она… чуть не сожрала меня… а я вовсе не ем… не хочу больше…. тошнит... (вопит изо всех сил) Не хочу я больше ка-а-а-ш-у-у-у!!.. Дайте мне что нибудь кисленкого!.. Кислое хочу!.. (вдруг в ёжеться будто под чьим то кулаком) Ай-ай! (жалобно кому то) Не бей меня…
Родственник: (вскакивает, кидается к Писательнице) Вы что, девчата, что вы накинулись на него?.. Что вы хотите от него?..
Старик: (сквозь зубы) ...Погубить хотят... Бабушку, мол ищют. (зрителям, трезво) Где это видано, чтобы бабушек в папках искали?.. По сути ведь, ей ни бабушка нужна, и ни что другое. (гнусливо) Бабушку ее в лесу волк задрал. Вот и на запах ее пришла. На запах крови... (вдруг ослабев, в бреду) Ну и зря... так и умрет... в агонии любопытства... (неожиданно другим голосом, куда-то сторону) …Эй, ты! А ну стой! Стой, тебе говорят!.. Эта пощечина тебе дорого обойдёться... (вдруг шепотом) А хочешь, прямо тут помрем?! Внизу в подвале?.. В том подвале, где пшеница... (вдруг гневно) ...Ты что попусту болтаешь, идиот?!. Утверждаю - вот!..
Родственник: (тихо, Саиде) Видать, уже с Азраилом беседует... (вынув из кармана огромный носовой платок, прижимает к глазам) Бедный. Во что превратила тебя жизнь?.. Где былые дни твои?.. Государственные лимузины, дежурившие с утра до полуночи у твоих ворот?.. Где все эта дрожмя, дрожащие от власти твоей?.. Дождем смыло?.. Потопом унесло?..
Старик: (в бреду) ...Вон они… на гору поднялись... Ледяные родники... зеленые луга... (поет)
О море… Как ты одинока…
Со всех сторон благоухает сирень…
Саида: (устало, Писательнице) Ну и что теперь нам с ним делать?..
Старик: (неожиданно вскакивает с постели, злобно смотрит кругом, гневно кричит) …Это что за позор?!.. Что за страна такая?! (выкрикивает) Послушайте, есть тут здесь хозяин, или нет?.. Я у вас спрашиваю!!! Там... (задыхаясь) …на набережной порван плакат вождя!.. К тому же порван не что иное, а рот!!!.. (ехидно) Это не спроста-а-а… (голос его вдруг слабеет, в ужасе) …О-ой-ой?!.. Сколько людей?!.. Ужас какой!.. Лица… толпы!.. Люди замусорили все вокруг… (кричит властным голосом) Уберите людей отсюда!..


Родственник, вскочив спешно достает мобильный телефон, набирает номер, выходит в коридор. Саида в страхе пятится назад.


Родственник: (из коридора доносится его голос, кричит по телефону) Вы копайте! Прямо там – около Афзалдина! Копайте поглубже! (нервно) А я что вам говорю?! Плох он, очень плох! Самое большее, до утра дотянет! Нет-нет, на этот раз уж точно. Да нет же говорю! Плох он!.. Ну совсем уж плох. (еще громче) Говорю же: У-ми-ра-ет!!! Понял? У-ми-ра-ет!!!


Старик, до того властно оглядывавший все вокруг, услышав слово «Умирает!» заходиться в приступе кашля. Освещение меняется.
Слышаться странные звуки… Писательница вскакивая с места, с энтузиазмом следит за конвульсиями Старика. Саида со словами: «Врача, врача!..» в смятении выбегает из комнаты.
...Вскоре в комнате один за другим начинают появляться покойники... Отличаются они от других, серыми, безжизненными лицами.
Первым входит Гафар, со старым аккордеоном в руках. Осторожно протискиваясь между папок, она начинает рыться в них. За ним появляется покойная жена Старика - Хадиджа, с замедленными движениями, напоминающими движения в невесомости, или под водой, прохаживается по комнате, поправляя то кровать, то одеяло Старика. Затем показывается очередной покойник – Чиновник.. Он подает скрытый знак Гафару, и тот начинает беззвучно «играть» на своем аккордеоне. А сам усаживается на краешек кровати Старика, рассматривает его в упор.


Старик: (заметив Чиновника, тихо, чтобы ни услышала Писательница, Чиновнику) …Она приходит сюда из-за меня. Причем, смотрите, в какое время – когда я в подобном состоянии... (на что-то тайком намекая, ещё тише) Она хочет узнать все. Все что было!.. Даже то, чего не было. (Гафару) И мелодию, что ты наигрывал... (Чиновнику) И группу вашей крови...


Покойники гневно смотрят на Писательницу.


Писательница: (оборачивается, устало) А я... все равно узнаю. В действительности, я знаю что...


Покойные в ужасе, с беззвучными криками исчезают.


Старик: (обрывая ее на полуслове) Тебя все хорошо знают. Все знают, кто ты на самом деле.
Писательница: Кто?..
Старик: Кто?.. (приподнимется) Сказать, тебе?.. Ничтожная шпионка!.. Вот ты кто! Тьфу!..
Писательница: Я?!.. Ничтожная?!..
Старик: Ничтожная-ничтожная!.. Лазутчица, вползающая в дома с выдуманными «трагедиями!» Вот ты кто!..
Писательница: (в ярости) Да вы... Да я... Но ведь...
Старик: (нервно смеясь) Ну?.. Что, не находишь слов, госпожа наша, Мастер слова?..
Писательница: (со злобой) Ну вы знаете... (молчит, вдруг искренно) Это не шпионаж. Это... (подбирает слова) Это моя профессия!..
Старик: (с иронией) Ах вот оно что?!.. (многозначительно смотрит на зрителей)
Писательница: (принимает воинственную позу, кладя руки на бедра) Но а вы… Почему вы боитесь?..
Старик: Я?.. Боюсь?.. (с издевкой) Вообще та да, боюсь... О-очень боюсь...
Родственник: (входит, разговаривая по телефону) ...Вот так и мы все уходим. Увидите, ни узнаете... Он точно так же, ну вот… (разговаривая выходит)…точь в точь как тетя наша, покойная тетя Мунаввар… говорит: «Идет… дерижите…»
Писательница: (не обращая ни на кого внимания, нависнув над Стариком) А я... знала одного старика, который всю жизнь измывался над семей своей, над близкими, блуждая в болоте нечистот, прожил, долгую, счастливую жизнь, не зная ни хвори, ни нужды. (подчеркнуто, зрителям) А когда умирал, так он, так понежнел, так похорошел, что... превратился, прямо таки, на непорочного юношу, с горечью на глазах!.. (смотрит на Старика) И с тем красивым, целомудренным лицом... (будто что-то открыв для себя, восторженно) ...и покинул этот мир!..
Старик: (радостно) Молодец старик! Браво старик!.. Браво!..
Писательница: (зрителям, будто ведя научно-исследовательскую работу) Вот в этом... есть некая необъяснимая тайна, ведущая нас к порогу страшных, неведомых истин!..
Старик: Опять давадцать пять!.. (подражает) Неведомое!.. Необъяснимое!.. Опять тайны открывает. Изобретает!.. Тайноголик несчастный.
Писательница: (вдруг изменившись в лице, вновь нависает над к Стариком, Родственнику) Так говорите, (протягивает руку к папкам) эти бесценные ваши «летописи» послужат будущим поколениям?.. А мы поглядим, что это за летописи!..
Старик: (с наигранным страхом) Ой-ой, не трогайте, я вас прошу!.. (вдруг жалобным воплем) Ну за что вы так мучаете меня?! Не трогайте... не притрагивайтесь к ним!..
Писательница: (раскрывая одну из папок, исподлобья поглядывает на Старика) Читаю летописи, которым вы «посвятили свою жизнь»!..
Старик: (внезапно вскакивает с постели, бросается к письменному столу, вынимая откуда то пистолет, наставляет его на Писательницу, приглушенно) А ну, руки вверх!.. Каналья!..


Слышиться звук подобный звуку лопнувшей струны...
Писательница застыв в недоумении медленно приподнимается с места с поднятыми руками.


Старик: В сторону отойди!.. (Писательница с поднятыми руками отходит) Садись, пиши!..
Писательница: (с поднятыми руками) Что писать?.. (садится на прежнее место)
Старик: (кладёт одну ногу на краешек стула, тихо) Пиши: я - такая-то такая… (подчеркнуто) ...лауреат Нобелевской премии... вошла в дом, где долгие годы завоевывала доверие с определенной своей целью. Цель моя: (Писательница механически берется за ручку) проникнуть в душу заслуженного пенсионера, выведать особые партийные тайны, переиначив и приукрасив их, поставить вне общества, ликвидировать ветерана, как чуждый элемент. Но даю слово, что в своих новых произведениях буду решительно продолжать традиции верности нерушимым идеалам ветерана. Не стану больше использовать иносказания, вызывающие какие то подозрения.
Писательница: (кладет ручку на стол) Я ... не могу это написать...


В комнату входит Родственник и садится на свое место.


Родственник: (не обращая на них внимания, зрителям) Ты только посмотри, до каких времен мы дожили. Рытье могилы обходится дороже самого человека?!..
Писательница: (тихо Старику, чтобы не слышал Родственник) Положите пистолет на пол. (Старик качает головой) На пол, говорю!.. Не то сейчас...
Старик: Что сейчас?..
Писательница: Обнародую все эти ваши (показывает на папки) «анналы»!.. Пусть все видят, узнают, кто вы есть на самом деле!..


Деловым шагом входит в комнату покойница - Хадиджа, забрав у Старика пистолет, сажает его на постель, вкладывает ему в руку тарелку, а сама занимаеться уборкой комнаты, стирает с папок пыль, бьет подушку старика, поправляет одеяло.
Старик смиренно ест кашу.
Писательница садится на свое место и продолжает работать.


Старик: (смотрит на пол, боязливо вздыхает) Хадиджа!.. Эй, Хадиджа!.. Опять она тут. Та самая, коричневая крыса! Поймай ее!.. Сейчас опять все сгрызет... Уж и до папок добралась...
Родственник: (принимая слова старика за бред, Писательнице) Предсмертная агония… (смотрит на Старика, слезиться) Откуда же достать Хадиджу твою, дорогой ты мой?!.. (громко вытирает нос) Но… мало осталось. Скоро встретитесь. Уж столько терпел, потерпи еще немного. (размахивает платком над Стариком, причитывает за упокой).


Хадиджа подходит к Старику, становится у изголовья. Писательница, зачитываясь одной из папок, выходит из комнаты.


Старик: (из-под лобья на Хадиджу, испуганно и тихо зрителям) Опять сердита. (Хадидже, с мольбой) Ты, пожалуйста, вспомни. Ну, вспомни, как я заботился о тебе, о детях... Как день и ночь работал, не смыкая глаз… пока достиг таких высот. Всё писал, творил. (с печальной гордостью показывает на папки) Вон они, сколько их!.. Ухожу теперь, оставляя несокрушимую сокровищницу. На хлеб тебе и детям я зарабатывал, вот этими, вот руками... За каждую из них можно мебель... да что там мебель, дворец можно купить!


Хадиджа выслушав Старика, вдруг отвешивает ему пощечину.
От боли Старик скулит, как собака.


Родственник: (заупокойный плач в мугамном ладе) Ждет тебя сейча-ас тво-о-я-я Ха-ди-джа-а... Обнимет тебя-я, глаза расцелу-у-ет… Скажет, а-ай Баги-и-ир, джа-а-н… Баги-и-ир...


Хадиджа развернувшись, дает подзатыльник и Родственнику.


Родственник: (схватившись за голову) Ой, будто давление подскочило.
Саида: (заходит в комнату с кучей папок на руках, швыряет их в угол, нервно складывает развалившуюся гору других папок, собирая выпавшие из них листы, Родственнику) Ну сколько можно говорить: заупокойную читают женщины, а не мужчины!..


Услышав это Хадиджа замирает… и плача, тихо читает заупокойную, непонятно кому.


Старик: (осторожно подпевает)
Вот сама ты умерла,
с жизнью счеты свела
Меня оставила страдать…
Хадиджа: (вдруг обернувшись к Старику, воинственно) Ах ты фашист!.. Говорила тебе, давай все эти пыльные папки выбросим, вместо них купим в дом буфет, а?.. (дает подзатыльник Старику) Говорила?..
Старик: (подскакивает, дрожа он прикрывается руками от следующего удара) Говорила-говорила.
Хадиджа: Говорила, что от их пыли у меня свербит в носу, грудь закладывает, что аллергия на них, всю в жар бросает? (нервно чешется) Говорила, или нет?..
Старик: Говорила-говорила.
Хадиджа: А ты что делал? Все новые и новые покупал… с утра до ночи все писал и писал, их наполнял… (зрителям) А что писал, так и ни кто и не понял. Прятал все от всех. Все на ключь запирал.
Старик: Так я ведь думал…
Хадиджа: А со мной как обращался?.. (слезится, зрителям) Так и ушла я с этой аллергией. (Старику) И буфет… так и не купил…
Старик: (с опаской) А телевизор?.. Разве ж я тебе его не купил?.. Первый в Баку, телевизор?! Для тебя! Рекорд! С линзой!..
Хадиджа: Да подохни ты со своим телевизором!.. Давал ты, что ли, мне его смотреть?.. Гнал из комнаты, говорил: «От твоего чихания изображение его искривляется. Говорил?..
Старик: (со страхом, пытаясь перевести в шутку) Ну да... Но это как бы метафора...
Хадиджа: Какая еще метафора?.. Когда от пыли этих проклятых папок я чихала чуть ли не до потери сознания!.. А ты выталкивал меня на кухню!.. Держал там до поздней ночи, как (плаксиво) …собаку, за порогом!..
Старик: (испуганно) Я... я...
Хадиджа: Заткнись!.. (зрителям, жалобно) Приходилось терпеть. Думала с работы, уставши, покушает, подобреет. (грозно Старику) Считала тебя за человека!.. (вдруг романтично, зрителям) Увидела, так и полюбила душа... А по ночам... (злобно смотрит на Старика) …когда во сне ты с кем-то резвился... я находила у тебя в карманах пиджака серьги, кольца! И кому ты покупал их, я тоже знала и молчала как… (плаксиво) …псина преданная. Ведь ты и фотографии их носил в карманах, бессовестный бабник!.. Я - дура... (зрителям, неожиданно нежным голосом) ...каждый вечер к твоему приходу готовилась как на парздник!.. Лицо кефиром обмазывала, надевала чистое платье... И детей, искупав, нарядив, тебя дожидалась… (лицо меняеться) А ты!.. Едва войдя в дом, кривился. (Старику) Покажи теперь, покажи, как ты морщился!..
Старик: (в смущении качает головой) Не смогу...
Хадиджа: (подняв кулак) А ну покажи, говорю!..


Испуганно кривит лицо.


Хадиджа: Говори, что тогда говорил тогда!.. (Старик что то хнычет под носом) Словами... Словами говори!..
Старик: (виновато ) Ну что говорить-то?..
Хадиджа: (угрожая) Ты тут не придуривайся! (грозится кулаком) Скажи, что говорил!..
Старик: (испуганно откидываясь, нежным голоском) Ну… «Фу-у…» - говорил – «опять бараном пахнет…», «Опять на голову кефир намазала, что ли?..» - говорил…
Хадиджа: Та-ак!.. Еще что говорил?..
Старик: (заикаясь) Что говорил?..
Хадиджа: Забыл, да?.. (подражая Старика, приказным тоном) «А ну, ко мне, баран!..», «Чай подай, баран!..» (слезится) А я… ухаживала за тобой, как за дитем своим... Купала тебя своими руками, бессовестный… (зрителям) Ведь тогда я не такой была?!.. Сильной была. Крупной!.. (Старику) Помнишь как заворачивала тебя в банное полотенце, жимала к груди, как младенца, не дай Бог, простудишься? Волосы твои пылесосом высушивала, чтобы подушка твоя не отсырела...
Старик: (зрителям, в смущении) Тогда ведь фенов не было...
Хадиджа: А ты что делал?..
Старик: (в испуге) Что делал?
Хадиджа: Ты же... прогонял меня из комнаты!.. (строго, подобно Старику) «Иди, займись делом...» (идет на Старика) Палач!.. (вдруг ласково) Дорогой, любимый… (опять с ненавистью) Кровопийца!.. (неожиданно начинает бить Старика кулаками. Потом, нагнувшись пытается брать его на руки)
Старик: (приказным тоном) Нет-нет!.. Нельзя!.. Положи на место!.. (Хадиджа не обращая на него внимания, старается утащить его с собой) А ну оставь, говорю тебе! (приподнимается, грозно) Ступай к себе, в комнату, женьщина!.. Займись своим делом!.. (Хадиджа замирает) Глупая домохозяйка! Никогда не знала, что к чему! Знай себе место!.. (также грозно) Знаешь, теперь кто может унести меня?.. (Хадиджа качает головой) Лишь Азраил!.. Понятно? (тихо) Азраила знаешь?..
Хадиджа: (стряхивая пыль с рук) Не-ет...
Старик: (с ухмылкой) Не знаешь? А когда ты два года назад… здесь, на этой же кровати… в агонии хрипела… (передразнивает) «Ой боюсь!.. Ой как страшно!.. » - говорила… Стонала, звала всех на помощь!.. Кто пришел за тобой с того света?..
Хадиджа: (задумавшись) Кто пришел?..
Старик: А ты, вспомни-вспомни. Это тебе не крыс ловить и кулаком разбивать им головы. (нетерпеливо) Вспомни, кто приходил.
Хадиджа: (еще подумав, вдруг радостно) Отец мой - Коркуд!..
Старик: (смеется) Несчастная... (заходится от смеха) Какой еще Коркуд?!.. Ни Коркуд это был. (зрителям с иронией) Вот с кем я прожил всю свою жизнь.
Хадиджа: (тупо смотрит на Старика) А кто же это был?..
Старик: Когда человек умирает, кто за ним приходит?
Хадиджа: Кто?..
Старик: (показывает куда то наверх) Он!
Хадиджа: (с застывшим выражением смотрит наверх) Он?..
Старик: (зрителям) Видите, каково мне? Если человек... (нервно смеется) не может отличить народного героя от Азраила... (Хадидже) Азраил!..
Хадиджа: Ах вот оно что?!.. А я же думаю, на кого это похоже?.. (смееться, качает головой и смеясь, в раздумьях выходит из комнаты)
Старик: (вслед ей) Иди - иди... займись делом. Краса полей!..
Писательница: (входит с папкой в руке) Бедная тетя Хадиджа... (Старику) По статистике жены живут дольше мужей. Но вы и здесь оригинальны. Я бы сказала, исключительны!
Старик: Ну, давай, теперь и это станем выяснять!.. (зрителям) Как избавится от этого призрака, а?.. Помираешь, так и помереть не дает!.. (падает в постель, будто бредит) …Снова праздник!.. Снова веселье!.. Приди, мой праздник дорогой, расцелуемся с тобой!.. (глубоко вздыхает) Жизнь прекрасна!.. (вдруг удивленно) …О-ой?!.. Ты посмотри, сколько тут букашек?!.. Разноцветных, красивых букашек... (смотрит куда то в сторону) И как Афлатун похож на своего дядю Арастуна?!..
Родственник: (промокая глаза платком, при себе) Уже и меня не узнает. Багир, который распознавал чуть ли ни затылком любого. Теперь меня не уз-на-ет. (причитает плача) Это я, Багир, брат твой, двоюродный...
Старик: (в бреду) …А эта?.. Нет, не та, вон та... беленькая... (смотрит на часы, которых нет на руке, вскрикивает) Боже!.. Да я опаздываю на поезд!.. (Родственник вспригивает) А он всего три минуты стоит... А вдруг дверь не откроется?! Что тогда?.. Нельзя ведь!.. А что будет с кроватью?!.. Бывает разве такая огромная кровать?.. Вообще-то бывает, но быть не должно!.. (вдруг вскочив на ноги) Равняйсь!.. Смирно!. Шагом марш!..


Освещение меняется. Слышны звуки парадного марша.
Старик марширует на постели, машет, будто принимает парад на трибуне.
Слышны лозунги: «Да здравствует!..», шум демонстраций 60-70-х годов...
Появляется покойник Гафар с аккордеоном на руках. Взбираясь на кровать, он начинает «играть» на аккордеоне, что-то шепча на ухо Старику. Далее, продолжая играть, он достает из внутреннего кармана пиджака какую то бумагу и скрыто передает ее Старику.
Старик, «принимая парад», одним глазом читает бумагу. И по мере чтения глаза его от ужаса расширяются, лицо кривится, машущая рука свисает на воздухе... Гафар же из другого кармана достает пистолет, незаметно передает его Старику и незаметно удоляется.
Старик одной рукой машет «участникам демонстраций», другая рука, будто парализованная, держит пистолет. Вдруг пистолет направляется как то, сам по себе… то на «мнимую толпу», то на зрителей, то на Писательницу, потом медленно поворачиваеться и упирается в лицо Старика.
Старик в ужасе выкрикивает... Раздается выстрел.
Старик держиться за сердце…. Пистолет падает на пол... Свет гаснет.
В тишине слышыться неразборчивые шептания.
Комната медленно освещаеться.
Старик лежит на полу. Из носа его идет кровь. Зашедший в комнату Покойный-Чиновник подходит к Старику, осматривает его, поднимает с пола пистолет и с профессиональный осторожностью заворачивая его в платок, удаляется.
В комнату вбегает Саида.


Саида: (увидев на полу Старика, растерянно кричит) Кровь!. У него из носа пошла кровь! Он... он умирает!.. Врача!.. Врача!..
Родственник: (уложив осторожно Старика в постель, Саиде, назидательно) Это агония, доченька. В наших краях это называют «предсмертным вещанием». Не надо никаких врачей. (зрителям) Пойду, пока ни поздно, омовение совершу. (выходит из комнаты)
Старик: (бредит) Нет трогайте!.. Отпустите!.. Никому не позволю! Никому!.. (злобно) Заткнись!.. И все вы, заткнитесь!.. Я буду говорить!..


В комнате появляются покойники. Старик, увидев их, выпрямляется, манерно встает на ноги.
Покойники ставят на кровать стул, стоящий рядом. Старик садится на стул. Сложив руки на груди, задумывается.
Покойники кидаются друг в друга бумажными голубями, рассыпанными из папок. Тетя Хадиджа ловит на лету одну из них, разворачивает и начинает читать. Чиновник, подойдя к Старику, достает из своего портфеля женскую туфельку, протягивает ему.
Старик сначала прижимает к груди старую туфельку, потом пытается надеть его на ногу.

Старик: (растерянно, в ужасе) Нет- нет!.. Это мой башмак. Точно мой.


Чиновник какое-то время гневно смотрит, на то, как Старик возится с туфелькой, затем с видом судьи достает из портфеля приговор и читает.


Чиновник: «Салманова Муслия Паша кызы 1912 года рождения, обвиняется в распространении антипропогандистких идеями партии...»
Старик: (потупившись, жалобно) Это... это не мой башмак... Смотрите, он не налазит мне на ногу...


Подходит Гафар, с миной невольной вины заковывает его в наручники.


Старик: (зрителям, виновато) Это не я. Вы ошиблись. Что-то перепутали. Это не мой башмак. Да он и вовсе не лезет на меня. Нате, сами проверьте…


Писательница набрасывается на Старика, схватив его за горло, начинает душить.


Писательница: Говори...
Старик: (Задыхаясь) Что?.. Что... говорить?
Писательница: (прерывисто дыша) Что все это значит? Этот номер 467 – откуда он? Номер чего?
Старик: (задыхаясь) Это… прос-то… цифры...
Писательница: (задыхаясь) Эта туфелька... В руке у тебя – чья она?


Чиновник тяжело ступая, подходит, становится перед кроватью Старика, сворачивает в рулон бумагу, что держит в руке, постукивает ею по ладони.


Чиновник: (властно) Да, Багир Джафарыч, такие вот дела... У всех у нас подобный конец. Постель... болезнь... Все проходят этот этап. Но смотря как. (пауза)
Старик: (испуганно) Как?
Чиновник: (недовольно) Вы слишком много бредите. Лишнее болтаете.


Старик в волнении поднимается на ноги, становится по стойке смирно перед Чиновником.


Старик: (тихо, как человек, у которого жар) Я не брежу, товарищ Ёлдашев! Если и брежу, то ни когда не теряю бдительности коммуниста!.. Я... Я верен клятве коммуниста, товарищ Ёлдашев! (вдруг падает на колени, с искренней нежностью) Я люблю вас, товарищ Ёлдашев... Я вам... я посвятил вам стихи, можете проверить. (подняв с пола три папки, опустившись на колени, кладет их перед ним)
Чиновник: (поставив ногу на папки, в Наполеоновской позе) Это не ваши стихи, Багир Джафарыч! Эти стихи посветил мне ваш «любимый», «выдающийся», «великий» поэт. (зрителям с горькой усмешкой) Чтобы спастись от темных, душных застенков, холодных щипцов, аккуратно вырывающих с корнем ногти… От электрического тока, от которого тело бьется как змея...
Старик: (вскочив на ноги, по стойке смирно) Литература – это двуличие, товарищ Ёлдашев! Это - вечный, неизменный, годами испытанный, лозунг нашей партии!.. Наш долг - покончить с этими безликими писаками, вырвать с корнем двуличность из нашего сада счастья, разоблачить безнравственных фальсификаторов, облачившихся в тогу интеллигентности!
Чиновник: (рассерженно) Мне совсем не нравится, что ты пишешь стихи. Может... и ты...
Старик: (будто не слыша его, как школьник-отличник, декламирует громко с выражением)
О партия, светила наша ты, гордыня!
Тобою светит солнце и луна!
Тобой гордятся дочери и сыновья!..
Ты негасимый факел мира правды!


Чиновник, заложив руки за спину, задумчиво прохаживается по комнате. Входит Саида, поднимает бумагу, выпавшую из одной из папок.


Саида: (читает) …Дай мне укусить белое личико твое... (запинается, стыдясь, читает тише) Эта ночь наша… иди ко мне во мгле пустого счастья… (берет другой лист, читает) ...У кого такая стать, как у тебя, красавица моя... (дальше читает про себя)


Каждый начинает зачитывать поднятые с пола листы. Тексты перебивают друг-друга. Чиновник, поднявшись, читает окончание приговора.
Все молча слушают приговор.


Чиновник: «На основании части прим статьи 346, пункта «А» параграфа 4 статьи 643, пункта «Ф» параграфа 6, статьи 634, пунктов «А» и «Г» параграфов 1 и 3, статьи 467 Уголовного Кодекса Азербайджанской Советской Социалистической Республики, Салманова Муслия Паша кызы...»


Появляется Гафар, вышагивая будто солдат с ружьем в руках, останавливается перед Стариком. Старик поднимается и в наручниках следуя за Гафаром, выходит из комнаты. Все покойники удоляються за ним.
Свет гаснет. Писательница в одиночестве, среди папок и бумаг.


Писательница: (падает на колени посреди комнаты, словно читая молитву)

Не будь чужой я в этом мире...
Пера не взяла бы я в руки...
Не будь печальна...
Не взяла бы в руки перо…
А может… без пера
Была бы без печали я...


Музыка. Писательница, подняв высоко над головой как святыню, ручку, читает ему окончание стиха.

Ты мать моя!..
Как тайна звезд
Величайшей, сладкой тайной останешься ты...

Сцена постепенно погружается в темноту и безмолвие. Писательница устало поднимается с колен. Хочет что-то сказать зрителям, но передумывает. Найдя среди папок свой блокнот, листая его выходит из комнаты.
Из коридора доносится телефонная мелодия, постепенно и она затихает.




КОНЕЦ ПЕРВОЙ ЧАСТИ








ЧАСТЬ ВТОРАЯ




Та же комната. Но как бы, что-то изменилось. С улицы доносится страшный гул ветра. На кровати стонет Старик, на стуле у кровати сидит, скрестив на груди руки, Родственник. Его внимание сосредоточено на полутемном коридоре, откуда раздается странная трель мобильного телефона. Приняв это за знак, Родственник покашливает.
Писательница виднеется сначала в коридоре, затем в комнате. Она снова крадется на цыпочках, протягивает наугад руку к одной из папок, будто вытягивая жребий, открывает ее. Из папки фонтаном разлетается пух.


Писательница: (вздрагивает, словно обжегшись, швыряет папку на пол) О, Господи!..


Родственник злорадно смеется.


Старик: (в бреду, подражая Родственнику, читает молитву)…Бисмиллахир-рахманир-рахим, Альхамдулиллахир - Раббуль алемин… Ар-рахманир рахим, Малики яумиддин… Ийякя на-абуду ва ийякя настаин… Ихдинас Сират аль Мустагим… Сират аль-лязина аль амта Алейхим веля-ззалли-ин…
Писательница: (из упавшей на пол папки достает листок и в ужасе читает) «…умение перенести все на бумагу это великое чудо…. Все видимое и слышанное... описывать каждый день... каждый час… Ежеминутно и ежесекундно впечатляя все на бумагу… задержав их там, как саму жизнь... и прятаться там - вне времени… »
Старик: (бредит, подражая Родственнику) Ой, хорошо что пришла, детка. (показывает на Родственника) Состояние его уж совсем ухудшилось. Наша тетушка Хаджар, будучи при смерти... помнишь, как вела себя до самого конца?.. (Писательница, вздрогнув, смотрит сначала на Старика, потом на Родственника, будто уточняя кто из них кто) Как мужик! Стойко и отважно!.. Но что толку?.. Азраил то пришел в свой час, встал у изголовья...
Родственник: Ах, Азраил, Азраил!.. Нет от тебя спасу!.. Не спрятаться от тебя, не уберечься. (сатанинской ухмылкой) Всюду найдешь ты свою добычу!..
Старик: ...и стала она молить его, как ребенок. (подражает нежным голоском) «Помилуй, дай отсрочку...», «отсрочку дай...» (Писательница испытывающими глазами уставившаяся на стариков отходит к письменному столу, присев за стол, просматривает бумаги) …Сказать бы ей: «Женщина, ты ведь почти сто лет прожила, опять отсрочки просишь?.. В какой-то момент она и сама как будто устыдилась, да так и ушла в мир иной, смущаясь, как невеста...
Родственник: (вздыхает) Да-а… Не ладится у наших с уходом в мир иной. Видать род у нас такой. Жизнелюбивый.
Писательница: (достает лист и читает) «...вон, красивая муха над вареньем витает... Варенья ей захотелось, понимаю. Ложечку с вареньем к ней пододвигаю... «Ешь, дорогая!..» - говорю... и понимаю, (пауза) ...не смогу убить я эту мушку... Нет у меня на это права...» (умолкнув, с ненавистью смотрит на Старика) ...А в 37-м было у вас право осуждать невинных людей, отправлять их в тюрьмы, где там черепа им каплями водой пробивали?..
Родственник: А они этого и стояли. (Старику) И вправду, были сукиными детьми, которым надлежало сгинуть. (Писательнице) Ну ты сама подумай. Если поэт... (смотрит по сторонам) ...великий поэт-философ, пишущий о высоких чувствах… едва припугнут его, так он тут же превращается в трусливого зайца, сваливая всю вину свою на друга своего близкого... (подражая подобострастным голосом) «...Не я... не я... Это он...» - и пишет тут же: «Ставлю вас в известность, что я - такой-то, такой-то, при написании этих строк был далек от мысли нанести ущерб партии, ее гуманистическим идеям, ведущим к светлому будущему, коммунистическому счастью...» и тому подобное. Что ж такого жалеть то?..
Старик: (не обращая внимания на них, читает вслух молитву) Аузу бил–лахи мин-аш-шейтанир-раджим!.. Бисмиллахир-рахманир рахим... Альхамдулиллахир Раббуль алемин... (продолжает читать молитву)
Родственник: Видали мы, дитя мое, как вешали поэтов. Возьмем, к примеру, Насими. С него живого кожу содрали. А он… (принимая позу распятого) с залитыми кровью глазами так и настоял на своем: (с пафосом) «Я – есмь Бог! Бог во мне!..» Вот это я понимаю. Это другое дело.
Старик: (в бреду) Не мешайте!.. Пусть сдирают. Не трогайте! Пусть хотя бы его обдерут начисто... для будущих поколений...


Писательница проходит за письменный стол, надевает очки.


Родственник: Знаешь, доченка, если глубоко задуматься, так и Насими не прав. Сказать бы ему: «Ну, братец, если ты - БОГ, тогда кто же остальные?.. Те же пророки, допустим?.. Или эти… священные книги – что это такое?.. Вот по этому то я всю свою жизнь терпеть не мог эту писательскую свору, да и поэтов этих проклятых, за их притязания на божественность! Выдумки всё, это от начала до конца...
Писательница: (одну за другой просматривая на свету листы из папок, точно банкноты) Какие еще выдумки?.. О чем это вы?..
Родственник: (раздраженно) А о том что слышала. Сама прекрасно знаещь. Все это выдумки!.. Все вы выдумываете! И он тоже... я о Насими... И он выдумывал!.. (со злой издевкой) «В меня вместятся оба мира!..» Ты только на него посмотри!.. Какие такие это миры, дитя мое?.. (зрителям) О котором из них он говорит?.. Разве Вселенная состоит лишь из двух миров, что ли?! Вот например, мы...
Писательница: (занято) Вы – всмысле, это кто?.. (открывает блокнот, готовится записывать)
Родственник: (теряется) Ну, то есть... (смотрит на Старика, подозрительно) А я как раз о государственных людях и говорю. Представителей государства имею в виду. Так вот они никогда не переступают черту. Никогда, подобно вам, не претендуют на божественность!.. Если ищут нефть например, знают, где ее искать. Вначале они составляют карту тех мест, уточняют, где нужно пробурить скважину. И только потом уже потихонечку начинают бурить...
Старик: (в бреду) ...Моли Аллаха... Моли, чтобы простил грехи твои… все, что сотворил, все по неразумению... Кайся... (кричит) ...Кайся!...
Родственник: (продолжая говорить, поднимается и поправляет одеяло Старика) ...Или допустим, расклеивают на электрических столбах надписи: «Не трогай, убьет!» Того, кто пропускает это мимо ушей и, как дурак, лезет на столб, тут же бьет током и летит он вниз головой!..
Старик: (в бреду, в ужасе) ...вот и душа моя... летит куда то… куда то в низ… (плаксиво) …ой ты родненкая моя...
Родственник: А вы что делаете?.. Лезете повсюду! Притом лезете, ни на что не обращая внимания. Все ковыряете, ковыряете. Ну нельзя ведь!.. Куда вы лезете?.. А как прижмет хвост, как дело туго... (гневно) …так в тысячу личин готовы облачиться!
Писательница: (вздрагивая от последних слов Родственника) В какую еще личину?.. Лично я такая, какая есть!
Родственник: (поудобнее усаживаясь на место) Не до конца созрела еще, вот почему! Истинный вкус литературы своей… или как ты там говорила… (с особым ударением) …художественного слова!.. видимо еще не вкусила как следует!..
Писательница: (разозлившись) Слушай, ты, Родственник... (сдерживаясь) не знаю, чему ты служишь, но (грозит пальцем) …литературу не тро-онь. Это не твоего ума дело.
Старик: (словно только сейчас заметив Писательницу, в ужасе переводит дыхание, Родственнику) Ой-ой-ой!.. Ты только взгляни!.. У нее ведь пистолет в ее руке?!.. Вместо копья… Вот возьмет и нажмет на курок. И что будет с нами?..
Родственник: (не обращая внимания на Старика) А жила бы ты в 37-ом, вот мы и поглядели, как ты там повела бы себя…
Старик: (дергает Родственника за подол пиджака, тревожно) …Это… не рука ее... а пистолет!.. Не давай ей стрелять!.. Держи ее!.. (плачет) Ведь она за этим и пришла… Меня убить... (Писательнице, жалобно) Не надо, умоляю… Не делайте этого… не нажимайте на курок... (вопит) Погоди, не смей!!...


Родственник и Писательница вздрагивают. Оба смотрят на него, друг на друга и на палец Писательницы, все еще торчащий вверх дулом пистолета. Писательница заводит эту руку за спину, будто пряча «пистолет.»


Родственник: (испуганно присев на корточки за своим стулом, будто впрятавщийся от «пистолета») ...Этот твой ...уважаемый... Выдающийся. Этот народный… Автор... (подчеркнуто) стольких «художественных произведений»!.. (увидев что, Писательница срятала руку, поднимается из-за стула, смело проходит на свое место, садится, закинув ногу на ногу) Так машину служебную, он любит больше своей жены!.. А на встречах с президентом... (саркастически смеется, встает, ставит ноги вместе, поднимается на цыпочки и раскланивается, как балерина) ...превращается он в нежную, кокетливую балерину... (тоненьким голоском, гримасничая) «Да, господин президент. Как верно вы говорите, ваше превосходительство!..» (опускается на пятки, в сторону) Тьфу!..
Старик: (в бреду, задыхаяась) …Потерпи еще немного... да стану я твоей жертвой... Не спеши... Посидим перед дорогой… Помнишь брата своего двоюродного, Хасая?.. Он тоже... (задыхаясь) …перед кончиной своей… в агонии, все так же плевался... От плевков, помню, горло у него так пересохло, что ни смог глотать собственную слюну… Язык у него, помню, как земля пересохшая была... и губы трещинами покрылись...
Писательница: (подчеркнуто) А у меня нет служебной машины!.. И с президентом я не встречаюсь!.. (зрителям) Но есть у нас такие... Рвутся они туда… где веет хотя бы запахом власти. Будто жаждут чего то... (в растерянности) Но чего?..
Старик: (в бреду) ...чего-чего!.. Любви!.. Вот чего они жаждут!.. Государственной любви!.. Любви власти!..
Родственник: (не обращая внимания на Старика, Писательнице) А я что говорю?.. Род такой у вас, двуличный. А ты обижаешься. А они, как есть, двуличные. Вот ты например, в интервью своем говоришь: (открывает одну из папок, читает) (подражая Писательнице) «Всегда опасалась я известности. (поэтично) Ведь знаменитость - это, добровольная утрата личной свободы!..» А сама… куда ни посмотриш, везде твои фото-карточки и интервью. И как теперь нам это понимать?..
Писательница: (растерянно, пытаясь вырвать папку у Родственника) Вы... Это... Какая это папка?!.
Родственник: (прячет папку за спину) Нет, дитя мое, ты ответь мне пожалуйста, каким словам твоим нам верить, а?.. И еще ты лауреат Нобелевской премии, такое вытворяешь, а что стала бы творить, попади ты, не приведи Аллах, в те мрачные застенки, как предки твои?...
Писательница: (с неожиданной серьезностью) Что стала бы творить?... (вырывает папку из рук Родственника)


Входит Саида.


Родственник: (указывая на Саиду, тихо) Хочещь, скажу: первым делом сдала бы вот эту свою подругу детства!.. Причем по цене козы!..
Саида: (не слыша их, огорченно) …В соседнем блоке опять траур. Это уже, за последние два месяца четвертый покойник.
Старик: (в бреду, с сатанинским злорадством) ...Умер??.. У-мер!!.. Это кто умер-то?.. Скажите мне, умер кто!.. Ну?!.. Почему же вы молчите?!.. Кто умер теперь?.. Ответьте мне!.. Немедленно!.. Кто умер на этот раз?..
Саида: (Старику, со злобой) Твой собеседник!.. (Старик смеется, так, что не поймешь плачет он или смеется) Дядя Талыб, с восьмого этажа. Позавчера вечером скончался на месте, сидя перед окном. (вдруг свет гаснет, все встрахе охают) Ну вот, и свет отключили!..


Из темноты доносится возгласы: «есть папка, папка!...», «новые папки!..».
Родственник в ужасе хватается за Старика за горло и начинает душить его.
Из коридора слышиться: «У вас долг за свет, сестра, отключаем электричество!» Голос Хадиджи: «Ну и к черту, отключайте!.. Надоели уже!»
Комната погружается в темноту. Слышны лишь тихие голоса разговаривающих в темноте.


Писательница: (полушепотом) Саида, ты где?.. Свечи у вас есть?..
Саида: Кажется, есть...
Старик: (бредит, стихи читает) ... В жажде света помыслы, дела...
Родственник: (шепотом) ...Ну, где же ты, Саида? Душа разрывается ...
Писательница: Саида!..
Старик: (бредит) Саида!.. Саида!.. Саида!..
Саида: Что!!!
Писательница: Ты еще здесь? Неси же свечи!..
Саида: Да погодите вы. Я ничего не вижу... (удаляющиеся шаги)


В глухой тишине слышно тяжелое дыхание троих людей, невнятные вздохи и стоны...


Писательница: (завоораженно) Это - мистика!.. Мистика чистейшей воды!.. (включив ручной фонарик, словно шпион, обходит комнату) Надо было что, именно сейчас, в эту минуту…
Старик: (положив руку на колено Родственнику, печальным голосом) ...Встречаемся мы только в темноте...
Ну что поделаешь,
Видать так присуждено по воле Бога…
Но может счастье наше в этой темноте?!
Иль счастливы мы, не ведая об этом?!.. (вдруг принимается обнимать Родственника) Иди ко мне, голубушка моя... здесь, кроме нас, нет никого...
Родственник: (толкает его, раздраженно) А ну убери руку!.. Убери, говорю!.. Идиот несчастный!..


Писательница, приблизившись к Старику, направляет луч фонарика ему в лицо… и все трое в ужасе вскрикивают.
Из коридора проникает полоска света. Входит Саида с подсвечником в руках. Свет свечи падает на человека, стоявшего перед Саидой в белом халате и шапочке врача. Увидев его все четвера вскрикивают… и словно бы от их криков включается свет.


Саида: (в смятении «Врачу») Вы… кто?.. Как вошли сюда?..


Врач не отвечает, покусывает большой палец руки.


Старик: (ловко приподнявшись с постели врачу, трезво) Доктор, это не я умираю. Я… (показывает на Родственника) …всего лишь брат его. Двоюродный. Вот он я здесь, смотрите, живой и здоровый. Хотите, лезгинку вам спляшу?..


Напевая «Лезгинку, Старик танцует прямо в постели.
Родственник в недоумении приподявшись тоже начинает танцевать. К ним присоединяется и Писательница, танцуя в невменяемом состоянии.


Врач: (не обращая внимание на танцующих, куда то в верх, тихо) Я же сообщал. Говорил ведь, не восьмой этаж, а второй.
Голос из вне: Опять не та информация.
Врач: (раздраженно) Кто у вас там этим занимается, не могу понять?!.. И что мне теперь делать?.. (молчание, телефонные гудки)
Родственник: (подступая к врачу тихо) Вы на четвертом этаже хоть были?.. Там старушка... маленькая, хилая такая старушка при смерти...
Саида: (растерянно глядит то на Родственника, то на Врача) Вы...
Врач: (никого не слышит, кладет руку на пупок Старика, его словно пронзает током, рука его начинает дрожать, тихо кому то в верх) Странно. И в прошлый раз в нем жизни было на пятнадцать граномиль. На той же отметке и осталось. Немыслимо это. В действительности, он давно уже должен был...
Голос из вне: И в прошлый раз вы дали подобную же информацию. Это не в нашей компетенции. Займитесь своим делом.
Старик: (Врачу) Доктор, вчера у него (указывает на Родственника) кровь с носа пошла. (тихо) У нас это отмечается «последним признаком».
Родственник: (Врачу, показывая Старика, тихо) Это сигнал. Вы обязательно отметьте это там, в своей справке.
Саида: (Врачу, в растерянности) Простите, вы... как будто не тот, что приезжал в прошлый раз, да?.. Но ведь в прошлый раз были не вы?!


Врач не отвечает, он занят чем то.


Родственник: (Писательнице) Видишь, детка, и он говорит то же, что и я. Говорит: «Умирает.» Уж недолго осталось, потерпи чуть-чуть. Видишь, в каком он состоянии?!..
Саида: В прошлый раз то же самое говорили. (с ненавистью Врачу) А как ушли, он встал и сделал зарядку.


После слов Саиды Родственник вскакивает со своего место и широко раскинув руки, делает зараядку. Все в испуге смотрят на него.


Саида: Ой, мама! (в страхе отступает назад).
Врач: Зарядку делал, говорите?.. (задумчиво) Перед смертью такое бывает.
Писательница: (отбрасывая в сторону папку, которую читала, Врачу) Ну что вы все заладили: «Перед смертью-перед смертью!..» Вам говорят, он зарядку делал, а вы (передразнивая) «Перед смертью!..» Издеваетесь, над нами. что ли? Звонят, вешаете трубку, а приезжая, говорите «Умирает!..»
Саида: (выходит из себя, Врачу) Ну, да!.. Вы скажете нам правду, конце концов, или нет?.. Мы ведь тоже люди!.. Пожалели бы нас?!..
Врач: Не нервничайте, ханум. Видите ли, при смертном состоянии бывают такие факторы...
Голос из вне: (строго, обрывая Врача) …Займитесь своим делом.
Врач: (меняется, голосом проповедника) Будьте терпеливей, дочь моя. Терпение - оно все расставит по местам...
Саида: А мы что делаем, по вашему?! Натерпелись до того, что в чашу терпения превратились!.. Так что нам теперь делать? Что скажете, кого еще звать?
Врач: (голосом проповедника) Бойтесь!.. Бойтесь так говорить!.. Вот тут, здесь… вот в этой терретории (тише) …так говорить нельзя!.. Ведь все мы тут здесь...
Голос из вне: (строго) Не отвлекайтесь. Займитесь своим делом.
Врач: (не обращая внимания на Голос) …у порога...
Писательница: (поднимая голову, с ужасом) У порога?..
Старик: (подняв голову, с ужасом) У порога?...


Освещение меняется. Слышаться странные звуки. Врач, проделывая загадочные движения, некой странной походкой направляется к папкам, открывает одну из них.


Врач: (читая таинственным голосом) Вчера и Садреддин отправился в мир иной... Ушел он в таких муках?!.. Бедняга... Махая рукой покойным близким на том свете... (пауза) Но почему-то он и мне рукой махал... Все кричал: «Багир-джан, эй, Багир!.. Я иду!.. Жди меня, брат!...» И как же он... (неестественно улыбаясь) …мог увидеть меня на той стороне - среди мертвых, если я здесь,?..» (менторским тоном, Саиде) Видите?!. В предсмертные минуты чего только не бывает?..
Писательница: (как заговоренная, двигается к Врачу) Постойте, где... Где вы это нашли?.. (забрав у Врача папку, тотропливо читает) «...Во дворе шумно играют дети. Все резвятся и громко кричат. А я смотрю на них из окна и тихоненько говорю: Кричите! Кричите, миленькие вы мои!.. Кто умер, тот умер!.. Жизнь прекрасна!.. Ведь это умер не я!.. Я жив!.. » (с ненавистью смотрит на Старика) Как же вы страшитесь смерти?!..
Старик: Это я стршусь смерти?.. (злобно) Да трусливое твое племя - писак-оборванцев!.. (кривляясь) Чуть наступи, надави чуть посильнее, так они тут же готовы весь род свой продать! Безликие сукины дети!..
Писательница: Что?.. Что ты сказал?.. Безликие?.. Это ты мне?.. (снимает туфлю и запускает ею в Старика. Старик поднимает ее с пола и кидает обратно в Писательницу)
Саида: (Врачу) Вот вам пожалуйста. Оказывается, все еще впереди.
Врач: (ловит туфлю на воздухе, спокойно и задумчиво) Это - агония. Обычно бывает перед самой смертью. Человеку видится кто-то, или что-то. Он переживает состояние тяжелейших галлюцинаций. Есть в народе такое присловье, слышали, наверное. Говорят: «Если больной скинул туфли - значит, все, конец...»


Услышав это Родственник быстро вскочив со своего места и, вынув из кармана зеркальце, подносит его ко рту Старика.


Саида: (выхватывает зеркальце из рук Родственника, нервно швыряет его об пол, укладывая Старика в постель) Убери свое чертово зеркальце!.. Замучил всех своими этими, зеркальными иследованиями!..
Врач: (задумчив, рука на пульсе стонущего Старика, опять кому-то в верх, тихонько) …Это с чем-то связано… Вместо него забирают других, из соседних этажей. В доме практически не осталось пожилих и больных...
Родственник: (прячет зеркальце в карман, быстро подходит к Врачу, шепотом, услужливо) Осталось-осталось. На четвертом этаже старуха при смерти. Малю-у-сенькая, такая старушонка. Легенькая, крохотная, невесомая...
Голос из вне: (деловито) Опять та же информация. Нас это не касается. Займитесь своим делом.
Врач: (не обращая внимания на Родственника, Старику) Недолго осталось. Потерпите немного. Вам скоро станет так хорошо...
Голос из вне: Умирает.
Все: Умирает???..
Старик: (вскакивает, трезво) Кто?!.. Я?!..
Родственник: (с издевкой) А то нет, я!.. (показывая Старику зеркальце, злорадно) Ну нет в дыхании твоем тепла, понимаешь? Что ж теперь нам делать, силком тебя дышать заставить, что ли?..
Старик: Это как это нет?.. Но ведь я разговариваю, сижу, танцую?.. (вдруг меняется в лице, схватив Родственника за горло гневно душит, жгучим щепотом) Нет тепла, говоришь?.. А ты сделай, чтобы оно было, сукин сын!.. Не заставляй меня засадить тебя в ту же кутузку, жрать бурду!.. (оттолкнув Родственника в сторону, оптимистично зрителям) Да и что с моим дыханием? Вон, оно пожалуйста. (садится в постели, скрестив ноги, и начинает дышать по системе йоги) Смотри, доктор. (дышит глубокими вдохами) Вот!.. (дышит глубоко через нос) Ну как?.. Чуещь дыхание жизни, а?..


На сцене появляется покойный Гафар, осторожно подходит к Старику.


Гафар: (подобострастно Старику) Это тебе так кажется, Джафарыч. Это всегда так бывает. (зрителям) Человеку испуская дух, кажется что… будто просто, что-то выпало из кармана... Приклоняешься, хочешь поднять его... и тут вдруг видишь... где ты... где руки-ноги твои...
Старик: (в ужасе разглядывает свои руки, ловко шевелит ногами) Вон они - руки мои!.. И ноги тут!.. Пожалуйста!
Гафар: Теперь они больше тебе не пригодяться. Ведь ровно неделя, как ты ничего не ешь.
Родственник: (гордо) Ровно неделю и вода не проходит через горло твое...
Старик: (недоверчиво) И вода не проходит?.. Скажи, «клянусь Богом?..»
Гафар: Ни капли не проходит!.. Это... Это значит, что ты уже… дышишь лицом сюда...
Старик: Всмысле, это куда-сюда?..
Родственник: (жестко показывая куда то назад) Туда.
Старик: (растерянно) А там что?..
Гафар: (ласково) Туда – это значит к нам. В наши края...
Старик: (дыхание прерывистое, как у человека, у которого жар) А будьте добры объясните, в каком это направлении?.. И что вообще такое, направление?.. (вдруг взгляд его останавливается на Гафаре, он в ужасе узнает его) Гафар?!.. Это ты?..
Саида: (с восхищением, интонацией Родственника) О-ой!.. Да это он о Гафаре говорит... (гордо оглядывает остальных) О покойном двоюродном брате своем. Всю жизнь он служил ему шофером. Задушевным другом был...
Писательница: (из-за папок, устало) И сколько ж, покойников-друзей у него?..
Саида: (не слыша Писательницу продолжает) …Бедняга, под машину попал в позапрошлом году. Вот он и видеться теперь ему. (с счастливой улыбкой) Значит, дошел уже.
Писательница: Куда дошел?
Врач: (взирая на Старика, таинственным голосом) До порога... Ведь душа то его, сейчас на излете?!..
Старик: Разве...(оглядывается вокруг. Странные огни, голоса отзываются эхом) Разве порог… это здесь?..
Гафар: Здесь, дорогой мой, здесь. Самый что ни на есть, порог.
Врач: (голосом проповедника) А он везде... Но ощущаем его мы… - этот порог в вечный мир наш, только при смерти...
Старик: (оглядываеться вокруг) А эти люди… (зрителям) …они что, обитатели порога, что ли?..


Включаеться свет в зрительном зале.


Гафар: И они... и мы...
Врач: (разводит широко руками) Все.
Старик: (в ужасе) Порог... то есть...
Врач: (таинственным эхом) Великий Переход в мир иной...
Гафар: (тихо, на ухо Старику) Это очень опасное место. Здесь такое может произойти?!.. Это… (понизив голос в ухо Старика) ...особая зона!..
Старик: (в ужасе) Зона?...
Гафар: (тихо) Ну да... Я ведь говорил тебе в тот раз?!..
Родственник: (что-то поняв, изменяеться в лице, подходит к Гафару, по секрету) Это та самая зона?..
Старик: (простираясь в постели, будто бредит) ...Смерть... Мертвецы... Кто?.. Где?.. Саида, ты здесь?.. (Саида вздрагивает) А ты?.. А я?.. Темнота кругом… Душно… Душно мне… (вопит) …Выведите отсюда людей!.. Расходитесь!.. Не видите, воздуха не хватает!.. Окна!.. Откройте окна!..
Писательница: (механически) Отворите окна!..
Гафар: (выталкивая всех в коридор) Ну, идите, идите отсюда!.. Расходитесь по домам! Здесь нельзя стоять!..


Раздается звонок в дверь.


Саида: (останавливаеться) Стойте! Тс-с-с! Это наверняка из энергосети... Пойду поправлю счетчик. (осторожно на цыпочках двигается в сторону коридора.)


Опять гаснет свет. Испуганные голоса. Кто-то входит. Находящиеся в комнате сталкиваются друг с другом. Стоны Старика напоминающие крики рожениц, переходят в устрашающие вопли. В полутемноте видно как Гафар бросается на Старика и начинает душить его чем то, похожее на галстук.
Родственник второпях читает поминальную молитву.
Тетя Хадиджа по обычаю, торопливо подвязывает Старику челюсть.
Саида истерически крича: «Умер?.. Умер?..», мечется по комнате.
Писательница в очках, светя фонариком в лицо Старика, наблюдает как он умирает...
Гость, вошедший в комнату, что-то поворачивает в электрическом счетчике. Включаеться свет. Поправив очки, Гость считывает показания на счетчике, что-то аккуратно записывая в блокнот.


Гафар: (в ужасе указывая Старику на таинственного Гостя) Это... Он!..
Он! Он сам!..
Старик: (в панике) Кто?.. ( Гафар в ужасе отступает и исчезает)
Хадиджа: (раскинув руки, причитая двигается к Гостю) Отец мой Кокуд!!.. Да будет славиться имя твое!..
Гость: (Хадидже, тихо) Убирайся! Сгинь! (Хадиджа не обращая внимания на его слов, падает перед ним на колени, пытается обнять его ноги, он выталкивает ее, тихо) Уйди, сказал. (Хадиджа в испуге отступает, зрителям) Откуда только берутся столь грубые создания!?.. (смотрит на Старика, медленными шагами подходит к нему) Бедняга... ох, бедняга...
Саида: До этого ли сейчас?.. (Гостю) Дяденька… может, вы...
Гость: (не обращая на нее внимания, что-то подсчитывает в блокноте, сам с собой) Девять тысяч пятьсот шестьдесят четыре... умножим на двенадцать целых, шесть сотых... (подсчитав, что-то записывает)
Писательница: (сняв очки, раздраженно, Гостью) Эй, товарищ!.. Вы может, завтра придете? Ведь сами видите, в доме больной. (показывает на Старика)
Гость: (занятый своим делом) В данный момент, доченька, нет такого дома, где бы не было больных. И если мы сейчас остановим работу из-за этих больных, город останется без света. (смотрит в блокнот) У вас долг за три месяца. Это составляет... (достает калькулятор, нажимает на кнопки) ... одиннадцать манат семь копеек.


Саида нервно ищет деньги в карманах, в сумке.
Гость подходит к Старику.


Гость: (тихо Старику) Ну, как дела, дорогой?.. Готов ли ты?..
Старик: (в ужасе, Родственнику) Кто это?..
Родственник: (приложив палец к губам) Тс-с... (ужасающим шепотом) Это
он!..
Старик: (в ужасе) Он?.. (вдруг плачет, как ребенок, сучит ногами по постели) Не-е-ет!.. Не хочу-у-у!.. Не пойду-у-у!.. Отсрочку... Отсрочку...
Гость: (хмурится) Да что ж это такое?.. Ну не могу я больше. (возмущенно) Ну… ну сколько же можно давать отсрочек?.. Чуть ли не два года ты изводишь меня. То на третий этаж посылаешь, то на восьмой, то на первый. Совесть должна быть у человека, в конце то концов, великодушие! В ближайщих домах пожилых людей не осталось!.. И всех больных забрали!
Родственник: (подступает к Гостю, тихо) А вы на четвертом этаже были? Там одна маленькая старушечка...
Гость: (не обращая внимания на Родственника) …Семь лет назад у тебя опухла простата, помнишь?.. Дело было к концу. Ты попросил отсрочки. Кажется, что-то писал. Ладно, думаю, понятно. (уважительно, зрителям) Литературу я всегда ценил! (лицо просветляеться) Художественное слово!.. Ведь это непростой труд.
Старик: (бредит) …Ад!.. Ад!.. Все кругом горит!.. Душно!.. Маленькие черные людишки, человечки... (вдруг замолкает, вздыхает, будто что-то увидев на потолке) …Птица Феникс!..
Родственник: (Старику) Ну, ты брат, уж не загибай. Откуда в Аду то взяться птице Феникс?..
Гость: (достав из кармана деньги, пересчитывает их) Главное - это душа, дорогой ты мой, а не Ад и не Рай.
Саида: (пересчитывая деньги, подходит к Гостю, протягивает их ему) Вот все, что есть...
Гость: (считает на калькуляторе, Старику) Главное – не Ад и не Рай. Главное (кладет деньги аккуратно во внутренний карман пиджака) – это дорога - Астана!.. Великий Переход, ведущий отсюда прямо… (лицо озоряеться) к нам!...
Старик: (в ужасе) Астана?!..
Писательница: (вздрогнув, поднимает голову) Астана?!..
Родственник: (в ужасе) Астана?!.. Столица Казахстана?!


Освещение меняется. По комнате кружит нечто, напоминающее свет, ветер... Странные звуки.


Писательница: (подозрительно, Саиде) Что это?..
Саида: (растерянно) Будто что-то изменилось...
Врач: (таинственным голосом) Эта рассвет. (смотрит в окно) На горизонте вспыхнул первый, невидимый пока солнечный лучок... (зрителям) …А с ним всегда что-то меняеться...
Гость: (не обращая на них внимания, Саиде) Что ж, и на том спасибо. Хоть что-то оплатили. Нельзя ведь так изводить людей!.. Я имею в виду ребят из энергоснабжения. Ведь и у них дом, семья, больные. (вдруг обернувшись зрителям) Люди!.. Определяйте свои долги и оплачивайте!.. Оплачивайте и выясняйте!..
Саида: (раздраженно) Слава Богу, что нам с вами недолго уж осталось. Со следующего месяца... хоть выламывайте эту дверь, никто вам не откроет.
Гость: (удивленно) Отчего же так, дитя мое?..
Саида: А потому что я... (нервно теребит кошелек, достает билет, показывает Гостю) Вот!..
Писательница: (отрываясь от письма) Потому что у нее билет!.. В следующем месяце... (смотрит на Старика) ...надеюсь, со следующего месяца она наконец то сможет переехать к брату в Европу! (встает) Замуж она выходит!..
Старик: (бредит) Еще чего!.. (все в недоумении, вздыхают) Не замуж она выходит... а в могилу!..
Гость: (Старику, сердито) Не болтай Старик, глупости! Это ты находишся на краю могилы, а не она!.. А ведь говорил я тебе - время пришло, а ты как плакал и нюни пускал: «отсрочки, отсрочки...» Помнишь?.. Ну дал я тебе отсрочку. А потом что? Через какое-то время опять двадцать пять. И опять ты сказал, что должен что-то дописать, попросил еще отсрочки. Пожалел я тебя, как бы там ни было, пишущий человек. И снова ушел. Так ты опять нагло «отсрочки» просиш, да еще и плачешь. Сам-то ладно, хоть их пожалел бы?!.. (останавливается, тиха Старику) …И что нашел ты в этом пыльном, грязном мире?..
Родственник: (Старику) Между нами говоря, братец, он прав. Ты уже перешел все границы!..
Гость: (не слыша Родственника) …Все у тебя ноет, колени дрожат, челюсть свисает. Даже хлеб, и то прожевывать не можешь. (заглядывает куда та в даль) А там... (достает из стакана зубной протез Старика, вертит на руке) ...такие игрушки тебе не понадобятся.
Врач: (ласковым голоском) Это не от него зависит. Ему не дают уйти отсюда его клетки, привязанные к этому миру.
Старик: (бредит) ...Да-а, это они… мои преданные клетки... любимые, мудрые, верные клеточки мои... Как же я люблю вас?!.. (обнимает сам себя, целуя свои плечи, руки)
Гость: (терпение его на исходе, грозно) Гражданин Джафаров!.. Встать!..


Старик выскакивает с постели и падает перед Гостем на колени.


Старик: (с мольбой, тихо) Я все написал, товарищ Багиров.
Родственник: (тихо) Ого!...
Старик: Все, как было. Так, как вы сказали, ваше светлость! (дальше бормочет что то на непонятном, восточном языке) Малики-бил истиглали-кюлли джахан!..
Гость: (его охватывает нервный смех) Ну что это ты, Старик?!.. Ведь я не...
Старик: (не обращяя на его слов внимания, с той же преданностью)…Все, как было, написал. От точки до точки. Как говорят: «Что написано пером, не вырубишь топором!» «Написанное не пропадает!..» Все написал. И так все разложил, чтобы попало в определенные руки. На это я потратил годы, товарищ Багиров. Упорно, неустанно трудился во имя преданности и верности Вам. Ни дня покоя не зная!..
Родственник: (качая головой, Врачу) Бедный мой брат... Сколько пережить пришлось тебе?!.. Всю жизнь прожил ты в страхе. (другим) Рассказывал о тайных встречах по ночам с самим Сталиным. Говорил: «Коба сам каждую ночь во сне требует у меня отчет…»
Старик: (в сторону Родственника, тихо) Тьфу!.. Доносчик, поганый!..
Писательница: (в недоумении) ...Отчет?.. .
Старик: (на коленях, Гостю) Товарищ Сталин, разрешите. У меня еще остались незаписанными кое-какие мысли, связанные с вами. Позвольте...
Родственник: (подходит к Гостю, указывая на Старика, тихо) Это он. В прошлый раз я уже сообщал вашему коллеге. Это он ведет пропаганду против вас.


Старик не обращая внимания на них, продолжает говорить.
Хадиджа подходит к Старику, поднимает его с пола и уводит к кровати.

Гость: (наигранно удивляясь) Против меня?..
Родственник: Говорю, как есть.
Гость: (улыбается) Да кто он такой? Что он может обо мне говорить?..
Родственник: Вы его не достаточно знаете. Он описывает... (жарким шепотом) все ваши операции!..
Гость: (с интересом) Операции?.. Какие еще операции?..
Родственник: (в страхе и в растерянности) Все предсмертные операции. (еще тише) Я говорю о некоторых тонкостях момента перехода на ту сторону... (голос меняется) Знаете, он так невежественно описывает этот тончайший, ответственный момент, требующий умения испытывать высокие чувства, благородство и милосердие?!.. (совсем тихо) А о вас говорит, чуть ли не как, о палаче-кровопийце...


Старик бросается в постель, начинает бредить, песню поет.


Гость: (положив руку на плечо Родственника, печально) Ты вот что, садись, читай свою молитву. А там я сам разберусь.


Родственник, достав из кармана молитвенник, садится на свое место и напевно читает молитву.


Старик: (якобы бредит. С победным торжеством) …Ничего не выйдет!.. У всех у вас поминальную халву есть буду, сукины дети!.. На него поглядите только! Приказывать надумал идиот!.. И что?.. А ничего!.. Кто бы ни сказал это, сказал верно: «Всему свое время!» А время то, еще не настало?!.. Гость: (подходит к Старику, становится у изголовья) Ну, Старик, хватит дурака валять. Давай, читай предсмертную молитву.
Старик: (очнувшись, приподнемаеться, в ужасе) Уже?!.. Но... (показывает на Родственника) …ведь он пока еще читает?!..
Гость: Это тебя не касается. Та молитва для живых. Ты давай свою. Ашхади анна- Илаха Иллаллах!..
Старик: (выкатив глаза) Это значит... в смысле, я ухожу уже, да?..
Гость: Да ты не бойся. Все пройдет так чинно-благородно, что твой дух не обидится. (окружающим) Я всегда ценил поэзию, художественное слово...
Старик: (внезапно вскакивает и, чтобы спастись от Гостя, набрасывается на Писательницу) Слушай, что ты опять там рыщешь, а?.. Отцовское наследство унаследовала, что ли?!.. Да что за наглость?!.. Разве эта девочка... (показывает на Саиду) не сказала тебе, чтобы ты не приходила в этот дом?.. Что «дедушке, при виде тебя, становится плохо?..» (Саида обнимает Писательницу, словно защищая ее) Как еще сказать человеку, а?!..
Писательница: (устремившись глазами папкам) Это все мое!..
Старик: (глаза вылезают из орбит) Что ты сказала? Твое?.. (зрителям) Вот вам пожалуйста. Видели? Я ведь знал… Знал, что, все это не так то просто. Ведет куда то. У чернушки-то оказывается своя печаль!.. (Писательнице) И с каких это пор все это стало твоим?..
Родственник: (сквозь молитву Старику) Да ты не обращай на нее внимания, болтает, что придется. То якобы тропавшую бабку свою ищет, то в папках копается. Да она сама не знает, чего хочет.
Гость: (Родственнику) Ты, дорогой, не отвлекайся, займись делом своим. (Родственник читает молитву).
Старик: (надвигается на Писательницу) …То на меня кидаешься, то на папки, то бабушку какую та вспоминаещь. Давай, по мужски, скажи ка правду. Что тебе от меня нужно, пусть слышат все!..
Писательница: (нервно) Мне данные нужны!.
Старик: Данные?! Так это что тебе, государственный архив, что ли?..
Родственник: (откладывая молитвенник, встает) А кто так данные ишет? Больного старика, стоящего одной ногой на краю в могиле...
Старик: (тихо Родственнику) Я обеими ногами тут.
Родственник: (подходя к Писательнице) ...приперла к стене, и все потому, что, якобы тебе какие то данные нужны?.. Да этот человек… (показывает на Старика) …пятьдесят раз говорил тебе на родном языке, что не знает никакую такую бабушку! А ты никак не отстанешь, копаешься по всюду, как крыса подколодная!
Старик: (отодвигаясь куда-то подальше, тихо Родственнику) Ты об оскорблении скажи... Оскорбления!..
Родственник: (продолжая наседать на Писательницу) Человеку в возрасте твоего деда, да еще в подобном состоянии – больному, при смерти, говоришь непотребные слова, выдвигаешь черт знает какие обвинения!..
Писательница: (нервно) А он?!.. Он не оскорбляет меня?!.. И меня, и весь писательский союз!
Старик: (откуда-то сзади) Да чтоб развалился ваш этот поганый союз!
Родственник: (Писательнице) А ты отчего терпишь оскорбления?.. Если ты человек честный, с достоинством, то почему не уйдешь к себе домой?..
Врач: (откуда-то со стороны) Оказание людьми давления друг на друга – большой грех.
Старик: (вдруг подбегает и оттеснив Родственника, Писательнице) Тебе чуть ли не в лицо плюют, гонят в шею, а ты все равно за свое!..
Гость: (подойдя к Писательнице) Если находящиеся при смерти, обеспокоены чем-то, они никак не могут отдать душу. Это состояние называется – джанбасар. Не бери грех на душу, доченька...
Писательница: (теряется, Гостью искренно) Я… это не нарочно. Это не от меня зависит. (опускает голову) Я… просто не могу жить по другому?! То есть, без того, чтобы писать... Чувствую себя как то… оголенной.


Старик и Родственник в смущении от последих слов Писательницы переглядываются друг на друга.


Писательница: (пожимает плечами) Я… (оглядывается на зрителей) …ведь говорила, что работаю над произведением...
Родственник: Господи, помилуй.
Писательница: …о старом советском, партийном работнике...
Старик: (оглядывается на других) То есть, обо мне… Вот вам, пожалуйста. А что я говорил?..
Писательница: (вдруг взволованно) Да мне, самое главное нужно было… (ищет слово)…как бы это объяснить… Ну, уловить как бы последний момент… когда человек выпускает последний выдох…
Родственник: (бьет рукой об руку, зрителям) Нет, вы только посмотрите на ее наглость, а?!.. И спрашиваеться - зачем это тебе?..


Писательница виновато опускает голову.


Саида: (отстраняется от Писательницы) А ты мне об этом не говорила...
Старик: (довольным видом) Вот и добрались до сути. Наконец-то, оставив выдумки, ты сказала правду!.. (неожиданно зрителям) Люди! Этот женьщинаподобный человек... нет-нет... это наглое существо – преступница!.. Поверьте мне, дорогие мои!.. Видели?.. Она сама призналась. Не нужны ей ни какие папки, ни пропавшая бабушка. Этому человеку... (в ужасе, со слезами) …нужен лишь я!..
Гость: (зло, Старику) Ты, Старик, читай пожалуйста свою предсмертную. Повторяй за мной: Ашхаду анна Илаха Иллаллах!..
Старик: (будто не слыша Гостя, плаксиво) ...Оказывается, я… (зрителям) пенсионер с многолетним стажем, ветеран труда… (достает из стакана протезы, одевает) …всего лишь материал для этого человека, с мировой славой... (с особым ударением) ...Нобелевского лауреата!.. (жалостливо Писательнице) Ничего другого, о чем писать, ты не нашла да, дитя мое?..


Опустив голову, Писательница быстрым шагом направляется к письменному столу.


Родственник: Гляди-гляди, опять туда же...
Старик: (в ярости) Не тронь!..
Писательница: (не оборачиваясь, сурово в сторону Старика) Они мои! Разрешение я получила у Саиды!..
Старик: (в панике) У Саиды?.. А кто такая, извените вы меня, Саида?! Саида что ли создавала всю эту вершину?.. (с ненавистью смотрит на Саиду).
Саида: (растерянно) Да я… Я сказала, отдам позже... то есть, после всего э-то-го... Ой…
Родственник: Ах вот как?! Враг-то, оказывается у самого, что ни на есть, очага!
Старик: (кричит) Так вот что я скажу: откройте вы оба свои уши и слушайте. Никакого этого «позже» не будет!!..


Старик в ярости кидается к письменному столу, на Писательницу. Они борются. Родственник и Саида вмешиваются в драку.


Родственник: (зрителям, пытаясь разнять) Ну, что за бессовестный человек, а?.. Она и Нобеля вот так и получила! Эй, эй, детка, детка!..
Старик: (задыхаясь, борется с Писательницей) …Я еще не у-мира-ю!.. И ни со-бира-юсь по крй-ней мере в ближай-шее вре-мя... И пап-ки… эти… нотариаль-ным порядком сдам го-сударс-тву... Пусть хранят-ся в архи-ве для исто-рии!.. (обернувшись, вопит во весь голос) Нота-ариуса сюда!!!..


Писательница пытается оттолкнуть Старика от папок, которых уже связала в узел. Они снова сцепляются в драке.


Гость: (мирно) Товарищи, товарищи, нельзя ведь так. (пытается разнять их, но получает от кого то сочную оплеуху, грозно) Успокойтесь!!.. Соблюдайте порядок!!. Стыдно!. Вы же интеллигентные люди?!..


Все толпятся, но не могут разнять Писательницу и Старика.


Гость: ( в ярости) Гражданин Джафаров!..
Старик: (вздрагивает, отпускает ворот Писательницы, вытягивается по струнке) Да, товаришь Ёлдашев!..
Гость: (заглядывая в блокнот) У вас трехмесячный долг за свет!.. (становится рядом со Стариком, тихо ему в ухо) Все, Старик, время вышло. Говори: «Ашхаду анна Илаха Иллаллах!...»


Увидев это Родственник быстро занимает свое место и все громче читает заупокойную молитву.


Писательница: (оправляясь после рукопашной, массируя шею, с яростью, Старику) Ну погоди, старая гиена!.. Вижу, опять играешь… Выкручиваешся! Опять пытаешься выиграть время!.. Только со мной... (грозит ему пальцем)... эти игры не пройдут!..
Старик: (якобы бредит, в ужасе) ...Гафар, Гафар, хватайте ее!.. Вон оно, опять с пистолетом на руках! Не видишь, что ли? Да она убить меня хочет! (всхлипывая, громко) Ашхаду анна Илаха Иллаллах!.. Ащхаду анла Мухаммадин Расуллиллах!..
Родственник: (в недоумении, перестает читать молитву) Пистолет?.. Какой еще пистолет?..
Гость: (Родственнику, раздраженно) Да ты читай-читай, не останавливайся. (Старику, гневно) Продолжай говорю, ни останавливайся!..
Саида: (стоя на коленях перед кроватью, плачет) …Деда, дедушка... Ты не обижайся на нее. Она это от злости. Работы много у нее, устает сильно. Ведь эта… (показывает на Писательницу) …Саяд!.. Наша Саяд... Не помнишь, что ли?.. Соседка наша бывшая. Та самая маленькая, озорная... Помнишь?..
Старик: (будто бредит)…Папки! Пропавшая бабушка! Летопись семьи!.. Говорил вам, говорил!.. А вы не верили… (неожиданно вскакивает, трезво и тихо, зрителям) Она не та, за кого себя выдает. Это - страшное существо!.. Таких и в боях под Моздоком не встречать!..
Саида: (Писательнице в отчаянии) Не узнает...
Писательница: (суетится, словно к чему-то готовясь) Да, притворяется он. Знает и помнит все прекрасно. (зрителям) Так он каждый день меня узнает и притворяется! Чтобы не дай Бог, придется ответить на кое-какие мои вопросы!.. Послушай старик, вообще то, ты прав! Я не из тех, что ты видел... Я... (внезапно вставляет обе руки на Старика, будто держа в них пистолет. Огромная тень руки постепенно превращяется в оружие) Я… - НЕЧТО НОВОЕ, что не тебе его познать!.. (нажимает на «невидемый курок)


Звук выстрела…
Освещение меняется. Странные звуки. Крики: «Умер!...» «Умер!»
Все, кроме Писательницы, мечутся по сцене…
Загорается свет. Писательница стоит в центре, в растерянности осматривая свои руки…
Родственник ничком лежит на полу рядом со стулом.
Саида сидит на коленях перед Родственником и плачет.
Старик стонет в постели.


Старик: (будто бредит, с победным торжеством) Я знал!.. Всегда знал!.. Как всю свою жизнь знал все вперед!.. Знал, что в конце концов кто-то придет!.. Придет и спасет!..
Саида: (тресет Родственника за плечо, плач ее переходит в крик) Дядя Гумбет, дядя Гумбет!.. (в растерянности смотрит по сторонам) Как же так,а?!.. Ну как это может быть?!.. Ведь…


Музыка. Комната наполняется покойниками. Появляется из вне Гость с Врачом. Они осуждением смотрят на Старика. Все виновато сжемают плечи.


Родственник: (приподнявшись, вытерает себе нос) Что это было со мной?..


По знаку Гостья, Саида откидывает со Старика одеяло и бросает его на пол. Старик встав на ноги, бодро одевается.
Опять же по знаку Гостья, Родственник с Гафаром выходят из комнаты, скором временем возвращяются от туда с деревянной, трехрожковой вешалкой на руках и укладывают его на одеяло, аккуратно укутывая его как человека. Далее по немому знаку Гостья забрав хором на плечи сверток с «усопшим» и припевая молитвы, чинными шагами выводят «саван» из комнаты. Траурная процессия медленно удаляется.
В комнате остаеться одна Писательница. Ловкими движениями она собирает некоторые папки в огромный, прозрачный саквояж и направляется к двери. Перед выходом она выключает свет.
За ней в темноте слышиться стук закрываюшейся двери.



ЗАНАВЕС